Дюжина дюжин. IV. Париж-то тут причём?
Я готов тебе нежную песню сложить,
твоё имя присвоить далёкой звезде,
чуткий сон твой, как преданный раб сторожить,
тенью стать и идти за тобою везде.
Если полдень палящий, съедающий зной
вдруг застанут в пути, и устанешь идти -
я готов для тебя стать водой ключевой
и, к губам прикоснувшись, от жажды спасти.
Если ладятся в жизни твоей все дела,
если радость на сердце, и хочется петь -
для того, чтоб ты счастьем полёта жила,
стану крыльями я, чтоб могла ты лететь.
Я готов и исполню любой твой каприз.
Я живу под гипнозом твоей красоты...
Только вдруг промелькнула, как молния, мысль:
я - готов, а желаешь ли этого ты?
2. НА БРАЧНОМ ЛОЖЕ
На брачном ложе
бельё, как снег.
Так отчего же
нет ласк и нег?
Всё очень просто:
как дважды два –
в сугробах простынь
царит зима.
Здесь секс стреножен,
здесь эрос – спит.
На брачном ложе
гнездится стыд.
Здесь рамки строже,
того, что сметь.
На брачном ложе
запретов плеть.
Не пить, здесь лёжа,
любви вина.
На ложе – ложа
театра сна.
3. ГОЛУБЬ БУМАЖНЫЙ
Много ли, нет ли,
Месяцев, лет ли?
Может быть, помню, может, забыл.
Впрочем – неважно:
Голубь бумажный
Как-то однажды выпущен был.
Маленький город,
Чувственный голод,
Скука и холод в брачном гнезде.
Возраст в расцвете,
Есть угол третий –
Аки по суше шли по воде.
Агнец иль олух?
Вспышка иль всполох?
Только и голубь не был ханжой:
Врал или верил?
Не лицемерил –
Руки иль крылья вверил чужой.
Зов или жажда?
Трезвый иль бражник? –
Кажется, каждый – ждёт новизны…
Много ли, нет ли,
Месяцев, лет ли, –
Но не проходит чувство вины.
4. РАСКАЛЁННАЯ БОЛЬ.
Я не думал, что сердце так может болеть,
как болело оно в эти чёрные дни:
ты смогла, ты сумела в Париж улететь.
Не одна – с тем, который тебя поманил.
Не твоя, не моя, а едина вина,
в том , что мы не сумели друг друга сберечь.
Лишь от чувства утраты сползла пелена
тех сторонних и сладких, казалось бы, встреч.
Постепенно уйдёт раскалённая боль.
Невозвратность потери - поймём не сейчас.
Начинаю с нуля. Только ноль – всё же ноль,
хоть бравада и лезет из брошенных фраз.
Что растили годами – срубили сплеча,
двадцать лет зачеркнули – за двадцать минут.
Как бы новая страсть ни была горяча,
память рвать будет душу – больнее, чем кнут.
1996г.
5. НЕ НАЧАТЬ С БЕЛА
Пусть кому-то горестно,
а кому-то весело,
пусть кому-то холодно,
а кому-то – зной:
девятнадцать целых лет
и почти три месяца
в этой жизни ты была
для меня женой.
Наши годы общие,
не во всём хорошие,
не забыть, не вычеркнуть,
не начать с бела –
ведь почти семь тысяч дней
мы с тобою прожили,
и почти семь тыщ ночей
ты со мной спала.
В жизни так случается,
что не получается.
Ни к чему рвать волосы,
пеплом посыпать.
Только сердце глупое
кается и мается
Как обиду вытерпеть?
Как её принять?
1996г.
6. ТЫ УШЛА НАСОВСЕМ
Ты ушла насовсем,
почему-то сказав
не «Прощай», а «Пока».
Было три или семь,
было время тревоги.
Ты ушла навсегда
по дороге,
змеившейся словно удав.
Ты ушла в никуда:
в облака,
что у края земли разлеглись;
в города,
что не видимы глазом отсюда.
Ты ушла безмятежно,
наверное, в новую жизнь,
в гомон чуждого люда,
в неясные дали и выси.
Ты ушла за надеждой.
А может быть просто ушла
от постылевшей жизни.
Ты была непреклонна,
как будто скала,
ты была окрылённой,
как вольная птица.
Ты ушла молчаливо,
без сцен и скандала,
горделиво,
без слёз и упрёка,
без хлопанья дверью...
В каком-то далёком году.
Дней минуло немало,
а я всё сижу у порога
и всё ещё верю.
И – жду.
Или мне это снится?
1998г.
7. ПЕРЕБОЛЕЛО
Мне было больно. Но уже прошло.
А как тебе? Не думаю что сладко.
Переболело. Всё теперь в порядке:
нет – не легко, но и не тяжело.
Я долго спал с бессонницей вдвоём,
ругал тебя и сам в себе копался,
пытался пить, потом за дело взялся
и думал: всё – достигнут окоём.
Но и тогда покоя не нашёл:
порою бредил о какой-то мести...
Да, что о том, финал тебе известен,
и, знаешь, мне сегодня – хорошо.
Я не сломался, хоть и был надлом:
тянулся к рюмке, сам себя жалея...
Наверное, нам было б тяжелее
оставшуюся жизнь терпеть вдвоём.
2000г.
8. ДЕНЬ ПАМЯТИ И СКОРБИ (отрывок)
В моей стране День памяти и скорби:
июнь, двадцать второе, сорок первый
мы вспоминаем, как начало страшной
беды, и поднимаем чарки,
не чокаясь, скорбя о всех ушедших
да так и не вернувшихся домой.
Я пью со всеми, но вторую чарку
я пью один, поскольку эта дата
день в день, спустя чуть более полвека,
совпала с датой твоего ухода.
В моей душе День памяти и скорби
объединил Начало и Конец.
Сейчас июнь две тысячи шестого,
и я хочу спросить тебя сегодня,
как раз в десятилетье новой жизни
твоей: а счастлива ли ты?
И так ли всё в ажуре, как смотрелось
с ажурной башни десять лет тому…?
Мечта о сцене воплотилась в быте,
но роль второй жены второго мужа
на шатких приукрашенных подмостках
дала ли тебе чувство превосходства
над той, другой, какою ты была
те двадцать лет, когда мы были вместе?
Театр драмы не даёт комедий:
ты ж – не жена. Не взял? Не захотела?
Иль осознала: замужем за этим
тебе не ощутить себя за мужем?
Знать он герой не твоего романа.
Сверчок заполз, да не на свой шесток,
и ножки протянул не по одёжке.
Так кто же он тогда, избранник твой?…
2006г.
9. ПОЖИЗНЕННЫЙ КРЕСТ (отрывок)
Дорогая, прошло
почти десять задумчивых лет.
Не скажу, чтобы долгих,
но, впрочем, не слишком и быстрых.
Это всё ж-таки годы.
Они оставляют свой след.
И не только которые «После».
И те, что были…
Ты меня поняла…
Ты умела меня понимать.
Извини,
это всё ещё боль от твоих откровений.
Представляешь,
прилипла колючкою, так её мать.
Мы общаемся с ней иногда.
Только вот на колени
я уже не встаю,
и Его ни о чём не прошу.
Это Он так решил.
Мы всего лишь исполнили волю.
Я сперва суетился.
Теперь никуда не спешу.
И, сошедши с холма,
равнодушно гуляю по полю.
Много ездил повсюду.
И даже два раза в метро.
Видел древние храмы
и яхты в тоскующем дрейфе.
Опускался на дно,
в смысле, моря. Но не был в бистро
под ажурною вязью,
которую вывязал Эйфель.
И не буду, наверное,
лет этак… глупо гадать:
пусть дотла прогорит,
чтобы там не настигло былое.
Помнишь, были глупцы,
рек теченье мечтавшие вспять
повернуть.
Вспять – мечтанье пустое.
В час высокой воды
возвращаются птицы назад –
перелётные, что с них возьмёшь,
им морозы страшнее
расстояний.
Крылатым мигрантам я рад.
И приладил скворечники.
Но, как они, – не умею.
Знаешь, я счастлив тем,
что тебя вспоминаю светло.
Десять лет не сумели
стереть предыдущие двадцать.
Что касается зла,
то его победило добро.
Так порою бывает.
И нечему тут удивляться…
10. ВЗГЛЯД НАЗАД
И всё бы хорошо, да что-то не
даёт покоя, мысли напряжённы…
Опять в полупрозрачной тишине
гляжу назад, где остовы сожжённых
мостов чернеют явственно вдали…
Пятнадцать лет… А боль всё гложет, гложет…
Винтами режут море корабли,
а память-кнут автографом по коже
кровавой вязью пишет приговор…
Наказаны не те, кто виноваты –
не мы, а дети…, внуки… Взгляд в упор
и взгляд назад. И горький вкус утраты
чья тяжесть взгромоздилась на весы
идущих вслед за нами поколений.
Бьют боем беспристрастные часы:
пора молиться, время – на колени.
22.06.2011
11. НИЗВЕДЁННОЕ ПРОСТРАНСТВО
В подлунном мире нету постоянства
как между «ненавижу» и «люблю».
Меж нами возведённое пространство
годами низведённое к нулю
свидетельствует аккурат об оном.
И на пороге угасанья дней
задумываюсь часто о твоей
и о своей (по писанным законам –
заблудших) судьбах; боль сменилась грустью:
пусть камень бросит тот, кто без греха.
Жизнь что река: она чем ближе к устью,
тем больше полноводна и тиха.
От злой неправды душу очищаю.
Пусть птицу счастья не держу в горсти,
но счастлив тем, что я тебя прощаю.
И ты меня, как водится, прости –
сейчас! не накануне... и не после...
(Легко прощать ушедших в мир иной).
Ведь может статься так ещё, что вовсе
не просто так нас развели с тобой.
12. ПАРИЖ-ТО ТУТ ПРИЧЁМ?
Увидела Париж и… умерла,
хотя
живёшь себе, того не понимая,
что нет тебя уже; живёт – другая,
свой скромный круг общенья очертя
исписанным мелком, как видно, тем,
которым в школе на доске писала…
Я вспоминаю слякоть у вокзала
и пригородный поезд в темноте,
донельзя переполненный вагон,
твоё лицо ко мне вполоборота…
В моей душе ещё осталось что-то
такое доброе, чего ни ты, ни он
ногами не сумели растоптать.
Но до него-то мне – какое дело;
твоё я разорвал на части тело:
презрел жену предавшую, но мать
своих детей не в силах я презреть.
Как и любовь, и много дней с ночами…
Счастливыми мы их не замечали,
не вспомнили, когда перетерпеть
нам жребий выпал – не перемогли.
И жизненный экзамен – провалили…
Похоже, с неба хлопья повалили –
предзимье.
Ожидание земли…
Я стороной родимой увлечён,
но если захочу кружить по свету,
то к Эйфелевой башне – не поеду…
И не пойму: Париж-то тут причём?
2012г.
Свидетельство о публикации №114041602538