Черепахость

У меня дома живёт маленькая черепашка. Она ест кусочки овощей, фруктов и даже сыр, но больше всего любит листья салата.
Уходя на работу, я ставлю клетку с черепашкой ближе к окну, чтобы она могла погреться на солнце. Когда я возвращаюсь, черепашка начинает карабкаться в своём углу, пытаясь подтянуться как можно выше на железных прутьях. Она так отчаянно просится наружу, что я, конечно же, сразу вынимаю её из клетки и пускаю на пол.

И вот тут начинается самое интересное. Замерев на минуту, черепашка изучает окрестности - ножки стола, массивное основание холодильника, грубые волокна ковра. Всё это она видела уже не раз, но вдалеке смутно виднеется выход в короткий коридор, за которым простираются неведомые края.
Я включаю в коридоре свет, чтобы черепашка могла лучше увидеть путь, но она поворачивается ко мне хвостом и уверенно топает туда, где заканчивается любое наше с ней путешествие, в какой бы точке кухни оно не началось - в сумрачную узкую щель между стеной и овощным ящиком. И там она снова начинает отчаянно скрестись.

Сначала я думала, что черепашка заболела, но потом мне сказали, что для них, в общем-то, свойственно искать укрытие - ведь в пустыне, откуда они родом, это очень важный навык.
Тогда насчёт черепашки я успокоилась, но после этого мысли мои обратились к человеку.

Картина, по сути, была одна и та же.
Школьниками и подростками мы страстно протестуем против дурацких запретов и тесных рамок, и, как только прозвенит желанный звонок, пулей вылетаем вон из класса в безбрежный, сверкающий мир. Но рано или поздно наше запыхавшееся дыхание становится ровней, а бег переходит в шаг, мы начинаем тревожно озираться в поисках знакомых ориентиров. И, само собой, эти ориентиры находим. Родом из детства, они несут в себе привет из прошлого - не только нашего, но и родительского, а порой до нас долетает эхо ещё более отдалённых поколений. Звуки обрывочных фраз - концетрат наставлений, что были произведены на свет в муках человеческой морали, щедро приправленной всевозможными предрассудками, отражаются от стен, и ловя их, словно летучие мыши, мы по этим звукам определяем для себя границы той пещеры, которая отныне станет нашим пристанищем.
 
И, оказавшись там, что же мы начинаем делать? Правильно, скрестись в углу, снова скрестись в углу.

Иногда мне кажется, что моя кожа постепенно обрастает твёрдым хитиновым панцирем. Наверное, когда он закроется полностью, хилая плоть внутри начнёт преть и гнить. А пока я продолжаю скрестись, отчаянно скрестись в своём углу.