Стихирскому цензору

О Ты, Великий Модератор,
Скажи, зачем ты удалил
Стих, на который я потратил
Пять дней и тьму душевных сил?

Не признают стихи запретов,
Блистая сложной красотой...
Пойми, что темой для поэта
Достоин быть предмет любой!


ФЕДЕКАЦИЯ

Наступила осень, отцвела акация,
Что-то затруднилась наша дефекация...

Смех? Захотел сначала в поэтическом кафе: тоник «Силлаботоник», салат «Верлибр», наборчик яичный «Зажарь сам» ещенезавершенных мыслей. И так стало пошло – пошел, пошел. И хохотала гиена гигиены. Ей смех – а человек оказывается в таких обстоятельствах часто, и не до смеха – готов все проклясть. Вот что скручивает нас - нас тваретворит: мы есть и животные, и люди - и мы равны в тот сжимающий миг. Потом был сон – в нем трудность бремени  разрешиться не могла – но спас Эскулап – заснул я в том сне и увидел способ исцеления – пойти в необычное для этой цели место – и там огромное количество будто бы как живых существ – разных размеров – меня покинуло – легче. Отошел в отхожем постмодернизм!

Смех над табу? Из языков земных столько составленных много новых слов! Тут и иной стихотворец над другим: вы сер. А и при встрече с Рутовым: «Привет, Федекатор». Написал так заходя за табу, призвал восхититься: унитаз – это единство, в нем символ диалектики – и грязь, и чистота, в нем прогресс гуманной техники: не купил если японский – нет перфектного комфорта (то-то ТОТО!). Новые генерации человечества очистятся ли? Решат окончательно задачу омывания или вовсе – всё-все станет неговным? Или же вновь доминирует деградация, грязетворя, и – в яме наши труды...

Жизнь? Неужели без смехошуток никак… Но надо вспомнить опыт и испытать сжатое слово вполне. Это (действие это) знаком могло бы быть. Избавление от грязи, раскрытие тайны, непредсказуемость того-что-ново-каждый-день, неотвратимость, невозможность вернуть-восстановить утерянное – это бывшее всеми нашими лучшими плодами до того с красотой их, разделение-граница двух миров, соединение все же двух миров – внутреннего и внешнего – события где таковы при пути изнутри наружу, нарушения порядка при обращении потоков. И лучший способ понять: загрязняет не то, что входит в человека, а то, что выходит. Выходит и удивительных открытий сколько – что внутри так много маленьких существ – их больше нас самих числом; и их содержать так быстро нужно обновляться – при частой смерти и замене на свежее – нам самим. Это частички наши живут-умирают. И сколько радости для низших тварей снаружи – природа не имеет отвращения – это знамение множества связей на Земле. Живое, полуживое и косное.

Отвращение? Нас разделяет долгое стремление к невидимости чужого отвращения. И пусть – тут глубокий смысл, его не раскрыть – и оставим  – выше подготовленным. Скажем, что происходит отсюда неудивительного: ветки великого древа жизни – они – с них многое выявляется, и чем дальше любая ветка от нас, тем и отвращения меньше. Коровы и лошади. Мед. Пиво. А человеку преодолеть! От отвращения вот есть путь долго учиться: долгое образование врача и помощников. Особенно вскрывающих мертвые тела: настоящий ОН только если его не смутит выдавливании содержимого холодных кишок. Чуть ниже есть искусство – самопожертвование очистителей. И сильная если есть похотливая страсть – вот что преодолевает – через как бы извращение, извращение называемое. А вот мать маленького ребеночка: нет – у нее восторг – ах, золото... пахнет молочком! Если бы не это – не выжить, но пока мы дробимся – различны обычаи преодоления обстоятельств – что делать после? Сколько отсюда ненависти у людей? И если хотят, молвят: оно – это то – что ты делаешь. И смех – вот что это преодолевает, и смех – хотя бы частично помочь существам разумным жить: испражняясь - отвращения не развязывая к себе сначала. Смех: конечно, ребенок маленький сначала смеется, а только потом появляется осторожность … ему надо сначала попробовать, а потом – научиться. Когда? Если опять отказаться от отвращения – потеряются вдруг различия между действующим и воспринимающим, творцом и творимым, а это ощущение смерти.

Смерть? Что выбрать: прекращение такое, что, прекратившись, будет и самопроизвольное испускание, и таковым и останется. Или угасать – так что не будет возможности это делать – возможно – придется – и долго может быть – только внутри с помощью облаченного в тонкий слой. И вот наконец смерть – и часть кишок еще долго будет пытаться без воздуха… нет, не очень долго. Начнут мои друзья изнутри пожирать и жаль, что выгнал еще в детстве червей – они бы тоже присоединились – а так придется ждать наружных других. Такой вот этот прах. Будет. Избегнуть его – сгореть, заморозиться, упасть между звезд меж жесткими лучами? Нет, так требует вера моих предков – предоставить свое тело. Червям. И нет, я не откажу. Была истинная вера, и я в моём безверии не изменю. Так последнее превращение себя – таким оно будет – то, что отпустит душа, и от чего отделятся иные ее следы – стихи

смейтесь надо мною
после смерти моей
весь я не умер
все будут знать