История одного стихотворения

                История одного стихотворения

     «Прародиной моей был остров Крым, разноголосый и гостеприимный…», - написала я лет пятнадцать назад, посвятив это стихотворение моей матери, родившейся в 1937 году  в Симферополе от  двух евпаторийцев, которые всю свою жизнь колесили по военным гарнизонам нашей необъятной страны и, наконец, осели в Подмосковье навсегда, где и похоронены. Все мамины родные тётки, двоюродные сёстры и братья, а значит, и мои троюродные, испокон веку жили в Евпатории, бывшей столице караимов, народа, к которому и принадлежали. Сколько я себя помню, дед и бабушка каждый сентябрь ездили к себе на родину. В течение лета мой военный дед, всю жизнь проходивший в истертой кожаной коричневой летной куртке, перебирал старенький салатный «Москвич» до винтика, смазывал, подтачивал, исправлял, пробовал на прочность. Дорога всё-таки далёкая, хотя в советское время не было такого количества машин, спешащих, стоящих в пробках, бибикающих и пугающих окрестности противным звуком сигнализации.
     Раза два мои предки  брали меня с собой в путешествие по Крыму на машине. Это вам не теперешние возможности летать каждые выходные по всему миру! А тогда было сказочно интересно глазеть в окно автомобиля на пробегающие мимо перелески, городки, километровые столбы. Серая пыль полей сменялась клейким чернозёмом, прилипавшим к подошвам сандалей, настолько земля была жирной и плодородной. Избы среднерусской полосы чередовались хатами-мазанками уже от Курска, побеленные стены домов казались игрушечными, сахарными. В палисадниках росли незнакомые цветы, лаванда, подсолнухи, полевые маки. Шелковичные и абрикосовые деревья, как их называли местные жители – «посадки», росли по обеим сторонам шоссе, манили сорвать ягоду, попробовать, а потом помаяться животом – недозрелая, всё-таки…
     Бабушка с дедушкой очень любили Крым: они там родились, выросли, выучились, пережили военное время. Дед был призван  с первых дней войны и прошёл её всю на Украинском фронте, воевал на Кавказе, оказавшись в 44-ом в госпитале в Ставрополе, затем в Ташкенте на долечивании после контузии, а потом в мае 45-го - Брест, далее Архангельск, Петрозаводск, Ватутинки,  клинский аэродром. Вот такая жизнь на сундуках под солдатским одеялом. Дед ещё в юности, будучи комсомольцем-добровольцем, ездил на стройку века Турксиб возводить ЛЭП, окончил техникум, что по тем временам считалось неплохим образованием, ведь почти все города Черноморского побережья работали, как сейчас говорится, на «курортную индустрию».
     Бабушка родилась в зажиточной купеческой семье евпаторийских караимов, жившей в просторном двухэтажном каменном доме в центре города. Этот дом стоит уже два с лишним века, его продали в 1916 году перед самой революцией. Деньги мой прадед поделил на всех своих детей поровну, кому они пригодились на приобретение жилья, кому – на учёбу. Бабушка тоже окончила техникум и до рождения первой дочери – моей матери, - работала старшим приборометристом Крыма. Когда началась Великая Отечественная война, бабушку призвали в армию, но вернули через месяц – она оказалась беременной тётей Светой, средней маминой сестрой, которую уже родила в домашних условиях слабенькой, недоношенной в феврале 1942 года в оккупации. Бабушка никогда не рассказывала о своей семье и о детстве, в котором были  и бонна, и гувернантка, и учитель музыки. Только однажды, когда я перешла в десятый класс, и мы оказались одновременно в гостях у наших евпаторийских родственников, бабушка зашла со мной в здание почтамта, не помню зачем, то ли позвонить, то ли открытки купить, и, наклонившись ко мне, тихо шепнула на ухо: «Это дом моего деда, здесь родились мои сестры и я…». Сейчас не понять, насколько в далёких семидесятых я была обескуражена таким признанием. Оказалось, что я не знаю о своей бабушке ничего!
     Бабушка вообще была молчалива, она прекрасно готовила, сажала огород, кормила кур, а когда дед задумал купить мотоцикл (уж очень ему хотелось, ведь мальчишкой он рос  в интернате для детей коммунаров, мечтал хотя бы о велосипеде), то бабушка на свой страх и риск завела поросёнка и выращивала его на дедов мотоцикл. Вот тебе и бонны-гувернантки! Жизнь научила всему, а особенно – крепко держать язык за зубами. Каждый год по весне бабушка красила яйца луковой шелухой и пекла куличики. Я спрашивала её: «Зачем?» «Почему?» А она неизменно отвечала: «Весенний праздник». И никогда ни слова о Боге, о храме. У караимов – своя вера, священник – имам, церковь – кинаса. И сегодня в Евпаторийском краеведческом музее есть уголок караимского быта – приходи, смотри, как жили-трудились твои предки.
     Крым всегда был многонациональным: крымчаки, греки, крымские татары, крымские евреи, караи, караимы, ну и русские и украинцы, конечно. Очень похоже на народы Дагестана, который плотно населён, но каждая народность сохраняет свой язык, обычаи, традиции. И тем не менее существует общность народов: море, горы, солнце, земля, культура – общие! А малая родина связывает воедино всех людей, делая их в какой-то степени похожими друг на друга. Чувство патриотизма и гордости за страну вырастает из любви к малой родине.
     Когда я три года назад участвовала в Международной конференции в Судаке, куда съехались библиотековеды, книговеды, преподаватели, информационщики, то нас повезли в Бахчисарай на заседание секции по культуре. И как бонус,  привели на экскурсию в небольшой музей, директором которого был крымский татарин. Когда наша группа вошла в  зал музея, то директор бросился ко мне с криком: «Мы с тобой одной крови!» и начал обнимать, словно родственника. И как только он узнал, не понимаю, что «прародиной моей был остров Крым…», что я  с караимской кровью, чуть разбавленной греком – прадедом, уехавшим из Евпатории еще до революции, оставив моего деда незаконнорожденным… Да, разные мысли обуревают, когда начинаешь думать о том, что же  такое «зов предков», «память крови», и всегда вспоминается этот случай.
    Бабушка, в оккупации  сохранившая двух малолетних  детей в немецком кошмаре, проела все фамильные ценности, лишь бы дети не умерли с голода. Перешивала свои крепдешиновые платья, мастерила шелковые носовые платочки и обшивала их брюссельским кружевом, сохранившимся от нарядов её престарелой матери. Дед воевал, свою среднюю дочь он первый раз увидел уже трёхлетней. После оккупационного периода начались жёсткие проверки, вызовы в известные органы. Стали разбираться с крымскими татарами и греками. Получила повестку и бабушка. «Караимы – это кто такие будут? Евреи или татары? К кому ближе?», - спросили у неё. «А вот Вы, русский, к кому ближе, к украинцам или к белорусам?», - ответила вопросом на вопрос бабушка. И её отпустили.
     Все крымские евреи были уничтожены немцами в 1942-ом. Бабушкин родной брат, женатый на еврейке, и их малолетняя девочка Светочка погибли в этом аду. Бабушка назвала свою среднюю дочь в честь этой девочки, которую не сумели спасти.
     Послевоенное выселение греков, крымских татар, испокон веку живших в Крыму и считавших его своей Родиной, было страшным, жестоким, сложным, обидным. Из-за каких-то подлецов, работавших на фашистов, пострадала целая нация. Сегодня, в мирное время, всё воспринимается проще, спокойнее, мягче. Моя мама и её сестра были крещены в православном храме во время войны, чтобы случайно не погибнуть в гестапо – тогда не очень-то разбирались: «похож на жидов или цыган – к стенке!». Крымская земля много вытерпела в войну, обильно полита кровью всех народов. В 1954 году полуостров был подарен со всем населением, просто так. Но люди – не куклы, не игрушечные машинки «поиграл да бросил», их нельзя приручать, как котят и собачат, а потом забывать на улице за ненадобностью – пусть сами выживают. У каждого человека есть родная земля, на которой он родился и куда легли его предки. «А листьям опадать на корни…»- с этим не поспоришь. До последних дней жизни дедушка писал письма с адресом «Крымская АССР» -  выводил каллиграфическим почерком букву за буквой, вкладывая в них точный, одному ему ведомый смысл всей жизни. Дед обладал природной грамотностью, не имея ни капли русской крови. «Крымская АССР» на почтовом конверте существовала у него всегда: и до 1954 года, и во времена СССР, и после его распада.
     «Чёрное море моё…» – любимая песня моих предков звучит сегодня и в моём сердце. Моя старенькая мать, прожившая более 50 лет в Твери (куда приехала  учиться, вышла замуж, родила меня, проработала учителем всю жизнь, похоронила там мужа), когда я ей позвонила на днях, прокричала в телефонную трубку: «Ура! Мне вернули Родину!» Вот что такое для людей высшая справедливость.
     А моё стихотворение, с которого начиналось это повествование, заканчивалось вот таким четверостишием:
«История в названьях городов
Осталась, на потомков уповая.
И в блеске моря, и в тени садов
Таврида воскрешается живая».