Любовь возрождающая...

Скамья. Осужденный сквозь стекла решетки,
Сквозь сердце из язв и тяжелых печей,
Глядит на присяжных, на лица как плетки,
На взгляды, как пламя усталых свечей.

Он вспомнил, идет он... И бабушка рядом,
Он маленький, бабушка в церковь зовет.
Он встретился там со Спасителем взглядом
И дух испытал бесконечный полет...

Он вспомнил. И слезы катились на щеки,
И губы, засохшие в смятой крови,
Испили соленый их привкус глубокий
И вздох пронесся: Боже, благослови...

Лицо его было прекрасно и юно.
Глаза глубоки и ресницы черны.
И волосы сбриты, и будто бы струны
На шее, руках и предплечьях спины

Прошлись, как уроки жестокой музыки.
Он вспомнил и сердце сжималось в груди...
Шептали о вечности злые языки,
Что вечность его навсегда позади...

Он вспомнил, смотря на решетки и лица,
Как шел прошлым маем в растаявший лес.
Оставив навеки родную светлицу,
Избрав себе раем ночной сонм завес...

Он вспомнил, как голод ослабил рассудок.
Он гнев вспоминал, преступленье свое...
Шел вечный десяток измученных суток,
Клевало весь свет, веселясь, воронье...

Судья начал что-то просить - объяснится...
Наверное следствие близко к концу!
Он встал, голова его стала кружиться.
В решетки вцепился: как встать подлецу?

Я вечно в грязи осужденный останусь.
Возможно ль подняться с разбитой скамьи?
Прямая осанка высокого стана,
Он был, словно зверь на краю полыньи...

Он молча смотрел и не знал, что ответить.
Его разжигали слова и слова...
Он встал на колени и в солнечном свете
Светилась страданьем его голова...

И сердце жалея какая-то дева,
Ему протянула ладонь, зарыдав,
Сказав: Я дождусь Вас!
Ваш ангел не слева!

А зал вдруг затих. Он споткнулся, упав
И вымолвил только: Простите, не знаю...
Но сердце ожило, светясь и взлетая...

И жар от оков на ладонях горячих
Растаял, исчез в той минуте святой.
Глаза оживали, застенчиво прячась
И дух благодарный взошел на покой...