Безымянный сын Урызмага

                Из нартских легенд.

       
Счастье, улыбаясь, шутит, а несчастье рядом бродит.
       Горе нартскому селенью, наступил голодный год.
Что несытому походы, добрый меч, в колчане стрелы, –
       нету корма тощим овцам, хлеба в поле недород.

Юноши, придя на нихас, обессилев, с ног валились,
       под палящим солнцем лёжа, спали, бедные, весь день.
Наглая Сырдона сука прыгала по исхудавшим.
       То сгрызёт башмак, то пояс, пакостит у их колен.

Вот однажды Урызмагу довелось придти на нихас.
       Место, словно поле битвы, нарты юные – вповал,
а дрянная собачонка чёрт-те что там вытворяла,
       и слоновой кости палку он швырнул, но не попал.

Бросил дома он обломки, сел мрачнее тучи в кресло,
       и слоновой кости кресло еле выдержало гнев.
«Муж мой, чем ты так рассержен, чья обида сердце гложет?
       Вижу я, как потемнели дуги мощные бровей...»

«Не пристало молодежи подвергаться оскорбленьям.
       Чтоб, как раньше, вдосталь ели, ничего б не пожалел!»
И Шатана отвечает: «Справимся, не сомневайся», –
       кладовые открывает, чтоб запасы посмотрел.

Груды вяленого мяса, а в другой полно напитков,
       пироги, сыры на полках, – можно нартов накормить!
«Яства сберегла, ту долю, что с пиров мне присылали,
       вот сейчас и пригодятся», – так Шатана говорит.

Призван в дом глашатай нартский. «Досыта поешь сначала!»
       Объявляет громогласно, раздаётся по дворам:
«Если в силах, приходите, обезножил кто, – несите,
       есть ребёнок в колыбели – забирайте в гости к нам!

Все от мала до велика собирайтесь к угощенью,
       чту за честь помочь, народу возвратить здоровье рад.
Снова к вам вернутся силы, снова мы пойдём в походы, –
       в башню рода приглашает Урызмаг Ахсартаггат!»

Услыхав благие вести, повалили нарты скопом.
       Голод отступил, на славу пир невиданный идёт.
Привечает всех Шатана, тосты Урызмаг слагает,
       ломятся столы от снеди, и душа его поёт.

Нужно много дров для пира, – в очаге огонь пожарче
       разгорится, – и колоть их Урызмаг пошёл во двор.
Наколол, собрал почти что, вдруг с далёкой Чёрной кручи
       прилетел орёл огромный и схватил его, как вор.

Долго нёс он Урызмага, посреди простора моря
       опустил – едва дышал тот – на высокую скалу.
«Ах, пропал я, и погибну в одиночестве, зачем ты
       перенёс меня?» – отчаясь, прошептал вослед орлу.

И лишь волн кругом бескрайность; ночь настала – вдруг увидел:
       под водою, из-под камня, блещет непонятный свет.
«Будь что будет, но узнаю, что такие там за страсти», –
       в море сполз и сдвинул камень – дом; строенья лучше нет.

Перламутр – отделка стен в нём, голубые стёкла пола,
       утренней звезды лучами удивляет потолок.
«Счастья вам в прекрасном доме», – нарт приветствует хозяйку.
       «Пусть здоров и весел станешь, перейдя за наш порог!

Ты в гостях, но ты и дома: мы родня – мы донбеттыры».
       Угощение для гостя стали быстро собирать.
Бегает по дому мальчик, резвый, сердца восхищенье.
       «Как, дитя, отец твой счастлив!», – в радости душа опять.
          
По обычаю, у нарта поднят на мече кусочек
       мяса, богу посвященье, и молитву гость вознёс.
После жертвенной молитвы обратился к мальчугану:
       «Для тебя, малютка, мясо, будешь крепкий как утёс».

И на острие меча он мясо протянул ребёнку,
       подбежал тот, но споткнулся и упал на острый меч.
Сердце детское пронзило лезвие в одно мгновенье,
       и от страшного несчастья за столом умолкла речь.

Как цветок под острым жалом, сникло маленькое тельце.
       «Горе дом наш посетило, – охватила всех печаль.
– Не вини себя, о гость наш, так по воле бога вышло...»
       Безутешен он, ребёнка больше жизни было жаль.

И, безмолвный, удалился, и на верх скалы взобрался,
       и опять орел примчался и унёс его в когтях,
и во двор вернул. В раздумье, Урызмаг дрова в охапку
       взял, принёс их прямо в хадзар. К ждущим подошёл гостям:

«Вам о прежнем ли поведать? Или – быль о самом новом?»
       «Старину давно мы знаем, расскажи новее быль!»
В ужасе от слов жестоких, ахнула его Шатана,
       щёки расцарапав, плачет, сыплет на' волосы пыль.

Причитает: «Не судите, я хранила драгоценность
       у родни, у Донбеттыра, – нашего сынка тайком.
Был хозяин мой в походе, потому рожденье скрыла,
       чтоб достойно воспитали, отдала в подводный дом.

Но нашёл мой старший сына, не видавшего и солнца.
       Как отправил он ребёнка в безвозвратную Страну?!..
Для чего нам жить, кто старость одинокую призреет,
       не сияй на небе, солнце, лик закрой, прошу луну...»
 
А отцу от горя места не найти с тех пор, несчастен,
       он бродил, как привиденье, – лучше бы себя сгубил.
На холодный серый камень*, чтобы получить забвенье,
       вниз лицом ложился, долго наземь с камня не сходил.

Жалко было нарта людям. Подбодрить его желая,
       говорили: «Не горюй так! Есть у каждого беда!»
Время лечит злое горе, Урызмаг вернулся к старшим.
       Принялся сельчан скликать он, совещаясь, как всегда.

                ***

Мальчик маленький оплакан. А душа – у Барастыра.
       Как любимец, на коленях властелина он сидит.
Хмуро смотрит: позабыли поминать его у нартов,
       в день поминок нету пира, ронг в кувшины не налит.

Просит он владыку мёртвых: «Отпусти меня на землю.
       Не блюдёт отец обычай, сердцу непосилен груз.
Я добуду всё, что нужно, к годовым большим поминкам,
       тотчас же вернусь обратно, крепким словом в том клянусь!»

«Попросить легко, исполнить невозможно, дерзкий юный,
       не смогу тогда покойных в сей юдоли удержать!»
«Задом наперёд подковы оберну я на копытах
       своего коня Аласа, след назад он будет гнать!»

Прочь летит отважный мальчик из Страны унылой мёртвых,
       с воем кинулись за нартом толпы злющих мертвецов.
Аминон-привратник грозно преградил им путь к воротам:
       «На следы коня взгляните!» – ну а всадник был таков!

Мчит ребёнок безымянный к башне всех Ахсартаггата,
       там питомец донбеттыров громко старшего зовёт.
А на крик Шатана вышла. «Приглашаю Урызмага
       разделить со мною славу – отправляюсь я в поход!»

Гневной в дом она вернулась: «Видно, стар ты стал, хозяин.
       Уж глумиться нарты смеют над седою головой!
Пригласил тебя мальчишка – еле из-за луки видно –
       словно ровню, в путь неясный, и унёсся он стрелой!»

«Торопись, хозяйка дома! Снаряжай меня в дорогу.
       Клятву дал – в поход отправлюсь, кто бы только ни позвал.
Не нарушу обещанья, поступлю, как нарт, по чести.
       Умный разве посмеётся, с глупым – рядом не стоял!»

Три заветные лепёшки с мёдом испекла Шатана:
       «Бог богов, молюсь тебе я: самый страшный ураган,
за' семь лет снега и вихри в эту ночь нашли на землю, –
       сгибнет сорванец негодный, дальних не увидит стран!

И тогда мой муж почтенный дома в целости пребудет,
       хватит старому поездок, рисковать костьми на слом!»
Льды спустились вековые, снег занёс дома по крышу,
       вихри валят с ног прохожих, не попасть в соседний дом.

Но седлает нарт Арфана, верный слову, выезжает,
       место встречи – знаменитый нартский Памятный курган.
Урызмаг едва пробился сквозь громадные заносы,
       подобравшись ближе, видит: склоны обошёл буран.

Спит ребёнок на попоне, а кругом трава по пояс,
       и пасётся конь мальчонки, без уздечки и седла.
«Дух земной ли он, небесный, – вижу подлинное чудо», –
       поскакал на холм зелёный, за холмом – сплошная мгла. 

«Жаль тебя будить, но надо: зимний день совсем короткий».
       Быстро мальчик снарядился, на Аласа сел – и в путь.
Впереди Арфан могучий, но дорога непроездна,
       задыхается от снега, уж в глазах больная муть.

«Я вперёд, – малыш, – поеду. Старший, уступи мне место.
       Да не будет пусть позором то со дня похода, нарт».
Как дохнул его Аласа, так широкая дорога
       и очистилась от снега, столь горячий вышел пар.

«Дада, где не побывал ты? Мы туда коней направим».
       «Есть страна, Терк-Турк богатый называется она.
К ней дорога через море, по бурливым страшным волнам,
       дела хватит и на суше, – даль опасностей полна».

«Попытаем наше счастье!» Как две рыбы, кони в море.
       Вынесли людей на берег, там – без счёту разных стад.
Маленький волшебным клеем взял и вымазал Аласа,
       вывалял в песке и щебне. Этому конёк и рад:

сделался размером с гору. К табунам подъехав ближе,
       спешились. Две ямы вырыл мальчик: яму для себя,
а другую, да поглубже, для попутчика с Арфаном,
       к схватке их не допускает, старого отца любя.

«Охраняют скот богатый стражи верные и злые.
       И сейчас в сраженье вступит конь с железным жеребцом.
Как лягнут они друг друга задними ногами, искры
       от подков их в небо брызнут, землю подожгут кругом.

Не выглядывай из ямы, это лишь начало схватки.
       Как начнут они кусаться, спереди копытом бить,
бурное дыханье ветер над поверхностью поднимет.
       Не выглядывай, прошу я, – их борьбу не прекратить!»

Вспыхнула земля от искры, полыхнул огонь до неба.
       Раззадорен любопытством, не сдержался Урызмаг.
Поступил неосторожно – бороды конец пылает.
       Потушил её ребёнок, говоря при этом так:

«Станут с этого мгновенья бороды носить короче».
       Жарко битва разгорелась, от ударов кони злы.
Их могучее дыханье вызвало такую бурю,
       что как туча, закружился, завихрился край земли.

Снова нарт неосторожен: подглядеть решил из ямы,
       тут же ветер налетевший крышку черепа унёс.
«Эдак старший мой, пожалуй, голову-то потеряет», –
       побежал малыш вдогонку, ведь пропажу жаль до слёз!

Крышку он догнал, приладил к обнажившемуся краю.
       С облегченьем нарт вздыхает. «Рад был старшему служить!   
Пусть не будет больше съёмным верх голов у наших нартов,
       голову они друг другу выучатся чисто брить».

А тем временем на помощь мчится волк с железной пастью,
       но стрела его пронзила, и на месте он упал.
Ястреб с клювом из железа прилетел на поле боя,
       но стрела его быстрее, тетива звенит, – попал!

Ухо мальчик ловко срезал у поверженного волка,
       ястреб головы лишился под кинжалом паренька.
Спрятал ценные трофеи и опять следит за схваткой.
       Разъярились, на' смерть бьются, гулок от копыт раскат.

Шею верного Аласа рвёт зубами, что клещами,
       но песком и щебнем полон рот железного коня.
Вот уж верх берет Аласа. Жеребец теряет силы,
       оседлал его мальчишка: «А теперь неси меня!

Урызмаг, твоя работа – гнать домой стада терк-турков.
       Я же поскачу с известьем: плохо сторожил булат!»
«Лучше бы уехать вместе!» – «Нет, мне честь не позволяет
       забирать добро украдкой: без погони нет наград!»

                ***
               
А в Стране терк-турков праздник, весело пируют люди.
       Вдруг, как вихрь, несётся всадник на железном жеребце.
Он кричит: «Народ, тревога! Табуны, стада угнали!» –
       соскочил с коня и смело встал на вражеском крыльце.

Старшие велели младшим: «Приглашайте гостя в дом наш!»
       Вот ведут они пришельца прямо в пиршественный зал.
Голову достал он птицы, ухо волка приготовил,
       ухо бросил младшим, старшим – птицы голову. Сказал:

«Головы недоставало – вот она для вас, для старших.
       Не хватало младшим уха – вот летит оно и к вам.
Уповали вы на стража, на булатные подковы, –
       коновязь проверьте, ну-ка – жеребец привязан там».

Кинулись они за нартом, но догнать его не могут,
       конь железный мчит быстрее, чем потоки льются с гор.
Вдруг он видит шесть курганов, древняя старуха ходит,
       землю их – рукою гладит, на лице у старой скорбь.

«Что за диво?» – нарт подумал, и услышал он рыданья:
       «Не курганы это, детка, каждый был моим сынком...
Самый младший, сын последний у меня на этом свете.
       Не потерпит оскорбленья, видно, скачет уж вдогон.

Братья у него погибли, защищая достоянье.
       Он горяч, силён и ловок, и как ты, отважней всех.
Первым он с тобой сразится, слово дай, что не погубишь,
       голова моя от горя уж белей, чем горный снег.

Грудь мою в свой рот возьми ты, будешь брат его молочный,
       сыном станешь мне молочным, утешение моё...»
Так и сделал, дальше дал он слово человека нартов.
       «Яркая сынка одежда, ты приметь её шитьё».   

Поравнялся с Урызмагом, переправили добычу
       через море, едут рядом, – грозный всадник их догнал:
«Не мужчина, коль бежишь ты, сын собаки ты трусливой!»
       Нрав сдержал малыш – одежду брата своего узнал.

«Нет, отчаянный, не трону, я теперь твой брат молочный,
       крепким словом связан – до'лжно мне тебя оберегать».
Тот запальчиво бранится: «Не угонишь наше стадо! –
       стрелы тучей посылает, – побоишься воровать!»

И тогда одной стрелою мальчик сшиб задиру наземь,
       пригвоздив его одежду так, что сдвинуться не мог.
Подскакали к ним терк-турки, но освободить беднягу,
       разрубив на нём доспехи, только точный меч помог.

Запылала битва яро. Столько проливалось крови,
       что тела убитых плыли, словно щепки по реке.
И погоня отступилась: то боец непобедимый!
       Без добра домой вернулись, и с позором, и в тоске.

Слышит сын: по-молодому засвистел отец, как сокол.
       Как орёл, заклекотал он, вольной волей опьянён.
«Всю добычу мудрый старший должен разделить по праву.
       Ты, Ахсартаггата, воин и как юноша силён».

«Но всего лишь я помощник для тебя в походе трудном.
       И делить мне стыд великий – то, что добыто тобой».
«Вот моё тогда решенье: крепкой шёлковой верёвкой
       белого вола отдельно привяжу. Делёж простой:

долю первую, как старший, забираешь; а вторую –
       как товарищ по походу; часть последнюю – дарю,
это часть моя в добыче. А вола возьмёшь и справишь
       по обычаю поминки. Я, 'твой сын', тебя корю: 
               
всем покойникам ты почесть воздавал, и только сына,
       безымянного ребёнка, что ж не помянул ничем?
Вспомни: в доме под водою кто отправил в Царство мёртвых
       мальчика? О том забыто, и не горевал совсем...»

Оседлал Аласа, быстрый, и рукою на прощанье
       лишь махнул, да след завился, – путь ему держать не вблизь.
Покатились градом слёзы по щекам отца седого,
       застонал он, закричал он: «Хоть ещё раз оглянись!»

Рассказал своей хозяйке – догонять она помчалась:
       «На тебя не нагляделись мы при жизни, мой родной!
Оглянись же, умоляю, счастьем одари Шатану:
       вечности длиннее миг тот, где сынок опять со мной!»

Но не обернулся всадник: «Тороплюсь в Страну покойных,
       истекает время, солнце вовсе за' гору зашло».
Мать несчастная взмолилась: «О мой бог, над сущим властный,
       сделай так, чтоб на вершинах солнце мертвецов зажглось!»

На высоких горных пиках тусклое светило долго
       оставалось, по молитве освещая сыну путь.
Аминон его встречает: «Опоздал, я не открою!»
       «Вон, смотри – над снегом солнце!» И сумела заглянуть

мать в лицо своей кровинке, и запомнила навеки
       гордую осанку сына, милое его лицо.
Вот уже сходиться стали тяжкие в Страну ворота,
       мать успела на прощанье бросить вслед ему кольцо.

На коленях Барастыра сын бесстрашный Урызмага
       снова занял место. Грустный, он любуется кольцом.
На больших по нём поминках добытые им отары
       нартским беднякам раздали, слёзы лили мать с отцом.

____________________
* На нартском нихасе был серый камень – камень забвения. Тот, кто ложился на этот камень, забывал о своём горе.