Когда мы умели летать. об Александре Проханове

                И мы до сих пор не забыли,
                Хоть нам и дано забывать,
                То время, когда мы любили,
                Когда мы умели летать.
                Н. Гумилёв

Его признали с первых публикаций, с первой книги "Иду в путь мой". Этот сборник повестей и рассказов, сердечных, красивых по чувству, радужно-цветных, размашистых, пришёл к читателю светло и радостно, как нежданный подарок, как праздник явления нового писателя миру. Юрий Трифонов, сдержанный и скупай на похвалу, с удовольствием говорил в предисловии, что Проханова будут узнавать сразу, он заметен, ярок, в его крестьянах, рыбаках, партизанах, в старухах и детях видны лучшие черты народного характера, те черты, которые относятся, говоря старомодно, к святому началу русской души – доброта, мягкость, мечтательность и отвага.
Предсказания основывались не только на творчестве молодого писателя. И сам Проханов уже тогда был интересен – крупный, по-мужски красивый, сильный, талантливый, он хорошо владел устным рассказом, был увлекающим собеседником. Жизнелюб, художник.
Он и тогда постоянно ездил, ходил, летал по необъятной нашей стране и, возвращаясь домой, часто наведывался в "Сельскую молодежь", где я тогда работал. Вместе со Станиславом Романовским, ответсекретарём журнала, встречали его всегда с радостью. О своих странствиях Проханов рассказывал задушевно, увлекательно, поэтично – заслушаешься, бывало. К тому же он приносил новые рассказы с собственными оригинальными иллюстрациями – иконописные рублёвские лики, былинные жанровые сцены, молитвенно застывшие, яркие, с серьезными, взыскующими взорами.
А в нарядных праздничных рассказах его волновались под тёплым ветром цветущие зеленые луга, мчались вороные, каурые, буланые кони с развевающимися гривами, в синем высоком небе летали самолеты, оставляя за собой белые инверсионные хвосты; молодые, румяные женщины и девушки обнимали весёлых строевых мужиков и пели старинные русские песни...
Чудно, сказочно... И сам Проханов с такой же улыбчивой и красивой (будто его родная сестра) женой Людой певал в те годы "Во субботу день ненастный, нельзя в поле работать…" Случалось это в домах творчества, в писательском клубе, где мы пробовали подпевать, но их дуэт был голосистее, душевней, слаженней.
Я до сих пор удивляюсь, как он, горожанин, москвич, так естественно и плотно подключился к народному литературному началу, к фольклору, как он, авиационный инженер по образованию, легко и творчески освоил русские былины, предания и песни, как этот урбанист и технократ мог стать настоящим поэтом?! А он пишет в самом деле как поэт – бурно, взволнованно, неуёмно, и мир у него бесконечен и безначален, и мысль не абстрактная, а живая, образная, пульсирующая, бегущая от эпитета к метафоре. Он даже газетную статью, за которой последовала бурная писательская дискуссия, назвал "Метафорой современности". Именно так. Не мысль, не идея – метафора! Потому, вероятно, что образ шире идеи, плодоносней, надёжней.
Он недолго работал инженером, года полтора. В стенах НИИ да и в Москве ему было тесно – он пробовал себя в лесотехниках Подмосковья и Карелии, был в геологических экспедициях в Туве, ездил по всей советской Евразии как спецкор "Литгазеты". В великой нашей стране он, ее гражданин, чувствовал себя полпредом, хозяином в любом регионе России, в любой республике. И писал о жизни родных народов по-прохановски поэтично, вдохновенно.
Года через три после первой книги вышла в "Советском писателе" вторая, "Желтеет трава", в следующем 1975 году ещё два сборника очерков "Во имя твоё" и "Отблески Мангазеи", затем пошли романы: "Кочующая роза", "Время полдень", "Место действия", "Вечный горой", "Дерево в центре Кабула"…
Годы интенсивной творческой работы у Проханова стали и самыми беспокойными, самыми тяжёлыми, даже опасными в его беспокойной судьбе. Узнав ближе многосложную жизнь своей страны, он, социально чуткий и прозорливый, увидел и крадущиеся к нам опасности, грозные испытания, вставшие перед народами Союза. И горячие точки планеты тоже стали пунктами его многочисленных командировок.
Началось с военного советско-китайского конфликта на острове Даманский, куда Проханов вылетел сразу же после официальных известий о боях, затем, через несколько лет, позвали Афганистан, Никарагуа... А потом стал разваливаться социалистический лагерь, распался Советский Союз.
Сейчас больно читать знаменитое тютчевское: "Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Его призвали всеблагие как собеседника на пир". Больно. Будто насмешка, издевка. Какое тут блаженство, Федор Иванович, какой пир?! И где эти ваши всеблагие, где всемогущие собеседники, о чем с ними беседовать?!
Александр Проханов – летописец современности, он напрямую подключён к нашей действительности, каждое событие зовет его так или иначе откликнуться, принять в себя. Причем не только как писателя, а порой как бойца, защитника. Одному такому случаю я был свидетель.
Летней ночью 1993 года на издательство "Советский писатель" напала наёмная банда прихватизаторов, вооружённая, злобная. Узнав об этом по телефону, Проханов тут же на своей машине (городской транспорт уже отключился) приехал в издательство, а потом отправился в отделение милиции. С ним была и жена Людмила Константиновна. Четверть века она ежегодно неделями и месяцами ждала его возвращения из опасных командировок, и вот теперь, когда эти опасности пришли в Москву, встала рядом с мужем. Да, у них трое детей, два сына и дочь, но они уже взрослые, а в этом издательстве выходили Сашины книги, там стреляют...
Не зря о нём, безоглядном, тревожится Людмила Константиновна. Сейчас, когда я пишу эти заметки, Александр Проханов лежит перевязанный после нападения "неизвестных лиц". Он ведь не только писатель, он известный общественно-политический деятель, главный редактор боевой оппозиционной газеты "Завтра" ("День"), которую не однажды судили, закрывали, угрожали ее руководителю и сотрудникам. И вот сегодня по телеящику сообщают, что на Проханова у подъезда его дома совершено нападение, пробита голова, сотрясение мозга... "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо…" Приравняли уже, приравняли... – прохановское перо не штыку чета, не "калашникову" даже…

II
Александр Проханов как явление русской общественно-политической и литературной жизни сложен. Для рассказа о нем потребуется большая исследовательская работа, потребуется книга о его жизни и творчестве, а творчество этого серьезного писателя пока не изучено, не освоено большой литературоведческой мыслью. Да и есть ли у нас сейчас такая мысль?
Моя задача скромней: рассказать хотя бы бегло о современном писателе А. Проханове, оригинальном художнике слова, который тридцать лет работает в русской литературе и выпустил добрый десяток романов, примерно столько же повестей и великое множество рассказов, очерков, художественных зарисовок, литературных статей и корреспонденций, похожих на рассказы. Большинство из них я читал.
Я люблю читать его книги, люблю плыть в бурном потоке его сильного сознания, его лирико-романтических видений, резко сменяющихся жизненных реалий, порой жестких и беспощадных до натурализма; люблю его киношные приемы, когда он стремительно и высоко, как орел, взлетает над землей, показывая широкую панораму жизни, дает общие планы, и вот плывут под его крылом комбайны или гремят траками танки, катятся боевые машины пехоты, видны вооруженные солдаты в касках... И зоркий глаз орла выхватывает, как оператор телевиком, одну из машин, солдат с "калашниковым" – ближе, ближе, и вот уже видишь безусое лицо, блеск глаз, спекшиеся темные губы шепчут какие-то слова. Кто это? Жестокий Шарипов или его жертва – затравленный сослуживцами солдат Хакимов, которого они заставляли есть афганскую землю? Да, маленькая окопная драма, идущая к трагедии. Отчаявшийся Хакимов мечтает убить своего мучителя, в боевой обстановке это нетрудно, безопасно. И вот бой, Шарипов ранен, БТР горит, но преобразившийся на глазах Хакимов вытаскивает беспомощного сослуживца из подбитой горящей машины. Он рискует жизнью, чтобы спасти ненавистного ещё час назад Шарипова.
Удивительно это преображение затравленного солдата, неожиданным кажется взлет измученной его души. Но в это веришь сразу и без колебаний. Проханов мастерски дает самые драматические картины, но особенно хороши у него сцены любви, борьбы за жизнь, рождения (физического и духовного), смерти. Впрочем, и усталость, смятение, тяжелое депрессивное состояние человека, например, конфликтолога Аввакумова из романа "Последний солдат империи", даны горестно до отчаяния.
Двадцать лет назад у Проханова вышел, а потом был переиздан превосходный роман "Время полдень". До сих пор помню, как красива там великая страна наша (бывшая), какие удивительно заботливые и трудолюбивые там люди, и не только хлеборобы и металлурги, но и экономисты, художники, газетчики, писатели... А как богата и щедра в романе бескрайняя наша Сибирь! Хотя освоение ее человеком с современной техникой приводило к конфликтам. Картина гибели медведя, попавшего в расчетливо замаскированный капкан, воспринималась как метафора страдающей сибирской природы.
Мир Проханова в этом романе ещё светел, празднично наряден, красив, задачи писателя велики, подстать своей стране, он легко встает на глобус, четко формулирует свою цель романиста. "Человек с его прошлым и будущим, с вечным стремлением к совершенству. Природа, рождающая нас, принимающая нас назад в своё лоно. Техника, рукотворная, творимая нами природа. Понять эти три стихии не только в их борьбе, в их схватке, но и в единстве, пусть грядущем, но неизбежном, – вот цель, которую ставлю себе в романе".
У него не будет времени для мирного художественного философствования, для безмятежного парения над землёй. "Дерево в центре Кабула", "В островах охотник", "Горящие сады", "И вот приходит ветер"... Вы читали эти книги? Проханов не забыл о человеке с вечным стремлением его к совершенству, но теперь у него другие заботы, хотя как художник он стал ещё пристальней, зорче, щедрей. Яркие краски, чёткие звуки, от шороха и шёпота до раската грома и орудийной канонады. И громадная жизнеёмкость. Порой кажется, что он живёт не только в настоящем, но и в прошлом и даже в будущем. Живёт азартно, взахлёб, то в восторженной сладости беспредельного мира, то в горестном изумлении от его жестокости. И, мучаясь несоответствиями больного настоящего, он проникает далеко в прошлое, чтобы вглядеться в жизнь предков, поверить их природные и духовные начала, а возвратившись к себе, устремиться в завтра. Он государственник, чувство ответственности за будущее отчей земли и даже всей планеты у него обострённое, недремлющее. И у близких ему героев тоже. У Аввакумова, например, ("Последний солдат империи"), у подполковника Калмыкова ("Дворец"), у майора Оковалкова ("Охотник за караванами"). К сожалению, у меня нет возможности даже кратно рассказать о героях других романов и повестей, поэтому я на минуту задержусь только у двух последних.
В романе "Дворец" советский батальон спецназа прибыл в Кабул охранять дворец Амина. Проханов здесь не отважный романтик, а жёсткий реалист, зоркий художник. Моментальные его картинки Кабула, восточного рынка, казарменного солдатского быта точны, рельефны, объёмны. Его подполковник Калмыков всё замечает, запоминает, прикидывает. Но вот напряжение малость спало, и душа его отпрашивается домой или уходит в самоволку к женщине, и сцены любви здесь нежны, целомудренны, несмотря на откровенность. Проханов даже в рискованных случаях не бывает пошлым. И хранят его не только талант и ум, но и природная его чистота, бережность отношения к человеку (к любому, даже неприятному), чувство меры и цельность крупного его характера.
Очень сильно показаны в романе смятение, психологический слом таких разных офицеров спецназа, как ротный капитан Беляев, размашистый Расулов, гуляка и бабник, тоже командир роты, сам подполковник Калмыков и доктор Николай Николаевич. Вместо охраны дворца афганского правителя эти офицеры и их солдаты должны его штурмовать, а доктор Николай Николаевич, горюющий о своей собаке, готовится отравить Амина.
Роман читается лучше самого хорошего детектива, чейзовского, например. Но когда читаешь и особенно потом, когда он уже прочитан, видишь разницу между детективом и реалистическим романом Проханова. Не только люди и события тебе запомнятся, ты многое передумаешь в своей жизни, поверишь её романом, учтёшь его уроки на будущее. И наконец поймёшь известное: произведение настоящей художественной литературы ценно тем, что его события становятся частью твоего собственного жизненного опыта.
В том же полудетективном ключе, ярко и беспощадно, написана повесть "Охотник за караванами". Здесь майор Оковалков со своими разведчиками, которые в ходе операции гибнут один за другим, добывает "стингер" – переносной зенитно-ракетный комплекс. В свою часть к генералу, пославшему их на это задание, Оковалков возвращается один, еле живой, а в это время генерал, в ожидании выполнения его приказа, уютно развлекается с официанткой Тамарой. Жёсткая, даже жестокая реалистическая повесть.

III
Многие герои  Проханова, а главные – так все, беспартийны, в том смысле, что они никому социально не принадлежат, никем не защищены, у них нет сословного, общественного или партийного прикрытия, они стоят один на один с миром. И часто, особенно в последних романах и повестях, противостоят миру. Смертный кратковременный человек и вечный беспредельный мир. В русской литературе первым решился на такое противостояние Достоевский.
У раннего Проханова ("Иду в путь мой", "Желтеет трава", "Время полдень"...) такого противостояния ещё не было, мир принадлежал человеку как среда обитания и от человека зависело благополучие их отношений, их жизни. Отчасти это объяснялось идеологией того времени, общественной атмосферой, экономической и социальной защищённостью советского человека. И все же Проханов, беспартийный в прямом и в том же переносном смысле, что и его герои, уже тогда вставал с миром один на один. Проханов романтик, Проханов поэт, Проханов жизнелюб. Его отношение к миру, прежде восторженное и доверчивое, с годами становилось пристальней, недоверчивей, жёстче. Многие события ХХ века произошли у него на глазах, о более ранних он хорошо знал, а последнее десятилетие нашего века закончилось катастрофой для великой нашей страны. Наверное, нет писателя на земле, для которого бы эта катастрофа стала больней, чем для высокого романтика Проханова. Разве что поэты… "Я устал от двадцатого века, от его окровавленных рек, и не надо мне прав человека – я давно уже не человек…" Эти стихи покойного Владимира Соколова я прочитал у Проханова в газете "Завтра". Не случайно, думаю.
С началом "катастройки" и даже раньше чуткий Проханов стал откровенно "партийным" - он стал принадлежать советскому, потом российскому, а теперь русскому народу, партии обездоленных, униженных и оскорблённых. Он не изменил себе, он остался любящим людей и жизнь художником. Только теперь он не восторгается ими, а помогает людям разглядеть их истинных друзей и врагов, он, облетевший мир, исходивший и изъездивший свою страну, знающий реальную цену многих вещей, событий и человеческих качеств, стал не только большим русским писателем, но и отважным защитником своего народа, своей страны, бесстрашным, надёжным защитником своего народа, своей страны. Он стал требовательней к человеку, строже, он не доверяет благодушию и компромиссам, как бы заманчивы они ни были, он по-прежнему верит в правду и справедливость, он неистово работает, убеждённый в конечной победе Добра на земле, потому что борется со злом. Он стал большим русским писателем, надёжным защитником.

15.12.1997 г.

Фото: Июнь 1998 г. Анатолий Жуков(слева) и Александр Проханов(справа).