Привет, психи! или школьные годы чудесные. глава 1

ПРИВЕТ, ПСИХИ!
Или школьные годы чудесные.
( Из файлов памяти)
…«А слабо тебе по дуге моста пройти, когда по нему эшелон поедет, а внизу, по Савёловке, электричка? Или обос- - - -ся?», - с подковыркой спросил меня парень из бараков, стоящих за насыпью кольцевой железной дороги, в которых жили приехавшие из разных городов СССР строители новой послевоеннойМосквы. Шёл 1958 год. Мне весной исполнилось десять лет. Наших, из двух кирпичных домов, стоящих как бы на территории Москвы по другую сторону насыпи,было всего трое, а «бараков» человек семь. Все нам ровесники.
Вообще отношения с «бараками» не очень ладились. Нет, мы не выпендривались. Просто они ходили в другие школы учиться или в ремеслуху. А главное просто жили хуже, тяжелее нас москвичей. Хотя среди нас было больше сирот, у кого отцы умерли почти сразу после войны от ран и болезней. В общем, дрались мы часто, порой жестоко, с камнями и ножиками. Начиналось это после школьных уроков между такой мелочью, как мы. Потом подтягивалась с обеих сторон ремеслуха с кастетами и финками. А к вечеру битва переходила на уровень пьяных мужиков с колами и «розочками» из порожних бутылок дешевого портвейна. Часто драки заканчивались приездом милицейских «воронков» и карет скорой помощи.
Особо наши интересы с «бараками» пересекались на полуброшенных военских складах, дислоцирующихся сразу за железнодорожной насыпью за разбитым забором. Там, обхитрив одно часового, можно было добыть патроны разного калибра, запаянные ёмкости с взрывчатой смесью, пехотные лопатки… Такие ценности не могли не вызывать конфликта интересов.
«Не слабо. Запросто пройду! Как два пальца об асфальт!», - ответил я. Мои сотоварищи переглянулись. – «Но помажем, если пройду, то на склады вы нас пускаете безо всяких заморочек. Идет?». «Идёт! Коль не зас- -ь».
Поезда ходили тут часто. С Савёловского вокзала шли пассажирские и грузовые составы, первые регулярные электрички. По кольцевой же шли только товарники, один за другим. Выставили смотрящих в обе стороны. Ждать пришлось всего минут двадцать, пока совпали расписания движения по обеим дорогам.
Дуга моста представляла собой клепаные листы толстого металла шириной сантиметров сорок, может и все пятьдесят. Пролёт моста был метров шестьдесят, по дуге идти чуть больше. В наивысшей точке от дуги до полотна железки было метров семь, а до земли все шестнадцать. Главное не смотреть вниз и чтобы подошвы не скользили. Тут уж китайские кеды «Пять колец» были в самый раз.
Старший из «бараков», как оказалось потом Витька, закричал, что мне пора. Я легко вскочил на бетонную опоруи сразу шагнул на дугу. Сделал всего то шагов десять, как на мост на средней скорости выехал паровоз с составом вагонов, загруженных брёвнами. Машинист, видно, меня заметил и дал басовитый гудок. Чадил паровоз немеренно! А я шёл и шёл в клубах дыма. Едва добрался я до середины моста, как вдруг мост стал вибрировать, а далеко внизу застучали по стыкам вагоны электрички. Вот это было уже совсем страшно! Ноги мои предательски дрожали, сердце билось в ритме ста сорока ударов в минуту, заломило внизу живота, от остатков паровозного дыма хотелось откашляться. Но я стиснул зубы и всё же сделал, как в тумане, последние двадцать шагов. Электричка уже давно умчалась. И состав, ведомый паровозом, тоже проскочил мост. Я слез, почти на карачках, на бетонное основание и просто прирос к нему задницей. Пацаны, перебежав мост по шпалам, окружили меня. «Ну, ты, псих, даешь! Молоток! Давай краба. Меня Витькой зовут. А тебя?», - спросил старший из «бараков». «Юрка», - едва выдавил я. «Твоя взяла! Склад пополам! Всем хватит!»,- бросил Витька. Больше мы с его кодлой не дрались. А хождение по дуге моста стало знаковым испытанием для новых пацанов, прилипавшим к нашей ватаге на Бутырской улице…

Глава 1. Дом на Ленинском.

«Вражеские голоса», как называли в шестидесятые годы уже далёкого двадцатого века радиостанции капиталистических стран, вещавших на СССР и страны социалистического лагеря, нашему Дому в Москве на прекрасном Ленинском проспекте уделили особое почётное внимание. И «Свобода», и «Голос Америки»,и прочие «забугорные» радиостанции сообщали в шестьдесят первом году примерно следующее: советские партийные бонзы построили для своих нужд чудо-дом на главном проспекте столицы. Он оснащен импортной мебелью и бытовыми приборами, которые простому работяге с завода «Серп и Молот» даже не снились. Так коммунистическая элита «страны Советов» наживается за счет безмолвствующего народа и роет пропасть, в которую скоро и скатится…Нас, жителей Дома, это здорово позабавило. В Доме- гиганте с шестнадцатью подъездами и почти шестью сотнями квартир проживало более трех тысяч человек. Почти все квартиры были «коммуналками» на две-три семьи, в зависимости от количества комнат. Основная масса новоселов получила в нем свой угол в результате сноса в центре Москвы у Белорусского вокзала знаменитого Тишинского рынка. Район рынка славился заселявшими его блатными, ворами, перекупщиками краденного, проститутками и мелкими торгашами. Такие районы хорошо описаны в криминальныхроманах Шейнина, в фильмах «Место встречи изменить нельзя», «Шпана замоскворечная»… Я сам, до переезда в Дом на Ленинском после развода родителей, жил на Бутырском хуторе. Это тоже знаменитый криминогенный район Москвы, с его Вятскими переулками, своим Савёловским вокзалом, рынками, бараками и домами-коммунами.Я уверен, что в своём незатейливом повествовании обязательно ещё вернусь на Бутырку. Но сейчасв моих глазах стоит Дом на Ленинском. Он и поныне там. Только изменился его фасад замысловатыми витринами новых бутиков на месте прежних овощных магазинов и парикмахерских. Да и двор декорирован дорогими авто новых владельцев уже многокомнатных квартир, приобретенных на нажитые «тяжелым» трудом кровные.
Кровные. Я не взял это слово в кавычки, так как в некоторых случаях за роскошными апартаментами на престижном (но плохо приспособленном для жизни из-за ужасной экологии) столичном проспекте реально пролитая кровь и в Москве, и Сибири, и Средней Азии, и на Северном Кавказе…
Раньше же во дворе царили дети. Тут были огороженная высоченной сеткой волейбольная площадка со щитами для баскетбола, сколоченные из досок и покрашенные в зеленый цвет два стола для пинг-понга на бетонных ногах, качели и скрипучие карусели… То есть здесь был «мир счастливого» детства, за которое, как поется в старой песне, «…спасибо, родная страна!» Вечерами же двор Дома преображался в «мирсчастливого пьянства», благо беседок и лавочек было в достатке. Несмотря на гигантские размеры, соседи по Дому неплохо знали друг друга. Кто то был судим по одному и тому же делу или отсиживал срок в одном лагере, кто-то продолжал подельничать, как вгорячие послевоенные годы, а иные, помоложе, уже отшпанили своё и переженились. Наш Дом был большой советской коммуналкой. Жили дружно, отстаивая интересы своей стаи перед варягами из других домов и улиц. Дрались между собой азартно, до первой «кровянки». Но без фанатизма. Пили, но не до летального исхода. Лишь воры в законе, а их с Тишинки сюда занесло не мало, баловались «марафетом».
«Вражеские голоса» не врали, говоря об оснащении квартир. Да, в них были милые финские кухонные гарнитуры, встроенные стенные шкафы и антресоли, ручки-замки на окнах. Уж не знаю, старались ли так для партийной элиты, или это был просто эксперимент, но «гады» описывали наш Дом точно.
В ответ «Забугорью» из нашего Дома и двора был организован телерепортаж знаменитого политического комментатора Юрия Фокина. Он с пристрастие под прицелом телекамер допросил жителей Дома (типа – кто, откуда, профессия, сколько получаешь, какая семья…), побывал в нескольких квартирах, во дворе побеседовал с молодыми мамашами грудничков… Все это вышло в эфир в программе воскресных новостей. И вопли «забугорников» возобновились с новой силой: все, мол, актеры и сотрудники КГБ, а не жители Дома. Но поорали и успокоились. Но наш Дом это помнит!
В квартире, где я обитал с мамашей, было три комнаты. В одной двадцатиметровой, жили мы, в другой, на три метра больше, семья таксиста, известного вора Свахи, из четырех человек - жена Свахи и две его дочери. А в третьей, самой маленькой, старуха Федоровна с выцветшими глазами (очень похожая на графиню из фильма «Бронзовая птица») и двое её сыновей, один из которых, Николай, перманентно был на «киче», то есть сидел по тюрьмам и лагерям.
Мы с мамой переехали на Ленинский в начале сентября шестидесятого года, чуть позже начала учебного года. В шестой класс я пошёл в новую для меня школу уже под шорох первых опавших листьев…