Обретение веры

Память: погосты и бабушкино кольцо…
Нищий, стучащийся в дверь… Мне – двенадцать лет…
Странным тогда показалось его лицо,
словно с иконы, как будто на тёмном – свет… 

Нет, ещё раньше… В четыре утра вставать…
Вот и светает – как будто бы в небе брешь…
Бабушка рядом. А мне бы сейчас в кровать…
Церковь не близко… Но воздух певуч и свеж…

Вот – ещё: Север, старушка, резной оклад…
«Старость… А ты, молодая, чего не спишь?»
Пьяно доносятся с улицы смех и мат:
«Ты не кривись… Это наши... Резвятся, вишь…

Вот, говорят, скоро церкву назад вернут…
Может, ещё исповедуюсь – доживу…
Помню я много: и тиф, и отцовский кнут,
и до войны – ещё девочкой, и войну…

Помню – велели иконы нести в костёр,
помню, как страшно горели тогда они…
Вывели нас, ребятишек, на школьный двор:
«Чтобы на шее крестов – никогда, ни-ни!»

Только мальчишка, вихрастый такой, смешной,
цепко схватился рукою за тельный крест,
мол, не отдам, не сниму,  не возьмёте – мой!  –
только куда там? – сорвали в один присест.

Крепкой, наверно, веревка его была:
кровь проступила на шее – завыл, обмяк…
Помню, как благоухала потом зола –
там, на кострище… А может, казалось так…»

Бывшая церковь – теперь дискотека, клуб.
Здесь приглашает на танцы рекламный щит.
Эхо церковное – эхом пустых скорлуп,
словно мальчишка, – сквозь годы – ещё кричит…

Жизнь продолжала отстаивать статус-кво, 
крепость верёвки проверив одним рывком.
Вера нательная маленькая его
красной полоской спекалась над позвонком.

«Вот и остались одни – доживать до ста.
Письма желтеют – не трону – не сдюжит сгиб».
Мальчик, кричавший, что он не отдаст креста,
вырос, а в сорок четвертом в бою погиб…

Вряд ли б иначе сложился его маршрут –
был он не очень-то ловок и в росте мал…
Только, быть может, разборчивый Божий суд
мальчика этого всё-таки миновал.

Воспоминания эти лежат клубком:
дёрнешь за ниточку  – странствуй на поводу.
Миг обретения: нищий стучится в дом –
мама велит открывать и несёт еду.