Как родник...

В разгар сенокоса, когда солнце прижарило, а травы опьянили, повела меня тропка сквозь заросли разнотравья к берегам Святого озера. Там, в глубоком овраге, утонувшие в душистом ковре розовых клеверов и высоких стеблей кипрея, бились и кипели студёные ключи. Из самой глубины земли несли в этот жаркий день под синее небо свою прохладу и свежесть.

  Наклонись, отведи травы, зачерпни в пригоршни воды, и свершится волшебство: снимет подземная колдовская вода усталость, даст силы и бодрости. Приглядевшись, я увидела под водой, сквозь песок, ещё несколько бурлящих фонтанчиков. Не хотелось уходить из этого фантастически красивого мира. Но надо было набирать в тарку воды и идти к сенокосу. Имя этого ключа – Гремячий. Видать,  издали был слышен его настойчивый голос.

Я вспомнила об этом ключе, когда мне предложили написать о сохранении традиций народной культуры в глубинке.
Мы пришли к тому, что некому передавать традиции. Невольная урбанизация молодёжи и закрытие школ привели и к умиранию деревень.
Этой зимой в Тавенге проживало сорок  с небольшим жителей.
    А ещё несколько лет тому назад было всё иначе.
 Однажды  в девяностые годы мне надо было обязательно добраться до района,  потом в Вологду к сыну. Не на чем было. Лишь приехал из района автобус за участниками  районного смотра художественной самодеятельности. Меня возьмут в этот автобус,  если я отпляшу «метелицу». Дали вековой тканый сарафан. Это было что-то... Не умевшая плясать, выросшая в городе, я честно отплясала со всеми на сцене этот удивительный танец, когда вихрями мчатся подолы сарафанов, а руки и ноги только успевают за ними под безудержную игру гармошки. А потом мы передавали этот танец нашим дочерям и более младшему поколению. Почти на копейки на голом энтузиазме самих жителей проводились мероприятия культуры.

     Мы с детьми собирали  и изучали, записывали в тетради  лексику,  которую  использовали в своей повседневной речи жители Тавеньги, проводили конференции по разнообразным тематикам. Собирали материалы по теме «История забытых деревень»,  Дети пытались разрешать вопросы по краеведческой топонимике. Собирали старинную утварь, мебель, предметы быта в краеведческий уголок, часть которых после закрытия школы была отдана в район.
Ученики занимались историей  храма в Тавенге», находили и приносили фрагменты поруганных в 30-годы  икон.
Сохранились ещё в Тавенге  образцы редкой  теперь росписи по дереву. И даже говорят, что именно здесь  родилась когда-то известная кирилловская роспись.
  Вот выдержка из статьи Л.Л. Петровой и И. В. Лужинской «Кирилловская народная роспись»
      « В деревне Шибыринской жил Афиноген Свистулин, более известный в крестьянской среде как Финн Свистулин (1860 – 1930). Он пас скот крестьянской общины. А зимой расписывал прялки. На широких и высоких лопастях прялок, выполненных из цельного дерева,  Свистулин писал, вырастающие из вазона побеги с редкими длинными ответвлениями и бело-розовыми цветами. За роспись прялки мастер брал плату с заказчицы- крестьянки 2-3 рубля»
  Недавно, прибираясь в предбаннике, я нашла деревянную утицу с секретом, её верх открывался, и можно было предположить, что  эту утицу использовали для солонки. Была она исполнена мастерски. И я вспомнила, что наш сенокос был как раз на отшибе, на месте бывшей деревни Шибыринской у единственного, но уже развалившегося дома Свистулиных. Вполне вероятно, что эту утицу- солонку  принёс мой муж, любивший собирать старинные вещи.
           Когда-нибудь, как родник, пробьются в памяти наших повзрослевших детей и внуков, те народные мелодии, что родились в простые и искренние времена. Я радуюсь тому, что мой внук ходит в фольклорный кружок.
      Зачем нам  это надо?
Мы можем изменить мир?
Конечно, нет.
Мы можем объединить людей в их стремлении стать лучше и чище, сильнее, благороднее. Кажется, какие красивые слова.
 А вы не задумывались: почему наворачиваются слёзы на глазах, когда мы слышим гармошку или знакомую раздольную песню? Происходит созвучие душевных состояний слушателя и исполнителя. Присутствуя на концертах художественных коллективов ветеранов в Череповце, я почти на физическом уровне ощутила силу и мощь народной песни, исполняемой хором. Зал в количестве более пятисот человек дышал и сопереживал как единое целое.
В каждом из нас живёт частична той народной культуры, которая была создана  и передана нам на генетическом уровне не одним поколением наших прадедушек и прабабушек.