День постарел за несколько часов

День постарел за несколько часов
от утренней улыбки до ухмылки.
И чаши всех оставшихся весов
склонились от кофейника к бутылке
с холодным пивом.
Воздух недвижим.
Добавив к содержимому копилки
стаканчик водки, что из морозилки,
Z. презирает климат и режим.

Вовне царит библейская жара.
Тяжёлой плазмы вязкие потоки
берут любое тело на ура,
растапливая жизненные соки.
Такая вот печальная судьба:
Вселенная, час от часу зверея,
из каждого прохожего еврея
выдавливает бывшего раба -

и всё напрасно.
Z. берёт тетрадь
и пишет: "Это лето - время Ада.
Уроки Преисподней.
Умирать,
однако же, не хочется...
А надо..."

Тут карандаш, закрученный в тиски,
на строчки уставляется солово,
и, вымарав последние два слова,
ломается.
От гибельной тоски
не плачет только мёртвая душа.
Но выплакана соль, пуста солонка.
А Богу - что судьба карандаша,
что человека - всё одно соломка.

Сквозь жалюзи,
как будто между строк,
Z. смотрит на пейзаж,
знакомый сердцу.
Вот ортодокс в автобусную дверцу
втирается,
как плавленый сырок;
вот эмигрант читает на ходу
брошюру о лицензиях и визах,
как будто вид на жительство в Аду
серьезная проблема;

на карнизах,
под козырьками раскалённых крыш,
сидит пернатый люд, клюёт кусочек;
на заживо зажаренный цветочек
благоговейно писает малыш;
проехал агарянин на осле,
за ним ещё один на "мерседесе";
прошли сто грамм,
как пауза в процессе
ударной плавки на Святой Земле...

Z. вяло бросил камень в огород
увиденного. Он сказал: "Когда же
белковых тел
в подследственном пейзаже
прибавится?
Бездумный мы народ!
Зубами об Историю стуча
на этом пятачке Земного шара,
построили гробы из кирпича -
и скрылись от Великого Пожара.
А он, меж тем, воспламеняет дух!
Он - торжество Божественного стиля!
В нём с помощью естественного гриля
Жар-птицею становится петух!"