***

Мне снилось, что я просыпаюсь – от тихого плача,
И слышу сквозь шорох цикад: кто-то плачет за домом.
Проснуться пытаюсь, и – нет, не могу, милый мальчик,
В холодном поту озираюсь… Окошко. Солома.

В соломе шуршат полевые незримые мыши.
Звезда надо мною. И кошка со мною в обнимку.
В холодном хлеву тишина. Даже плохонькой крыши…
Мне странно, что хлев – и без крыши. Роняя корзинку,

Бездонною сделалась в ясли нырнувшая кошка.
Луна не взошла. Я не вижу – но мне не обидно –
Слова на бумаге: они, дорогой мой, не то, что
Желают глаза. Даже лучше оно, что не видно.

Мне нужно держать в темноте свое сердце открытым,
Хотя, если честно, уже и не знаю что лучше…
Омыта душа всеми скорбями жизни. Размыта
Дождями дорога. И ветром укрыта колючим.

Господь никому не дает непосильную ношу.
Но разве по силам мне слышать во тьме, как ты плачешь!
Не надо, не плачь! Помолись за меня, мой хороший.
Тебя Он услышит. Скажи Ему так, милый мальчик:

…Нет, лучше не надо! Ах, как объяснить, объясни мне,
Что шел, словно глухонемой в окруженье незрячих,
И свет нашей скорби светил нам в пустынной пустыне…
Для этого слов ни за что не найти подходящих.

Но если когда-нибудь, вдруг, объясни Ей, что так, мол,
И так… Как-то так всё коряво выходит, мой милый.
Забудь! Всё пустое. И дождь мне бумагу закапал.
Луна, наконец-то. До самого Ершалаима

Незримые воздухи полны прохладою. Люди
Идут за водой и несут, словно чистую воду,
Всю радость свою на ключицах своих. Пусть им будет
Легка эта ноша, и будет хорошей погода.

Я утром уйду и едва ли вернуться назад
Удастся мне, милый мой. Как-то не верится даже.
Так много еще нужно слов мне… Я мог бы сказать:
«Прости меня, Господи…» Боже! – да разве так скажешь?

Не скажешь. Но это не самое главное, нет.
В соломе шуршат полевые незримые мыши.
Звезда надо мною. И, кажется, тысячу лет
Стоит тишина здесь. И нет даже плохонькой крыши.

Мы больше с тобой не увидимся, мальчик мой. Что же,
Господь никому не дает непосильную ношу.