Касыда перед взлётом

Касыда перед взлётом

Насиб
Я смотрю ужастик и чищу диван.
Вечер тих и тёмен. Не осиян
Ни прорывами в небеса, ни мечтой.
Вечер тих. И с неба не падает манн.
Ничего не падает. Не Библейские времена.
Перебираю: дочка, птицы, желейный туман,
Улыбка мужа… Чему порадоваться ещё?
А пока смотрю ужастик и чищу диван,
Разодранный девять раз покойным псом.
За стеной дочь терзает игрушечный барабан.
Шуршит новостями почти годичной давности
Одинокая мышь, пробравшаяся в чулан.
Сидя на дне, не понимаешь: ты перед взлётом,
Просто над полосой тяжёлый туман,
Такой, что не видно ни медуниц, ни капустниц,
Такой, что болотце покажется с океан…
Такой, что разорвётся окном – и пропустит,
А пока  залатаем старый диван
И напишем ещё касыду к дивану.
Скоро взлёт. Пора паковать чемодан.


Васхр

Давным-давно, когда не было никаких сетей,
Кроме тех, что грубые руки тянули в туман
Сизокрылого утреннего моря. Тогда,
Когда злоба песчаная жгла караван
И пустыня не казалась жёлтой подстилкой,
И вода была жизнь, а не ржавеющий кран,
Извергающий поутру тугую струю,
Давно… Когда в углу не лоснился экран,
Всезнающий, самодовольный и вечно лгущий,
Короче, когда мир был жесток, огромен и пьян
Вечными бреднями, блуждающими городами,
Неуловимыми, ныряющими в бурьян,
Оживающими в шамканье древних старух:
По ночам здесь гуляет дэв… Великан.
По утрам уводят Гретель и Ганса в лес
И чистенький домик, раскрашенный, как фазан,
Ожидает их за чертою чертополоха.
Пахнут пряником стены и страхом – чулан.
А вообще сюжеты зависят от местности,
Но неизменно прячутся в дикий бурьян.
Впрочем, в легендах таятся мелкие черти
И лишь во тьме души обитает Сатан,
Который ночами выбивает картонное дно
Рацио. А там – галактик туман,
А там – кошмары и мёртвые петли времён,
И наживую примётанный к небу колчан,
Полный комет. А там большая медведица
Тихо рычит, уходя в трёхмерный экран
Чёрного неба… А там старик у окошка
Ждёт своего «момента» как глупый пацан.

Рахиль
Вот так всю жизнь ожидаешь: сейчас взлетишь,
Перемахнув через беды куда-нибудь в Гюлистан,
Где говорящие розы диктуют Гафизу стихи
И падубок слушает. важно склоняя тюрбан.
А становясь постарше хочешь просто в Москву
С тайной мечтой залезть в дурацкий экран,
Чтобы все тебя видели. Итак, колёса стучат
Бесконечно… Молдова, Украйна, Таджикистан…
И вокзальная площадь. Кто-то приехал.
С тихим щелчком захлопнулся древний капкан.
Главное, чтобы светлым воспоминанием юности
Не стали дорога, мухи, вагон-ресторан
И теплое пиво… Можно всегда вернуться.
Уехать в деревню, ходить с утра на курган,
Пытаться сфоткать рассвет на тысячу лайков,
Сделать приписку: «Заря в степи как тюльпан».
Но кого удивишь развесистыми словами?
Можно еще соврать, что орлан парил, что туман…
Только проверить по Википедии,
Бывает ли здесь орлан.
Впрочем, что ни напишешь,
Скажут, что это баян.
Так что заткнись и живи.
Будет муж, работящий чурбан,
Хилый ребенок и четыре аборта
В раковине посуда и нудно стучащий кран.
Еще интернет и надежда «взорвать», «порвать»
И медленно бредущий по столу таракан,
Вечный усталый символ твоей неуспешности
Ещё полетим! просто над полосой туман.
Так и сидят, как на маленьких аэродромах
И ругаются, что Н. интриган,
А Вася просто подонок, и только поэтому
Не будет всходов от самых добрых семян.
Поэтому нам задерживают взлёт.
Вороги бродят по полю си сеют бурьян.
Может, сходим вечером к старой магичке
И закажем действенный талисман.
Да такой, чтоб точно развеял чертей
В пыль дорожную, в январский буран.
Все путешествия происходят в уме
Под осуждающим взглядом односельчан.
Все путешествия… разлитый в глазах туман.
-Ну, точно он алкоголик. –Не, наркоман.
И только в теплом углу, у батареи
Мурлычет любовь, зализавшая столько ран…
И вовсе он не чурбан, но кого это греет,
Кроме тебя? Вся жизнь – как скрипучий диван.

Касд
Нет, у нас все, конечно, совсем не так.
Мы недаром сбежали из скучных стран
С полусевера на горячий восток,
Где под каперсом в полдень дремлет шайтан
И гуляют промеж заборами духи жары,
А ночами пугают магометан,
Выходя из ближней пустыни, сеиры…
Здесь вечерние тучи порою ярки, будто шафран.
Мы недаром сбежали, и разница в том,
Какие звезды взирают на наш диван,
Какие черные ирисы во дворе,
Какой проклюнулся у ограды тюльпан.
Разница в том, каким здесь бывает май,
Шумным и радостным, точно на шуке духан…
Но все равно, когда кончается день,
Когда сумерки отдают в баклажан,
Начинаешь думать… Да будь оно все!..
Находишь нитки. Садишься латать диван.
Ставишь ужастик или плохие новости,
Новости из покинутых нами стран.
Латаешь и думаешь: все проскочило мимо.
Мы только в мыслях вышли на свой Майдан…
А может, нас настоящих давно убили,
Там, на границах покинутых нами стран?

Фахр
А может все, что осталось, - это подобие,
Как цветы, завернутые в целлофан,
Только слабый отзвук их настоящих.
Я еще порой вспоминаю старый каштан,-
Он рос под кухонным окном моей прошлой жизни,
Той, где колыхался неясный туман
Возможностей и надежд. Сейчас все грубо и ясно.
Ночь перед взлетом? Орет какой-то болван
Прямо у дома. На ферме фыркают кони.
Ночь перед взлётом… Успею зашить диван?
Ветер особенно нежен. Тепло в них намеком,
Как золотистые искры в глазах южан.
Но меня пугает одно: никогда не взлететь
Тому, кто не знает, как выглядит океан,
Тому, чья жизнь – через окошко автобуса,
И веревку держит совсем не Сатан.
Ты сам намотал ее на кулак
И сидишь теперь, крошишь картошку в казан
Будет плов или шурпо… будем жить.
Только вспомни, о чем шумит океан,
О котором мы почти позабыли…
О чем нам хочет крикнуть безмолвный туман.