***

За больничным окном собиралась гроза, обещая
Долгожданную свежесть. И легким французским вином
Тот, который повыше, уже обошел, угощая,
Весь этаж. Стрекотали цикады, как будто кино

Начинали показывать в сумерках «летнего сада»,
Только что-то механик никак всё не сделает звук.
Собиралась гроза, и усталое ухо эстрады
Глухотою своей наполняло пространство вокруг.

В инвалидной коляске старик у служебного входа,
Как мальчишка, «в рукав» дорогую сигару курил.
Белоснежными сестрами «Ротшильд» хорошего года
Был, краснея, одобрен с условием: больше ни-ни.

Собиралась гроза, и шумели в соседней палате,
Где смущенно стояла под рукоплесканье и крик
Белокурая девочка, пальцами комкая платье…
Ни за что бы никто не поверил, что это парик.

Посдвигали столы, натащили печения к чаю.
Тот, который повыше, рассеянно глядя в окно,
Улыбался. Потом еще торт принесли со свечами.
Было шумно и весело, будто бы в старом кино.

Был сквозь тучи пробившийся луч напоён синевою.
Кто-то коротко стриженный песню хорошую пел.
Тот, который повыше, вдруг вздрогнул, тряхнув головою.
Улыбался певец, и народ продолженья хотел.

- …Ты же умер. – И что? – Говорили – от водки... – Наврали.
Ну, а ты? Как ты жил эти годы? – Нормально. И что?
- Ничего. Говорили, ты «в зоне» сидишь, на Урале.
- Под Челябинском... – Точно. – Наврали. – Да и хорошо!

Собиралась гроза. Но на небе еще что-то ждали.
В коридоре шептались, и в двери стучались врачи!
И Небесный Механик в навеки погаснушем зале,
Наконец-то, картинку и звук милосердно включил:

…Они шли и бежали, бежали и шли, улыбаясь,
И пуская на ветер табачных плантаций труды –
Тот, который повыше, от холода чуть заикаясь,
Объяснял, как по правилам надо вдыхать этот дым.