Хосе Ортега-и-Гассет. Две главные метафоры

      
     Хосе Ортега-и-Гассет (1883 – 1955)  – испанский философ.


Метафора – незаменимое орудие разума, форма научного мышления. Поэзия изобретает метафоры, наука их использует.

Ученый открывает новое явление в науке и подыскивает ему имя. Поскольку новое слово окружающим ничего не скажет, он принужден прибегнуть к повседневному словесному обиходу, где за каждым словом уже записано значение.

Ради ясности он в конце концов избирает слово, по смыслу так или иначе близкое к изобретенному понятию. Тем самым термин получает новый смысловой оттенок, опираясь на прежние и не отбрасывая их. Это и есть метафора.

Платон пришел к убеждению, будто истинна не та изменчивая реальность, что открыта глазу, а другая – непоколебимая, невидимая, но предвосхищаемая в форме совершенства; несравненная белизна, высшая справедливость.

Для этих незримых, но открытых разуму сущностей он нашел в обыденном языке слово "идея", то есть образ, как бы говоря: ум видит отчетливее глаза.

Метафора – это перенесение имени. Говоря о "глубинах" души, мы сначала имеем в виду глубины тоннеля или чего-то подобного, а затем, разрушив этот первичный смысл, стерев в нем всякий след физического пространства, переносим его на область психического.

Метафора живет сознанием этой двойственности. Зачем переносить имя? Почему не придумать новое слово для данного понятия? Дело в том, что нам трудно не только назвать, но даже и помыслить "душевные глубины". Реальность ускользает, прячась от умственного усилия.

Тогда-то перед нами и начинает брезжить вторая, куда более глубокая и насущная роль метафоры в познании. Мы нуждаемся в ней не только для того, чтобы дать имя новому понятию, без нее невозможно помыслить о некоторых особых, трудных для ума предметах. Она не только средство выражения, но и одно из основных орудий познания.

Джон Стюарт Милль полагал: будь все влажное холодным, а все холодное влажным и одно непредставимым без другого, мы бы не поверили, что имеем дело с разными свойствами. Точно также, если бы мир состоял целиком из синих предметов и всякий раз являлся перед нами синим, нам было бы труднее всего ясно и отчетливо сознавать синеву как таковую.
 
Наше восприятие и мышление схватывает изменчивое лучше, чем постоянное.

Поэтому чувство, по Аристотелю, есть способность воспринимать различия.
Оно схватывает разнообразное и переменчивое, но притупляется и слепнет перед устойчивым и неизменным.

Разум склонен опираться на легкое и доступное, чтобы достигнуть более трудного и неуловимого.

Подытожим: метафора – это действие ума, с чьей помощью мы постигнем то, что не под силу понятиям. Посредством близкого и подручного мы можем мысленно коснуться отдаленного и недосягаемого. Метафора удлиняет радиус действия мысли, представляя собой в области логики нечто вроде удочки или ружья.

Я не хочу сказать, будто благодаря ей преодолеваются границы мышления. Она всего лишь обеспечивает практический доступ к тому, что брезжит на пределе достижимого. Без нее на горизонте сознания оставалась бы невозделанная область, в принципе входящая в юрисдикцию разума, но на самом деле безвестная и неприрученная.

Метафора в науке носит вспомогательный характер. Яснее всего это в сравнении с поэзией, где она и есть самая суть. Однако эстетика видит в метафоре лишь завораживающий отсвет прекрасного. А поэтому мало кто в должной мере понимает. что метафора - это ИСТИНА, ПРОНИКНОВЕНИЕ В РЕАЛЬНОСТЬ. И, СТАЛО БЫТЬ, ПОЭЗИЯ ЕСТЬ, СРЕДИ ПРОЧЕГО, ИССЛЕДОВАНИЕ; ОНА ВЫРАБАТЫВАЕТ СТОЛЬ ЖЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ ЗНАНИЯ, КАК НАУКА.

Лопе де Вега в "Стихах к городу Логроньо" изображает фонтанные струи:

   "Глянь: ветер там купается в фонтанах,
   чьи воды в превращеньях неустанных
   раскидывают струи,
   то копьями хрустальными подъемля,
   то жемчугами осыпая землю, –
   и капли, на лету неуследимы,
   кудрями виснут, розны и едины".

Фонтанная струя и хрустальное копье – два конкретных предмета.

Все конкретное состоит из более простого и отвлеченного. Скажем, хрустальное копье обладает, среди прочего, формой и цветом; рука придала ему и движение к цели. Точно также можно абстрагировать от фонтанной струи ее форму, цвет и приданное напором движение ввысь. Если взять струю и копье в целом, между ними множество различий; но стоит ограничиться тремя перечисленными абстрактными свойствами, и различия стираются. Форма, цвет и движение у копья и струи те же.

Поэт утверждает частичное тождество двух предметов, чтобы сделать вывод – и ошибочный! – об их полном сходстве. В подобном преувеличении, прорыве истинных границ тождества как раз и состоит ценность поэзии. Там, где кончается действительное сходство, метафора начинает излучать красоту.      
      


   Хосе Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры. М., "Искусство",1991.
   Две главные метафоры.  В сокращении.