Хевсурский пленник. Роман-поэма. Часть 2

Часть вторая

I

Чёрной буркою укрывшись,
Спит хевсурская земля.
В небе звёзды, наигравшись,
Ждут, когда взойдёт заря.
Тишину срывает где-то
Шум клокочущей реки.
В пику ей рокочет кто-то:
Птица-дичь или зверьки.
Верный пёс лениво лает –
Бдит хозяина покой,
Будто этим и желает
Показать характер свой.

Натрудившись за день, горцы
Сном охвачены теперь;
Их дома покоя полны
И не ведают потерь.
Лишь луна глядит тоскливо
С необъятной высоты
На джигитов, что понуро
Встали на ночь у горы.

Недалече их селенье…
А с бедою как придти?
Ждут в тревожном ожиданье,
Чтоб с утра в аул войти.

Известил гонцом Гиоргий,
Дабы не будить село,
Чтоб с утра отец Онуфрий
Возле храма ждал его;
И по утру лишь узнали
Обо всём, о мертвецах;
В ночь чтоб волосы не рвали
Жёны их на головах;
Чтобы вместе порешили –
Всей общиной, всем селом –
За того, кого тащили
В целях мести – подел;м.

Молча смотрит на гIалгIая
Гия в предрассветный час:
«Вот бы, жалости не зная,
Заколол бы его враз.
Это им сражён был с ходу,
Умерщвлён мой друг Нуго:
Пёс свирепый! Как я роду
Утром передам его?
Как скажу жене героя,
Что в бою он оплошал, –
Ей, едва познавшей счастья,
Быть вдовою час настал?

Как утешу мать Коргого,
Жизнь не знавшего юнца?
Кто заменит ей такого
Удалого молодца?

Рос парнишка сиротою,
Не знавал отца ни раз,
Был обласкан теплотою
Материнских только глаз.
Ведь для вдовствовавшей Мзаго
Был отрадой этот сын,
И взрастила она чадо –
Вырос точно исполин.
Возмужал Коргого славно,
Красотою всех затмив,
И дела справлял исправно –
Только вот остался б жив…», –
Мысли Гии неутешны –
Больно мучают его,
Будто он один здесь грешный
И грешней нет никого.

Пленник Бихо безучастен.
Он, привязанный к седлу,
Понимает, что несчастен,
Что недолго жить ему.
Да и рана сильно ноет,
И в душе огонь горит,
Что родню он не увидит
И врагу не отомстит.

Кто-то думает о важном
Для себя в столь скорбный час;
Кто-то думает о вечном,
Веря, что в последний раз.
А меж тем, лишь за горою
Притаилася заря,
Чтобы с раннею звездою
Пробудилась тут земля.

II

У церквушки, за аулом,
Собралось народу тьма.
Слышно, как читают псалом
Во спасенье у Христа.
Лица мрачные, и всюду
Раздаются голоса…
Здесь уже не верят чуду
И напрасны словес;.

На поляне, возле храма,
Скорбно слушает толпа
От старейшины Гурама
Умудрённые слова.

А в сторонке, на пригорке,
Плачет женщина одна,
Ей отныне очень горько –
Ведь вдова теперь она.
Это юная Дзидзия
Причитает по Нуго;
Как искусная вития,
Молит Бога за него.

Рухнул мир и старой Мзаго,
Неутешна боль её,
Горько стонет над Коргого
И зовёт дитя своё.
Нет ей радости отныне…
И на то есть свой ответ:
Ведь погасло солнце в небе
И исчез для жизни свет.

Плачут женщины по кругу
За покойников теперь
И желают все друг другу
Не знавать таких потерь.
Все стараются утешить
И Дзидзию, и Мзаго –
Слово чувственное молвить,
Чтобы в сердце залегло.

А отец Онуфрий псалмы
По покойникам поёт;
Вслед ему свои молитвы
Каждый Богу воздаёт.

Гия, также в скорбных чувствах,
Про себя молитвы шлёт.
За сородичей он в думах,
И от них решенья ждёт.
Рядом с ним его джигиты –
Также все омрачены:
Знать, сердца у них разбиты,
Мысли горечи полны.

Даже солнце, вдруг, пропало
После утренней зари,
Вскоре тучкою застлало,
Будто спряталось внутри.

Чёрным вышел для Архота(1)
Этот ясный летний день:
Коль неправедна охота,
То охотник в ней мишень.

III

«Что скажу я вам, хевсуры? –
Говорит селу Гурам. –
Раз беда приходит в горы,
Значит – в наказанье нам.
Значит, гневим часто Бога,
Поступая как хотим,
Потому и так жестока
К нам судьба. Но херувим,
Той же милостию Неба,
Нам протягивает длань,
Потому имеем хлеба
И встаём спокойно в рань».

В позе горечи избытной
Клонит голову старик.
Говорить тут речью важной
Он давно уже привык.
Помолчав немного в думе,
Умной мыслью завитой,
Снова молвит в том же духе,
Видя горе пред собой:

«Велика беда, хевсуры,
Что в селенье к нам пришла;
Бесполезны разговоры,
А полезны лишь дела.
В гневе праведном, понятно,
Мысль с безумием дружна.
Даже если неприятно,
Мудрость только нам нужна.
Крест Святой тому свидетель,
Как свирепствует душа.
За хевсуров я радетель,
Но глупить нельзя, спеша.
Раз пришла беда такая,
Мы достойно постоим,
И безумье презирая,
Всё, как надо, порешим.
Пусть пред нами встанет Гия
И расскажет всё, как есть;
Пусть не видит он презренья,
Не забудет слово «честь»».

Так Гурам закончил слово,
Повернувшись к молодцу,
В круг зазвал его и снова
Обратился к храбрецу:
«Пред Крестом Священным, также,
И пред Образом святым,
Слово правды только гоже,
А иное – не простим».

Вышел тихо в круг Гиоргий
Весь смущён и удручён.
Крест несёт ему Онуфрий,
Чтобы причастился он.
Сделав крестное знаменье
И молитву прочитав,
Встал, чтоб был он в обозренье,
Дабы каждый услыхал:

«Крест Святой всему свидетель
И что Бог на небесах…
Пусть я проклят буду, еже ль
Согрешу хоть на словах.
Нелегко и мне, хевсуры,
Стать пред вами в тяжкий час.
Лучше б здесь лежал убитый
Вместо братьев я сейчас.

Расскажу о том, что было, –
Как пред Богом говорю, –
И друзья напомнят смело,
Если что-то утаю.

Вы свидетели, хевсуры,
Как удача нас вела,
Как не раз, деля наживы,
Вас от голода спасла.
Порешили мы с друзьями
Половчить и в этот раз.
Но случилось, что глупцами
Подались в недобрый час.

Оказались мы в Кистети
В полдень знойный, роковой;
Утомилися джигиты
Там палившею жарой.
Но застали на отшибе,
От селения вдали,
Мы отару на изгибе
С гор несущейся реки.
Было ясно, что удача
Подвернулась на пути,
И была у нас задача
Взять отару и уйти.

Там с ягнёнком пастушонок
Очень юненький играл,
Нас завидев, он, смышлёнок,
Горной ланью сам удрал.

Отогнали мы отару,
Чтоб угнать её скорей,
Но увидели, вдруг, пару
К нам несущихся мужей.
Были смелы два кистина,
Сходу кинулись на нас,
И один, крупней мужчина,
Первым выстрелом потряс
Всё ущелье, и повисло
Тело друга Коргого,
Тут, поняв какое дело,
Я в ответ убил его.

Вслед второй кистин нагрянул,
Он мечом сразился сам.
И с кинжалами, без правил,
С ним пришлось побиться нам.
Но и тут беда случилась:
Пал убитым и Нуго.
Не пойму, как получилось –
Бились три на одного.
Двое с ранами остались –
Коба, Гоча – вот они.
Раны лёгкие достались,
Бог их далее храни.

Не убили мы кистина
Не со страху, ни с любви.
А упал с коня, детина,
Сам сражённый, и в крови.
Мы увидели героя
Настоящего в бою.
Но не знать ему покоя –
В заточении, в плену.
А сейчас лежит он, скверный,
За аулом, где его
Стережёт Элгуджа верный –
Нет достойней никого.
Он ударился в молчанье –
Сил немного у него.
Трудно нам далось плененье,
Рана тяжела его.
Как считаете вы нужным,
Так поступим мы и с ним:
Чтоб хевсур был отомщённым,
Прямо тут и умертвим.

Но скажу и про другого –
Про убийцу Коргого…
Да б не верить вам в живого,
Вот я кисть принёс его».

Тут достал Гиоргий спешно
Узелочек, весь в крови,
Развязал и осторожно
Кверху поднял кисть руки.
И кругом вдруг загудели –
Знать, не всяк такому рад.
Чтобы снова поостыли,
Он запрятал всё назад:

«Расскажу и про отару,
Не шептали чтоб потом.
В завершение, не сразу,
Я хотел сказать о том.

После боя посчитали,
Сколько есть у нас потерь.
Мёртвых к сёдлам привязали,
Но кистин был словно зверь…
Не давался он, скотина,
Норовил всё в драку лезть,
А вконец, упал мужчина
Без сознания, но счесть
Не могли мы его трусом –
Бился сильно он за честь;
Хоть и был нам лишним грузом,
Я решил его увезть.

Что-то медлили кистины…
Стало странным это нам:
«Может, подались в теснины;
Может, ждут они нас там?», –
Так подумал я вначале…
Потому решил рискнуть,
Пока солнце на закате,
Чтоб успели улизнуть.

Но всё вышло по-иному…
Только в лес едва зашли,
Топот, так похожий грому,
Мы услышали вдали.
Это мчались к нам кистины,
Чтоб овец своих спасти,
Жаждой сильною гонимы,
С нами счёты чтоб свести.

Тут я понял, что в ловушку
Попадать нам не с руки:
Нет и сил на заварушку –
Превосходят нас враги.
Дал команду я джигитам,
Чтоб оставили овец,
Чтоб умчались лихо к скалам,
Не постиг чтоб нас конец.
Обратился во спасенье
К силе нашего Креста,
Чтобы было всем прощенье
Бога сущего – Христа.

Вдруг, увидели кистины –
Вся отара их цела:
Развернулись, и довольны –
Ведь пропасть она могла. 
Но, видать, ещё не знали,
Какова у них беда.
Если б знали, вряд ли б стали
Уходить они тогда.

Так спаслись мы от погони
Силой большего врага.
Вихрем мчались наши кони,
Чтоб дойти до очага.

Вот и правда вся, хевсуры.
Обо всём лишь вам судить.
Вижу, вы от горя хмуры…
Но, решите – как нам быть».

Так закончил слово Гия
И в сторонку отошёл,
Будто сгинула стихия,
Облегчение обрёл.
Но в смятении община.
Все о чём-то говорят.
Ведь теперь ясна причина –
Не винят они ребят.

Вкруг выходит мудрый старец,
Всем известный Бежия.
Он на вид ещё красавец,
И не скажет слово зря:
«Говорить сегодня сложно,
Повторяться нет нужды.
И молчать тут невозможно –
Мысли мудрые важны.
Раны наши тем глубоки,
Что лишились мы людей.
Но не будем так жестоки
И бездушны, как злодей.

Даже день сегодня хмурый,
Хотя лето на дворе.
Тучи мрачны и угрюмы,
Будто поздно в декабре.
Значит, в трауре погода –
Видно, молится за нас.
Больно видеть, что природа
Так же чувственна подчас.
Что ж тогда сказать о людях?
Боли их куда сильней.
Речь сегодня о хевсурах,
Потому для нас важней.

Всем ведь ясно, без лукавства,
Как приходится нам жить,
Не для праздного распутства
Во вражде с соседом быть.
Мы пограбим, нас пограбят –
Так привыкли выживать;
Потому в горах и славят,
Кто ловчее из ребят.
Оттого и не виню я
Ни хевсуров, ни кистин.
Ведь трагичней в этом доля,
Все мы знаем, у мужчин.
Да и женщинам не проще –
Вдовья участь не легка…
Без кормильца трудно всё же…
Жизнь сиротская горька…

Пожелал бы я при жизни
Мир средь горцев увидать,
Навещать бы часто в гости
И к себе бы приглашать.
Велика моя кручина –
Век в печали доживать.
Лишь одна есть в том причина –
Нужно как-то выживать.

Часто мы ребят проводим,
Не успевших и пожить,
Вскоре и других хороним,
Прежних не успев забыть.
Не справляется горянка
С должной миссией своей:
Чаще чёрная косынка,
Чем дитя, в руках у ней.
Если так продлится долго,
То недолог лютый час,
Что оставит, как ни горько,
Хевсуретию без нас.

Мы всегда спешим скорее,
Чтоб соседу навредить,
Даже если он правее,
Не хотим его простить.
Так и гневим часто Бога.
Гнев – не божье ремесло.
Потому и жизнь убога,
Что горазды мы на зло.

Но теперь уж что за дело
Умудрённо говорить?
Просто, нужно бы умело
Нам с бедою поступить.
Я так думаю, не нужно
С казней пленника спешить,
Если это будет можно
С большей пользою решить.
Вовсе было бы нелишне
Нам невольника узнать –
Говорить с кистином мягче,
Чтобы выгоду прознать.
А расправиться успеем.
Разве в этом все дела?
Ежели мы разумеем,
Будет польза не мала.
Ведь никто не может грянуть,
Чтоб у нас его отбить;
Даже если кисты хлынут,
Нам не сложно их побить.
Мы ведь дома. Это значит,
Каждый камень завопит;
Сакли – крепостями станут,
Будет враг любой разбит.
Потому, прошу, хевсуры,
Всё без спешки порешить:
В спешке мчащиеся воды
Непригодны, чтобы пить.

А ребят своих проводим
Всем народом, всем селом.
И поминки по ним справим –
Всё ущелье зазовём.
Не оставим мы их семьи
Без вниманья, без любви.
Каждому протянем руки,
Чтобы справиться могли.
Нам с такой бедою страшной
Разбираться не впервой.
Жизнь и дале будет сложной,
Будет мачехою злой.

А касательно кручины,
Что нагрянула в сей раз,
Мы – источник той причины,
И виновники – из нас.
Не кистин пришёл с разбоем,
С целью нас лишить добра,
Мы пришли к нему с позором –
Чтоб угнать его стад;.

Не пекусь я за кистина,
Нет мне боли за него.
Я хевсур, и я мужчина –
Сын народа своего.
И хочу, чтобы все знали –
Мои мысли лишь о нас;
Чтобы мудро поступали –
Лишь о том прошу я вас».

Так закончил молвить старец
Боли полные слова,
И пустив слезу, как малец,
Он рукой протёр глаза.

Тут Гурам поднялся снова,
Сплюнув терпкую слюну,
Оглядел толпу без слова,
Будто сам сейчас в плену.
Люди разное бормочут:
Тихо, громко говорят…
Хоть слова и в шуме тонут,
Но сказать все норовят.

«Мы послушали Бежию.
Мудры все его слова», –
Грузно надавив на палку,
Начал вновь Гурам, когда
Отошёл Бежия к Мзаго,
Чтоб утешить мать сперва,
И к Дзидзие, чтоб та много
Не слезилась, как вдова:

«Мы не скоры на расправу,
Но превыше ставим честь.
Дабы не постигли сраму,
Все готовы умереть.
Но и мудрость нам по нраву.
Вижу, что Бежия прав.
Внемля сказанному слову,
Мы поступим, гнев поправ.
Полагаю, нет сомнений,
Что не нужно нам спешить,
И кистину, без прощений,
Мы сумеем отомстить.

Но сперва мы так поступим:
Испытаем мы его.
Всё о пленнике узнаем –
Может, польза от него?
А покуда не закончим
Погребения обряд,
Всем аулом не проводим
В мир иной своих ребят,
Пленник должен быть подлечен
И накормлен, будто свой.
Он не должен быть унижен,
Как невольник, как изгой.

Поместим на это время
У Гирголы мы его.
Будет на Гирголе бремя
Быть в ответе за него.
Пусть о том решит община,
Я всего лишь часть её.
Скажет каждый сам, мужчина, -
Это слово вам моё!», –

Так Гурам покончил дело –
Во знамение Креста.
Убедил людей умело,
Лишь затем закрыл уста.
Согласились все на этом.
По покойникам скорбя,
Помолились, и с закатом
Разошлись, судьбу виня.

IV

Тишина царит повсюду,
Будто жизнь тут замерла.
Лишь несушка, вдруг, с испугу
Заорёт – яйцо снесла.
Иногда мычит скотина,
Что пасётся на лугу.
Но так редко. А стремнина
Поглощает всё, как в тьму.

Речка дальняя уносит
Думы вещие к чему?
В причитаньях она воет,
Как волчица, почему?

Мрачны все теперь хевсуры –
По погибшим ноет грудь:
Провожая, пели гимны
Им вчера, – в последний путь.
А теперь решили вскоре
Вновь собраться, помянуть
Всех усопших, ну а после
И пленённого встряхнуть.

Во дворе Гирголы густо
От собравшихся людей:
От старейшин и от просто
Любопытных, и детей.
Пригласили на подмогу
Мужа важного Султи.
Мать его была от роду
Из гIилгIоевской земли.

Прожила Ломани долго –
В уважении, в любви.
И хранить умела строго
Чувства пылкие свои.
Возлюбила она мужа –
Удалого Датико,
А в душе была заноза –
Боль жила в ней глубоко:
За родню, что став чужою,
Ей закрыла отчий кров;
За судьбу, столь роковую,
И, земли родимой, зов.

Родила гIалгIа хевсуров,
Воспитала, как смогла;
Но и материнских предков
Им язык она дала.
Потому Султи позвали,
Толмачом(2) чтоб был сейчас,
И, как есть, дабы узнали
Все – невольника рассказ.

Расспросили у Гирголу,
Как у пленника дела:
Не идёт ли на поправку,
Или рана тяжела?
Им в ответ Гиргола молвил,
Что кистин довольно дюж,
Хотя силы не восполнил,
Но, чтоб свидеться, он гож.
И содержат его сносно.
И едой не обделён.
Хоть и хлев, но в нём просторно…
Он ничем не ущемлён.

Посчитали, что довольно,
Если Бежия, Султи
Побеседуют спокойно,
Где сейчас он взаперти.

V

Хлев и вправду не загажен,
Всё довольно сносно в нём.
Хоть для живности и нужен,
Но для пленника он «дом».
И лежит невольник в «доме», –
Безразличен ко всему, –
На подстеленной соломе,
Будто брошенный в тюрьму.
А одежда вся в лохмотьях
И изодрана в плечах.
И черкеска, тоже в клочьях,
Тут валяется в ногах.

Вид у пленника неважен,
Но достоинством силён;
Взгляд, конечно, очень злобен,
А рассудка не лишён.
На вошедших смотрит хмуро,
Не желая говорить;
Видеть их настолько больно –
Сразу хочется завыть.
Верит, что совсем немного,
Всё равно, осталось жить:
Тут убьют его жестоко –
Ведь, хевсур обязан мстить.
Только жалко, что мужчина
Сгинет в бездну навсегда,
Как ненужная скотина,
Здесь исчезнет без следа.

Думы пленника искусно
Прерывает Бежия.
Говорит он очень складно,
Как дотошный судия:
«Мы пришли к тебе не с местью.
Мстить успеется всегда.
И не с благостною вестью,
Вдруг, явились мы сюда.
Нас направила община,
И хотим мы знать сперва,
Кто ты, храбрый столь мужчина,
Будто и рождён от льва?
Знать потребно и другое:
Величают как тебя?
И в каком рождён ты роде?
Расскажи нам про себя».

Побелело злобно, в горе,
У невольника лицо,
Да в груди кольнуло вскоре –
Ранит каждое словцо:
«В чём нужда узнать всё это?
Не в гостях же я у вас.
Мне и так лишиться света.
Так, решите это враз».

Передав слова кистина,
Говорить стал сам Султи;
Убедить решил кретина,
Что иного нет пути.
Но его прервал Бежия,
Полагая, нет нужды,
Чтоб толмач, как тот мессия,
Повторял свои мольбы:

«Ты пойми, что нам и нужно
Разузнать всё не во зло
Про того, кого ненужно
Нам бедою принесло.
Знать должны мы, даже в мести,
С кем связала нас беда.
Ты ведь горец. Дело в чести.
Потому и есть нужда.
И родня твоя прознает,
Как была твоя судьба.
По тебе поминки справят.
Прекратится и вражда».

Заскулил невольник в гневе:
На куски б их разорвать!
Стало тесно ему в хлеве,
Но не в силах даже встать:

«Нарекли меня с рожденья
Славным именем – Бихо(3),
Нет ни толики сомненья –
Имя воина оно.
Род мой тоже не из слабых,
От рожденья я Чулхо(4).
Знает всяк в горах гаIлгIайских –
Спорить с нами тяжело.

Я известен как строитель
Наших башен и жилищ.
Их не раз поработитель
Сильным пламенем кострищ
Пожелал, лихой сразитель,
Уничтожить, погубить…
Но, ошибся искуситель –
Он не смог их покорить.

Был известен и родитель
Мой – как мастер по жилью.
Он, как башенный строитель,
Славу заимел свою.
Звали его З;мой Г;рда.
Может даже, что у вас
Есть им сложенная ;рда(5),
Где вы молитесь подчас», –
Тут прервал Бихо, небрежно
Отвернувшись, свою речь,
Дабы скрыть, что ему больно, 
И – удобнее прилечь.

«Да, отец твой был известен.
Часто в нём была нужда.
И рассказ твой интересен…
Только, как понять тогда,
Что ты бился за цоринцев(6),
Не жалея там себя,
Защищая нечестивцев,
Просто бросивших тебя?», –
Так решил хитрец Бежия
Гордость пленника задеть,
Зная, как поведал Гия,
Всё же выгоду узреть, –
«Как напал ты на хевсуров
С ходу, голову сломя,
И, как лев, сразил джигитов,
Лишь кинжалами звеня?».

«Я в гостях сидел у друга,
Когда весть до нас дошла,
Что уводят воры с луга
Всю отару у села.
Так и бросились мы с ходу,
Прямо с хлебного стола:
Я за меч схватился сразу,
Друг ружьё взял из угла.
А прибыв так на поляну,
Где случилась вся беда,
В бой вступили без разбору –
Кто, зачем пришёл туда.
Было ясно и слепому,
Что грабитель, без стыда,
Гонит тех овец по склону,
Дабы скрыться без труда.

Ну а то, что было дале,
Вам известно без меня.
Только помню, как, в запале,
Друг свалился мой с коня.
Пулей был сражён фатальной
Друг и брат мой Жанмирза.
Вряд ли будет кто достойней
И отважней храбреца.

Относительно цоринцев
Вы задели лишь меня.
Как и всех достойных горцев,
Почитают их не зря.
Даже только за Жанмирзу
Цори б надо уважать…
Презирая вас за фразу,
Не хочу вам отвечать…», –

Резко голову откинув,
Тяжело вздохнул Бихо.
Ходоки, лишь глазом кинув,
Молча вышли от него.

VI

Передав, как есть, народу
Все невольника слова,
Бежия молчит, лишь воду
Попросил подать сюда.
Призадумались хевсуры
Над услышанным теперь.
Озадачили их думы.
А в сердцах – как будто зверь
На куски их разъедает,
Не даёт им угадать:
Как тут правильнее станет?
Как же им не прогадать…

Помоложе, что в сторонке
Рассуждают налегке.
А детина, весь в бородке,
И со шрамом на щеке,
Хвалит Гию: «Он – мужчина!
Мы – одно с ним по крови.
Вон, какого нам кистина
Приволок с чужой земли».

«Не к добру, видать, удача,
Раз такого умыкнул…», –
Словно пред потерей плача,
Парчо старый подмигнул.
Но в ответ Бежия молвил,
Что, возможно, и к добру:
Раз Господь к тому сподобил,
Хоть чрез горе, но – в нужду,
Неожиданно – удачу.
А теперь, вот, как решить,
Чтоб ту сложную задачу
По уму и завершить?

«Сколько мы старались сами, –
Говорит Бежия всем, –
Водрузить близ Ахиели(7)
Башню прочную затем,
Чтобы в том нужду не знали,
Как надёжней уберечь
Всё добро своё, и стали
Мы себя бы в ней стеречь?   
Почему бы здесь, на месте,
Нам в согласье не решить,
Чтоб взамен кровавой мести
То кистину предложить?
Ведь сейчас и нам понятно,
Что он мастер, а не «зверь».
Объясним ему мы внятно,
В чём тут выгода теперь».

«Это всё, конечно, важно.
Башня тоже нам нужна, –
Вдруг взмолился, осторожно,
Тут молчавший Датуна. –
Но у нас хевсур убитый,
Кровь его не отмщена;
Можем ли его забыть, и,
В чём тогда нам всем цена?
Трудно с этим согласиться.
Не могу решиться я,
Чтоб над памятью глумиться –
Это всё не для меня.
Не согласен я, хевсуры,
Чтобы выгоду искать,
Где о мести молят горы,
И потом спокойно спать».

«Понимаю я Датуну, –
Следом молвит Гулобар, –
Боль съедает и мужчину,
Кровь не мщенная – удар.
Но тут вправе и община
Всё решить, как д;лжно быть,
Чтоб затем любой мужчина
Этим был обязан жить.
В том и правило для горца,
И закон суровых гор;
А для раненного сердца –
Хоть и боль, но не позор».

За баталией словесной
Наблюдая всё молчит,
И, в печали бесконечной,
Тут Гурам, вдруг, говорит:
«Хорошо мы понимаем
Датуну и Бежию…
Кровь хевсура не прощаем –
В том сомнений не таю…
Но мы всё же рассуждаем,
Как в отеческом краю
В доле тяжкой выживаем,
Жизнь спасая тут свою.

Мы – не дети, а мужчины,
И с рассудком мы дружны.
Наши шрамы и седины
Только мужества полны.
Знают же про нас кистины,
Как не трусим мы в бою.
Нет и думать в том причины,
Что простим мы кровь свою.

Но кистин сейчас наш пленник,
Хоть и жив он, истощён;
Как беспомощный невольник,
Сильно этим удручён.
И к тому ж немало крови
Он хевсурами лишён.
И в своей кистинской чести
Явно очень оскорблён.
Половина той задачи
Даже этим решена,
Разве что для полной мести
Нам душа его нужна.
Ничего не прогадаем,
Если выжим всё сполна
Из него, и испытаем,
Как бесправного раба.

Уж поверьте мне, хевсуры,
Для кистина лучше смерть,
Чем неволье, рабьи узы
Хоть в мгновение иметь.
Потому я не согласен
С тем, кто видит нашу месть,
Только кровью лишь наказан
Тот, кто должен то понесть…».

«Полагаю, нам по долгу, –
Тут вмешался Гулобар, –
Надо бы Нуго братишку
Пригласить сюда. Нодар, –
Подозвал к себе сынишку, –
Приведи-ка к нам сюда
Друга своего, парнишку,
Брата Нуго – Гогуа.
Заодно прознай, но в спешку,
Как у Дзидзии дела.
Если вызовешь улыбку,
Значит, боль её прошла».

«Лучше, пусть с твоим сынишкой
К ним отправится Султи.
Брат Нуго ещё мальчишка;
Ведь дитя оно почти.
Пусть с Дзидзией всё решится,
Чтоб не мучила её
Мысль о том, что не свершится
Месть за мужа – за Нуго». –
В порученье Гулобара
Вдруг вмешался так Гурам, –
«Это не для разговора,
А для пользы надо нам…».

VII

Молча слушала Дзидзия,
Что Султи ей передал,
И как бы её жалея,
От себя ещё сказал:
«Это ведь и наше горе,
Боль нещадная у нас…
Не одна ты в тяжкой доле,
Будь сговорчивей сейчас».

Но в ответ вдова струёю
Разразилась вся в слезах,
И весеннею грозою
Стали вопли на устах:
«Видно, вы уже решили,
Как вам хочется, за нас,
И потом лишь навестили,
Чтоб не прокляли мы вас.

А Нуго иного стоит, –
Так скажу я вам в ответ, –
Кровь его немного просит –
Лишь о мести вопиет.
В ночь Нуго во сне приходит,
Весь в печали говорит;
Утром сон когда уходит,
Всё нутро огнём горит.
Хоть и женщина я в доме,
Всё же дух во мне сидит,
А дитя в моей утробе
За отца мне не простит.

Я хевсурка, не забудьте,
И вдова хевсура я,
Потому не обессудьте,
Что не так веду себя,
Как, возможно, ожидали
Вы, мужчины, от меня:
Мой кинжал из той же стали –
Мстить сама способна я.

У Нуго – Гогуа братец,
И нет боле никого,
Не позволю, чтоб хоть палец
Пострадал бы у него».

«Нам понятно твоё горе,
Оно также и у нас –
Так сказал тебе вначале,
Повторюсь и много раз.
Всё не так ты понимаешь,
Ошибаешься сейчас,
И напрасно упрекаешь –
Мы болеем все за вас.

Порешить за раз кистина –
Не проблема, он у нас.
И любой хевсур мужчина
Это сделает сейчас.
Но пойми, община хочет
По-иному месть зачесть.
Потому тебя и просит,
Тем уважив твою честь, –

Убедить вдову к смиренью
Так старается Султи,
Не склонив её к согласью,
Не желает он уйти. –

Тут ведь есть ещё другое, –
Нет нужды ни в чём спешить, –
Будет время нам любое,
Чтобы кровника убить.
Пусть построит он нам башню –
Много пользы в этом нам;
И тогда его же кровью
Мы умоем его там».

Тут Дзидзия вся зарделась
И задумалась сперва,
А затем вдруг покачнулась –
Ни жива и ни мертва…
Но, очнувшись очень скоро,
Посмотрела на Султи,
И ему сказала тихо:
«Я не против. И скажи
Ты общине только правду:
Раз иного нет пути,
Хоть и мести сильно жажду,
А согласна всё снести».

VIII

«Что же я скажу вам, братья?
Будет так, как мы решим.
Раз достигли мы согласья,
Все на том и постоим.
Только вот один Датуна
Упирается ещё.
Разве наша цель преступна?
Каждый скажет пусть своё», –
Напоследок обратился
Недовольный тем Гурам,
Что Датуна умудрился
Не поверить их словам.

Но в ответ Датуна молвил,
Что не поняли его;
Он, хотя и жёстко словил,
Но не против и того,
Чтобы уступить общине, –
Может, польза от всего;
Недостойно быть мужчине
Против рода своего.

Все с Датуной согласились,
И условились затем:
«Раз мы главного добились,
Значит, нет уже проблем,
Если пленник согласится
На предложенный обмен:
Жизни чтобы не лишиться,
Строить башню нам взамен».

А меж тем, Бихо в томленье
Возлежит, глаза прикрыв,
Явно – в полном отреченье,
Будто и совсем не жив.
Он не спит, и весь в сознанье,
Только мучает надрыв
И немое истязанье…
Лучше б броситься в обрыв.
Но его вдруг прерывают,
Выведя из забытья,
Голоса, что посещают
Хлев, о чём-то говоря.

Перед пленником тут встали
Все старейшины подряд.
На ремнях у них кинжалы
Сталью чистою блестят.
И подумал их невольник:
Вот, настал и смерти час…
Что ж, да буду я негодник,
Коль не плюну прямо в глаз.
Но пред старцами, чрез силу,
Он вначале чуть присел:
По гIалгIайскому эзделу(8)
По-иному не посмел…

Тоном вежливым, но строгим
Начал речь свою Гурам,
И руки; движеньем лёгким
Воцарил молчанье там:
«Каково, кистин-невольник,
Самочувствие твоё?».
Но в ответ им кажет пленник
Лишь презрение своё.

«Нам понятно состоянье, –
Говорит ему Гурам, –
Когда долго в ожиданье
Быть приходится, и сам
Понимаешь – нет спасенья
От кончины роковой,
Но мечтаешь, как глумленья
Избежать бы над собой».

«Раз понятно состоянье
Здесь – в безволии – моё,
Может, хватит испытанье,
Что чините мне своё?
Лучше бы со мной покончить,
Справедливо покарав,
Месть свою скорей исполнить,
Меня к Эшт;р(9) передав…», –
Жалок в скорби своей кровник –
Жизнь не видит, видит смерть;
Одного желает пленник –
Поскорее умереть.

«Смерть призвать не так уж сложно;
И не сложно покарать…
Это ведь всегда возможно,
Не боясь в том опоздать…
Смерть, ведь, промысел он Божий,
В Его воле, как тут быть;
Нам же явлен глас Господний –
Умереть тебе иль жить:
Мы тебе и поручаем,
Всё обдумав, порешить,
И тебя не принуждаем
С тем решением спешить…», –
Так изрёк отец Онуфрий
То, что было решено,
Полагая, возражений
Тут не вызовет оно.
Но в ответ лишь ухмыльнулся,
Не поверив в то, Бихо,
И слюною облизнулся:
Жажда мучила его.

«Мы общиною решили, –
Говорит ему Гурам, –
Жизнь тебе чтоб сохранили,
Башню ты построишь нам.
Вы, кистины, преуспели
В мастерстве, в уменье, нас:
Башни ваши – цитадели,
От врага спасают вас.

Есть нужда у нас, хевсуров,
Тоже башню заиметь,
От беды и от ворогов
В ней себя тут уберечь.
Потому и предлагаем,
Чтоб тебе о том решить:
Строишь башню – отпускаем,
Кровь прощаем – будешь жить».

Бихо сильно удивило,
Как старик о том просил:
И когда такое было,
Чтоб хевсур не отомстил?
Не поверив в этом старцу,
Лишь в ответ ему съязвил:
«Кто поверит, что гIалгIайцу
Кровь свою хевсур простил?
Пусть я башню вам построю,
Но, уверен, под конец
Будет участь роковою
У меня. Я не глупец.
Лучше сразу и убейте,
Не тяните это зря,
Чтобы завтра, на рассвете,
Был в руках у Эштар я».

В гневе дёргается пленник,
Так вошедшим дав понять,
Что себе он не изменник
Их условия принять.

«В том тебя не принуждаем,
Повторяем ещё раз.
Но одно мы обещаем –
Слово твёрдое у нас!
Пусть враги мы, но мы – горцы,
Даже если не дружны…
Могут жить без чести овцы…
Мы же в чести лишь сильны.
Всем известно, и подавно, –
И кистины тем горды, –
Поступая благородно,
Как достойные мужи.
Но и мы судьбе покорны
Тем, что в чести рождены –
Слово выдержать способны
Хевсуретии сыны.
Оттого и слово наше
Твёрже, чем гранит скалы.
А иначе и негоже –
Мы годами не малы.

Поразмыслив над нуждою,
Посчитали мы меж тем,
Лучше встанем над собою
И решим, как нужно всем.
И тебе на размышленье
Дарим время, чтоб затем,
В полдень завтра то решенье
Стало нам известно всем».

«Что же, может, дам согласье», –
Проскользнуло в голове, –
Кто же знает, вдруг, спасенье
Принесёт и случай мне», –
Поразмыслив над судьбою,
Для себя решил Бихо,
И лишь раннею зарёю
Затянуло в сон его.

IX

В летний полдень, за аулом,
Колокольный звон стоит.
Здесь священник пред народом
Службу долгую вершит.
Кто пред батюшкой склонился…
Кто ладонь к груди прижал…
Кто на образ покрестился…
Кто губой к нему припал…
Кто, закончив здесь молиться –
Богу богово отдав,
В тень спешит, чтобы укрыться,
От жары скорей удрав.

Так, помалу, у Гирголы
Собирается народ.
Лица у людей довольны –
Знают, что решит их сход.
Тут сидят Гурам, Бежия
Тут дотошный Датуна…
Есть и те, кто сам не зная,
Просто так забрёл сюда.
Должен лишь отец Онуфрий
Подоспеть, и вот тогда,
Что укажет перст им божий,
То и будет – как всегда.

Все собравшиеся знают
Про согласие Бихо,
Есть и те, что вопрошают:
Как здоровье у него?

Завершив дела на службе,
Вот, Онуфрий подошёл,
Тут ему Гурам, по дружбе,
Басню колкую наплёл.
И над баснею смеются –
Им сейчас так весел;,
А вина потом напьются –
Будет даже хорошо.
Но сейчас для них важнее –
Как закончить им с Бихо,
И согласны – всем нужнее
Башня, а не смерть его.

«Что скажу о том я, братья? –
Поднимается Гурам, –
Мы достигли все согласья –
Пусть Христос поможет нам.
Нет нужды и повториться,
Почему решили так,
Может, кто-то усомнится,
Заподозрить может всяк.

Но не то сейчас важнее, –
Это всё мы разрешим, –
Я боюсь, что нам сложнее,
Как потом мы сохраним
Те гарантии, что дали
Мы Бихо на жизнь, и то,
Что мы даже обещали
Вновь домой вернуть его».

«Полагаю, не проблема
Допустить потом и так, –
Резко кинулся Гиргола
Будто он сказал пустяк, –
Что кистин достроит башню
И решится уходить,
Поручить любому парню
Его просто пристрелить».

Не понравилось Гураму,
Что Гиргола так сказал.
«Не хватало только сраму, –
Он Гирголу обругал, –
Как потом докажем миру,
Что старейшина не врал,
Чтоб доверие к хевсуру,
Он, как прежде, сохранял?

Нам нельзя уподобляться
Тем, кто пошлое творит,
Кто позора не страшится
И бесчестие вершит.
Ведь, известно, даже с зверя
Получают шкуру раз.
Ты же хочешь, это зная,
Подтолкнуть на подлость нас.
Ты забыл, что для грузина
Имя доброе в цене.
Разве станет так мужчина
Поступать хоть даже в сне?

Пленник наш и нам не верил,
Был согласен смерть принять.
Я тебе его доверил,
А теперь – пора менять…
И к Султи, я полагаю,
Его лучше передать,
И ему я поручаю
Бихо славно содержать.
А иначе, как возможно
Дело Бихо поручить,
Чтобы башню, как и д;лжно,
Смог хевсурам он воздвичь?

В завершение скажу вам,
Братья, мысли я свои,
В деле этом нужно всем нам
Быть в единстве, как одни.
Кто нарушит наше слово,
Тот проклятье понесёт.
Отречём его, пусть снова
Жизнь иную обретёт.
Что вы думаете, братья?
Вас о том сказать прошу.
Совершим ли мы причастья –
В знак согласия – к кресту?».

Так Гурама поддержали,
Причастились  все к кресту,
Песню долго напевали –
Было слышно за версту.
___________________

(1)  Архоти – ущелье в Хевсуретии (Грузия).
(2)  Толмач (тюрк.) – переводчик.
(3)  Бихо – старинное мужское имя у ингушей. Правильное произношение его – БIихо (инг. – воин).
(4)  Чулхо (инг. – Чулхой чIоже) – ущелье в горах Ингушетии.
(5)  Ерда (староинг., языч.) – святилище, храм.
(6)  Цоринцы (инг. – цхьорой, один из тейпов (родов) галгаев (ингуши)) – жители Цоринского ущелья в горной Ингушетии, близко расположенного к Хевсуретии.
(7)  Ахиели - хевсурское селение в Архоти (Хевсуретия, Грузия).
(8)  Эздел – свод этических правил, неписанный «кодекс чести» ингушей.
(9)  Эшт;р (староинг.) – властительница потустороннего мира у предков ингушей; языческое божество смерти.