Город

Я сидела так очень долго, пока не начало ломить шею. Я встала, потянулась, размяла ноющие позвонки.
Холодильник глухо ворчал и трясся.
За окном  покачивались чёрные ветки, увешанные хрустальными ёлочными игрушками.
Свет от фонаря – ровный, отметила я, это не луна. Луна льётся сквозь облака, ей никогда не достичь такого эффекта.
Чётко вырисовывались балконы. Над ними висели верёвки, а на верёвках – простыни и чьи-то кофточки. Ветра не было, поэтому балконы не моргали. Вообще было тихо. Маньяки, видимо, уже оттрубили ночную смену.
Не люблю Город.
Город похож на кладбище с огромными серыми плитами.
Солнце здесь робко выползает на небо, и, путаясь в проводах и антеннах, медленно карабкается к зениту. А машины, жадной толпой осаждающие дороги и мосты, ревут и мечутся по серым клеткам.

Ночью Город притихает и становится иным.
Выплывает луна.
Люди спят, каждый – в отдельной благоустроенной клеточке, они устали, а с утра – в шесть – нужно снова на работу, зарабатывать свой кусок хлеба.
Можно выйти на улицу и брести по тротуару.
Заглядывать в открытые лунные кратеры – люки.
Город – странный. Это как другой мир, который можно изучать. Другая планета.
Здесь живут особенные существа – те, которые превращаются под светом фонарей в кошек, и уносятся в подвалы.
Птицы с грустными лицами. Дриады в каменных платьях. Летучие мыши на чердаках. Диггеры в канализации.
Мосты – эти переходы в параллельные миры – пугающе молчаливые. Вода под ними манит, завораживает, затягивает.
Смерть плещет в лицо холодной пеной.
Романтика…
 
Зима – самое время для Города. Таинственная его жизнь начинает шевелиться. Призраки выходят на остановки.

Сверкает неон. Кафе, ночные клубы, пиццерии – вся эта разряженная свита Города –
живут в ночи.
Но я живу на самой окраине. Я стерегу Границы. Мне нет дела до городских шутов.

Я устало потёрла веки. Утром под глазами будут мешки. Однозначно, как говаривал незабвенный Жириновский.
Мне нельзя спать. Мне нужно следить за знаками. Потом будет слишком поздно.
Я съёжилась на подоконнике, поджав под себя голые ноги. Натянула футболку на коленки.
Футболка была серая, мягкая, с кадром из «Титаника»: Джек и Роуз – рядом, их полустёртые лица.

Холодильник взвизгнул – и замолк.
Квартира тоже жила своей жизнью. Хозяева спали, часы тикали, где-то за стеной плакал ребёнок.
Нет, это не единственная квартира, в которой я просыпаюсь от ощущения Границы.
В ней всё настолько тоскливо-чётко, что хочется пробить головой потолок.
Лунная клетка.

Полезно бывать на окраинах. Всё становится гораздо понятнее. 
Босыми ступнями – по полу – прохладно. Впитываю линолеум. Иду в ванную. Смотрю в зеркало.
В зеркале – хмурый стриженый подросток. Неопределённого пола. Баночки-скляночки с зубными щётками.
Включаю воду. Ладони жадно пьют холодную струю.
Хлорка чуть пощипывает ранки.

Детская игра: диван – это лодка, пол – медленно текущий Стикс.
   - Платите монетку за проезд!
   - А у меня проездной! Пластиковый! Имею право на льготы!
 Я хмурю Харонские брови.
   - Так что, так и будем туда-сюда кататься?!  В Стикс!!!
 Смеёмся. Смерть далеко. Смерти не существует.
 
 Красная  река.
 Кое-где краска уже облупилась, и Стикс в этих местах подёрнут рябью.
 Ты садишься ко мне поближе.
 Весло у нас одно на двоих. Кот – тоже один на двоих: чёрный.
 Две ведьмы.
   - И тишина… И мёртвые с косами стоят…- шепчу я, делая страшные глаза.
 Ты поправляешь косички.
   - Мы не стоим. Мы сидим.
 
Ночь…
Удивительное время для сов.
Нет шума.
Есть тишина.
Есть отражения, живущие в зеркалах.
Безумная чистота. Люди, которые думают о чистоте. Я – грязное и неаккуратное существо.
А может быть, я просто чей-то сон…
               
2006