***

А потом выпал снег… Непосильною стала дорога.
В горных сумерках ветер. На склоне мелькнул огонек.
У стены монастырской топчу онемевшую ногу.
В неурочном часу за воротами слышу упрек.

Бритый отрок в ограду меня не пустил. За ограду
Бритый отрок ведет меня в темный пустой павильон.
«Каждый ищущий света для нас дорогая награда», -
Я услышал во тьме, в темноту опуская поклон.

И подумал, что свет был бы здесь очень кстати, и чаю
Не мешал бы большой, обжигающий сердце глоток.
Благородного мужа за низким столом замечаю.
Так и было, мой лотос болотный! Я пил кипяток,

Уясняя, по мере его остыванья, что «в чашке
(Из которой я пью) превосходней всего – пустота».
Допиваю по-быстрому, дабы загладить промашку.
Подкупает примера доходчивость и простота.

«Дурака не сыграть», - слышу вздох благородного мужа.
Тут я нить потерял, так что вычеркнем про дурака.
«Нужно с дхармою что-то решать…» - «Обязательно нужно!»
И тогда, лотос мой, понимаешь ли – словно строка

Из Ли Бо, например – станет вечным блаженство! Влетело
Стрекозою молчанье, и билось о ножку стола.
Подбирая слова, так всё складно и так не по делу,
Наконец умолкаю. Такие, мой лотос, дела:

Оказалось, меня за лазутчика приняли. Бритый
Всё на чакру «давил» мне, подкинув в жаровню углей.
Я давно это понял – чем искренней сердце открыто,
Тем оно подозрительней кажется нам и – подлей.

Я в том смысле, вина ты подлей себе в чашку, мой лотос,
Я себе уже трижды, покуда пишу, подливал:
«Недеяния» суть открывается – это не фокус –
Если, скажем, связать человека и сунуть в подвал.

Но подвал не могила, а шелковый шнур не охрана.
Словно листья рассвет, наполняет глаза пустота
Монастырских ворот с пустотою сгоревшего храма.
Опустевшего мужа разбитый затылок в кустах…

Дует утренний ветер. Топчу онемевшие ноги
По холодным камням никуда не ведущей дороги.
Резкий окрик вдали. Я не слышу и шаг прибавляю.
Если ты этих строк не читаешь, то всё… поздравляю.