Частный случай

          В среду пятой седмицы Великого поста, Алексею Елохину, вдруг захотелось умереть. Нет, не помпезно, бросаясь с крыши девятиэтажки, смутив громким заявлением обомлевшую публику, не героически – спасая там кого-то из огня или из воды – а просто лечь в гроб и помереть. И даже нашло какое-то странное вдохновение – сделать гроб самому.
          «Хорошо бы на Пасху… – мечтательно думал он. – Но до Пасхи ещё две недели… Ладно, пока соберусь, попрощаюсь со всеми…»
- Ты для чего это досок натаскал? – пробурчала жена. – Весь балкон перегородил…
          Алексей улыбнулся блаженно и ответил прямо и просто:
- Гроб хочу себе сделать… душа полна светлой радости о смерти… есть благодатное предчувствие, что это произойдёт на Пасху… Представляешь, какое счастье – причастился, скушал пасхальное яичко, помолился, лёг в гроб, закрыл глаза – тили-бом – и ты уже на Небесах в окружении херувимов и серафимов…
           Жена Людмила, давно привыкшая к чудачествам мужа, махнула рукой и продолжила расставлять на подоконниках пластиковые стаканы с рассадой… Он сел за чертежи – на ум пришло сделать гроб необычной формы. Она вдруг обернулась и спросила:
- А если не помрёшь на Пасху? И вообще, лет сорок ещё не помрёшь – что же, этот гроб так и будет здесь стоять, квартиру захламлять…
- Помру, вот увидишь, помру… такая благодать на душе…
- Это не благодать, Лёша, а прелесть – бесы тебя подзуживают… Почитай Игнатия Брянчанинова – не ищите, говорит, особых состояний…
- А я и не искал, оно само меня нашло – что же мне отказываться от Божьей милости?.. рано или поздно это всё равно произойдёт – пусть уж лучше так, чем как-то иначе – я на мученический венец не претендую – смирился уже…

          В пятницу вечером вбил последний гвоздь. Изделие стояло на табуретках посреди большой комнаты. Мастер стоял рядом и любовался своей работой.
- Иди ужинать, покойник! – крикнула из кухни жена.
- Иду!
          Он убрал инструмент, обрезки досок, подмёл, пропылесосил комнату, переоделся, помыл руки, умыл лицо. Помолились, сели за стол.
- С этой ночи, Люда, и до самой смерти буду спать в гробу… Завтра же пойду в церковь, исповедаюсь и причащусь – кто знает, может и до Пасхи Господь заберёт – готово сердце моё, готово…
          После ужина, составил гроб с табуреток на пол – «Не будешь же спать на такой высоте – станешь во сне ворочаться, да и грохнешься вместе с гробом – соседи понабегут, скандал поднимется…»
- Люда, выдели мне, Христа ради, подушку!..
- А одеяло не надо? И матрас… или так – на голых досках будешь спать?..
- Нет, матрас и одеяло ни к чему – я же в костюме лягу и крышкой накроюсь – в доме тепло…
          Получив постельные принадлежности, расстелил простынь, подушку хорошенько взбил, и положил в изголовье, затем сел за стол и стал писать завещание. Слово это вывел старательно, красиво отступив сверху листа и точно посередине. Но дальше дело не пошло. Он напрягался изо всех сил, ясно видел перед собой наследников, но самого наследства никак не мог обнаружить – не было на нём ничего – всё на жене, всё… Он обернулся и беспомощно смотрел на гроб, не зная, что предпринять, и жену тревожить не хотелось…   
          Вдруг на ум пришли слова – как-то распевно услышались, словно это начало песни… Записал… потом пришли другие слова… взял гитару, подобрал под мелодию аккорды, и тихонечко спел… и такая жалостная получилась песня, что даже сам прослезился…


Отшумела отболела жизнь моя земная,
Вот несут во гробе тело, слёзно воздыхая…
И жена и дети тут, и внучата малые,
И друзья мой гроб несут – рученьки усталые…

О, душа моя слепая, не противься, не прощайся,
Улетай же улетая, не цепляйся, не цепляйся…
Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
Помилуй нас.

Душу ангелы несут: мимо леса мимо речки…
На лугу траву жуют и коровки и овечки…
Пастухи глазами ввысь разлеглись на разных травах,
И кипит в округе жизнь во страстях и нравах…

О, душа моя слепая, не противься, не прощайся,
Улетай же улетая, не цепляйся, не цепляйся…
Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
Помилуй нас.

Душу ангелы несут мимо города родного…
Там троллейбусы снуют от метро до дома…
Там в квартирке под иконой свечи не погашены,
Там в связи определённой зеркала завешаны…

О, душа моя слепая, не противься, не прощайся,
Улетай же улетая, не цепляйся, не цепляйся…
Святый Боже,
Святый Крепкий,
Святый Бессмертный,
Помилуй нас.

Душу ангелы несут, к Свету приближаемся…
Там поют… О, как поют! Душенька, покаемся:
Ничего подобного мы с тобой не ведали,
В стане духа злобного спали да обедали…

О, душа моя слепая, ты никак покойная,
В золотых пределах рая жизни удостойная…
Слава Тебе Боже, Слава Тебе,
Слава Тебе, Боже наш, слава…


- Ну, всё… распелся… времени половина одиннадцатого… тебе ещё правило вычитывать…
- А ты слышала песню?
- Слышала.
- Ну и как тебе?
- Беспечный ты человек, Алексей – столько дел, а он помирать собрался…
- Да их разве все переделаешь, эти дела…
- Ладно, всё – я спать ложусь… на соборование пойдёшь?..
- А что, завтра ещё и соборование?
- Да, в час… последнее этим постом…
- Нет, не пойду – мне теперь причастие важнее…

          Он прочитал каноны, последование ко Святому Причащению, молитвы на сон грядущим, завёл будильник, оделся в приготовленный костюм, лёг в гроб и накрылся крышкой. Затих, затаился… под спиной было жёстко, в щели струились слабые лучи лунного света, пахло сыроватой сосновой доской… Он ждал, но смерть не шла… молился Иисусовой молитвой – не помогало… и вдруг провалился в сон – очутился в окружении яркого, тёплого света, и внутри, в сердце, было так же ярко и светло, и больше ничего и никого… потом вдруг появилась песчаная извилистая тропинка уходящая в даль и пропадающая вдали, поглощённая каким-то сиренево-розовом туманом… он ступил на эту тропинку и пошёл… и тут же услышал – нет, не услышал – звука не было – но было ощущение будто этот внутренний и окружающий свет исполнен пасхального трезвона и хор поёт «Воскресение Христово видевше…»
          Вдруг послышался стук и голос жены:
- Лёша, вставай… ты проспал…
- Что?.. который теперь час?..
- Начало девятого… Литургия уже началась…
- Помоги…
          Она сняла крышку, он сел в гробу и, сокрушённо разводя руками, недоумевал:
- Такой сон приснился, такой сон… и на тебе – проспал… нет – тут что-то не то…
- А пойдём со мной на соборование?..
- Теперь уж конечно…

          В храме он во всём находил соответствие сну – ото всюду струился тёплый, правда не такой яркий, как во сне, свет… всё было наполнено светом: и люди, и священники, и образа… хотелось плакать от радости и умиления… Они купили свечи, нашли место в ряду… он снял куртку, распахнул на груди рубаху, закатал рукава – приготовился к помазанию…
- С праздником. – прошептал отец Анатолий, ловко окуная кисточку в елей и ставя обильные крестики: на лбу, на глазах, на губах, на груди, на руках.
- С праздником – ответил Алексей. – со мной такое происходит…
- Потом.

          Потом они отстояли очередь за соборным маслом. Потом сели на лавочку и стали ждать выхода своего духовника из алтаря…
          Отец Анатолий плавно спустился с амвона, и, широко улыбаясь направился к ним. Они поднялись и пошли навстречу…
- Батюшка, благословите…
- Ну, что, подвижники благочестия, картошку сажаете?
- Помилуйте, отец Анатолий, какие там подвиги – на Литургию нынче проспал, а в четверг за ужином картошки с грибами объелся, помолиться только кратко получилось… А сажать картошку рано ещё – снег лежит и земля мёрзлая…
- А у нас в Закарпатье уже сажают…
          Алексей хотел было о своём, смертном заговорить, но батюшка не дал:
- Всё, друзья, простите, надо бежать…
          И тут  Алексей понял, что не умрёт он в ближайшее время… не умрёт… и жена, словно мысли его прочитала, говорит:
- Приедем домой, ты гроб-то разбери… пока…
- Разберу. – тихо ответил он, и с сожалением добавил. – Надо было саморезами шить – тягай теперь эти гвозди…


06.04.14
11:50