О СЕБЕ

     Я родился 17 апреля 1952 года в маленьком промышленном городке Чапаевске Куйбышевской области (ныне Самарской). Чапаевск – это город, в котором на 80000 жителей было четыре режимных завода военнопромышленного комплекса СССР и большинство трудоспособного населения города работало на этих предприятиях - вредных, опасных, мрачных, за высокими заборами и вышками с вооруженными часовыми. Через весь город тянулся ручей с зеленовато-желтоватой жидкостью - отходами производства, который в народе назывался Тротилкой и который был едва прикрыт деревянным настилом. От этой Тротилки на весь город распространялся едкий, неприятный запах.   
                ДЕТСТВО
     Родители мои были людьми простыми, выходцами из близлежащих деревень. Мама из деревни Воздвиженка, это совсем близко от Чапаевска - километров 10, а отец из деревни Бобровка недалеко от Сызрани.               
Семья наша состояла из четырех человек, т.е. кроме меня и моих родителей, был еще мой, на пять лет старший, брат Владимир. Жили мы с самого моего рождения в 17-метровой комнате в коммунальной квартире на три семьи на улице Пролетарской. Соседи наши были людьми очень хорошими, особенно во второй комнате. В ней жила семья Колесниковых, которая состояла из женщины Валентины Константиновны Колесниковой и её внука маленького Саши, родители которого работали в Тольятти и ждали там квартиру. Эта пожилая женщина Валентина Константиновна работала библиотекарем в школьной библиотеке и была очень добрым, мягким и интеллигентным человеком. Наша семья жила с ней так дружно, что мы считали её своей родственницей. Она очень любила меня и мы очень дружили, часто ходили на прогулки втроём – она с внуком Сашей и я, где она много рассказывала мне о каких-то интересных, неизвестных мне вещах: о книгах, о кинофильмах, вообще много разговаривали «за жизнь», она учила меня доброте, любви к чтению, любви к прекрасному. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю её за то, что она мягко, ненавязчиво принимала участие в моём воспитании и даже в художественном образовании, принося для меня из своей библиотеки различные полезные и интересные книги.   

     14 лет мы прожили в этой комнате, т.е. до переселения в двухкомнатную отдельную квартиру, которую мама получила от завода №309, на котором проработала лаборантом в ЦЗЛ (Центральная Заводская Лаборатория) всю свою жизнь до выхода на пенсию в 1970 году. В трудовой книжке у нее только две записи: принята и уволена в связи с выходом на пенсию.

     Моя мама была очень скромным, добрым, совестливым и трудолюбивым человеком. Никаких особых талантов за ней не числилось, кроме таланта доброты - бесконечной материнской и человеческой доброты.
Она рано осталась сиротой без отца и матери. В их семье было пятеро детей: Наталья, Михаил, Анастасия, Анна и Клавдия. К моменту смерти последнего родителя маме было лет 6, а младшей сестре Клаве и того меньше. Тетя Наташа и Мама-Настя (так звали их мы, следующее поколение) уже жили и работали в Чапаевске, поэтому родственники порешили оставить младших Аню (мою маму) и Клаву в деревне и воспитывать в двух семьях: Аню в семье какой-то родственницы, а Клаву в семье старшего брата Михаила.
 
     Когда мама окончила школу, она пошла по проторенной старшими сестрами дорожке в Чапаевск и поступила в Ф.З.У. (профессионально-техническое училище). После окончания мама поступила на работу в завод 309 и проработала там всю жизнь лаборантом в ЦЗЛ.

     Папа мой Георгий Иванович родился тоже в многодетной семье в деревне Бобровка Сызранского района. О нем, о его семье я знаю меньше, чем о маме. Кроме него в семье было еще как минимум два  старших брата - Григорий и  Василий и две младших сестры  Анастасия и Клавдия. О своем детстве отец рассказывал много и весело. Он был подвижным, хулиганистым малым. Например, частенько со смехом он рассказывал такую историю. Его старший брат Василий купил себе велосипед. В то время это было очень редкое и дорогое приобретение. Конечно, он строго-настрого предупредил, чтобы никто не смел его брать. Но Жорка (так звали моего отца в детстве) украдкой в отсутствие Васи взял и поехал кататься. И конечно же попал в аварию и сломал раму.
Это было немыслимое преступление, его ждало неминуемое жестокое наказание. Отец струсил и подался в бега. Не помню уже сколько и где он скрывался, но помню, что дядя Вася написал по этому поводу стихи, и отец декламировал отрывок из него:
«Зачем ты взял мою машину,
Зачем ты раму поломал?
Тебе же мама не давала,
И ты, подлец, теперь сбежал!»

     Вот так «забавлялась» семья Щежиных в деревне Бобровка в 20-х годах прошлого столетия. Вообще, отец рассказывал, что порядки в семье были весьма строгие. Его отец, мой дедушка Иван Иванович, которого я никогда не видел, был нраву жесткого и, видимо, держал семью в ежовых рукавицах. Рассказывал мне мой отец и такой случай. Собрались они сажать картошку, Встали засветло и послали вперед 16-летнего Васю на подводе везти мешки с картошкой на участок, а там он должен был до прихода старших что-то сделать, приготовить к посадке. Вася приехал и, сморившись, уснул на мешках. Отец, придя и увидев эту картину, схватил вожжи и так отходил сына, не смотря на причитания повисшей на руках матери, что бедный мальчик долго ходил с кровавыми подтеками на теле.
 
     Отец рос (по его рассказам) физически рыхлым мальчиком, потому что он рассказывал, что когда его забрали в армию, то он не то, что не мог подтянуться на перекладине, а просто не мог висеть под тяжестью своего тела и падал. Но природа дала ему и упорство и волю и к концу службы он уже крутил на перекладине "солнце" и был в звании старшина. Вообще, отец был очень одаренным человеком, особенно в сфере искусства. Он хорошо рисовал, у него был удивительно красивый почерк, он великолепно плясал степ, играл в местном драматическом театре, ну и самое главное, его конек, это его юмористические миниатюры, которые он блестяще рассказывал в кампаниях родственников и друзей и иногда на сцене. Все просто покатывались со смеху. Причем, все это было по-настоящему профессионально. В общем, он был душой компании, его все любили.      

      Я думаю, что наши с Володей музыкальные способности от него, потому, что он также хорошо пел, играл на гитаре, балалайке. Я до сих пор удивляюсь и не могу понять, откуда у простого деревенского мужика было столько художественных умений, он же нигде не учился специально. Единственное, что приходит в голову, это «тюремное образование». Дело в том, что во второй половине 40-х годов отец был арестован и посажен на 5 лет в тюрьму. За что и почему я не знаю, тогда, в сталинские времена, многие оказывались за решёткой  без суда и следствия. Он рассказывал, что сидел, например, вместе с Юрием Силантьевым, знаменитым дирижёром и руководителем оркестра. Вот я и думаю, что отчасти там он «нахватался» различных художественных умений. А вообще, его официальное образование, это общее начальное образование в деревне. А все остальное - школа жизни и природные способности.
Как я сейчас жалею, что по молодости, по глупости не сохранил магнитофонных записей его пения и юмористических миниатюр, чтения стихов и вообще - его голоса.
      
      К этому нужно еще добавить одну существенную деталь, которая характеризует моего отца, и которая очень повлияла на жизнь нашей семьи, на мой характер, мое воспитание и даже на мое здоровье.Как я уже упоминал, отец был очень общительным, интересным и веселым человеком, поэтому Жорка, как звали его многочисленные дружки-собутыльники, был очень востребован в этом обществе. Короче, он пил и гулял напрополую. И вот это мрачное облако висело над всем моим детством и отравляло его очень сильно.
 
    К несчастью, у него была одна особенность его пьянства. Он приходил домой поздно ночью и вместо того, чтобы уснуть мертвым пьяным сном, как это делают большинство людей, он начинал шуметь на всю квартиру, не давая покоя ни нам, ни соседям. Голос у отца был громкий, зычный и он беспрестанно что-то декламировал, пел, приставал с разговорами к маме, орал, что-то рассказывал. Это продолжалось до утра и мы практически не спали ночью. Утром он вставал, как ни в чем ни бывало, наворачивал чашку щей и отправлялся на работу. И так изо дня в день с небольшими перерывами. Работал он на заводе силикатного кирпича нормировщиком, зарабатывал нормально, но денег мы не видели, так как все уходило на кутежи. Мы вечно были в долгах и мама, помню, постоянно у кого-то занимала деньги. От постоянных ночных кошмаров и недосыпа у меня начала развиваться гипертония. Об этом я узнал лет в 13-14, когда проходил комиссию от военкомата на приписное свидетельство, где вдруг обнаружилось у меня повышенное давление.
    
      Я с детства очень рано пристрастился к чтению. Страсть эта была огромной, я проглатывал книгу за книгой, был записан в двух или трех библиотеках. Читал, конечно, бессистемно, но нужные и полезные для моего возраста книги прочел. Это и Майн Рид, и Фенимор Купер, и Дюма, и Джек Лондон, и Стивенсон, и куча всего другого. Особенное впечатление, помню, на меня произвел Джек Лондон и особенно его роман "Мартин Иден". Это книга и до сих пор остается одной из моих любимых, которая оказала на меня большое влияние. От переутомления чтением и образов из книг я даже начал "лунатить", т.е. вставал и бродил ночью без сознания. Маму это пугало и она старалась ограничивать меня в чтении. По чьему-то совету она клала у моей кровати сырой коврик, чтобы я, вставая ночью, просыпался от соприкосновения с влагой и приходил в себя.

         Музыкой я начал зниматься рано. Однажды в нашем доме появилась балалайка. А дело было так. Мой старший брат Володя со своим закадычным другом Яшкой Игольниковым находились в таком возрасте, когда, с одной стороны, хочется похулиганить (что они очень успешно и изобретательно делали), а с другой - искали себя в различных увлечениях, записываясь в различные кружки - то в авиамодельный, то в спортивные секции, то в художественную самодеятельность, то в студию ИЗО. Ребята они были способные, поэтому везде проявляли успехи. Но ненадолго. Я помню володины прекрасные для 12-13летнего мальчишки рисунки, например рисунок карандашом на ватмане размером А3 Ихтиандра из кинофильма "Человек Амфибия". Он был изображен в своем серебристом костюме "Морского Дьявола", и этот рисунок так был хорош и точен и так всем нравился, что родители прикнопили его на стену над диваном и он провисел там несколько лет. К сожалению, наверное, при переезде на новую квартиру, он был утерян.
Одно время наша комната в коммунальной квартире была завалена моделями самолетов и различными запчастями к ним: лонжеронами, фезюляжами, пропеллерами, моторчиками и т. д. То в квартире "прописывались" спортивные снаряды: экспандеры, гири, штанги, гантели и др. и ребята увлеченно занимались и участвовали в различных соревнованиях. Но, повторяю, все эти увлечения были недолгими и постоянно менялись.

     Однажды они с Яшкой слонялись по Д.К. им. Чапаева и забрели в кружок любителей игры на русских народных инструментах. Записались. Володю посадили на балалайку-приму, а Яшку на балалайку-контрабас. Начали заниматься, но Яшки, как всегда, хватило только на пару месяцев, а вот Володя заболел этим всерьез и надолго. Руководителем кружка был Валентин Николаевич Кульков. Ему удалось рабудить у Володи такую любовь к балалайке, что она стала делом всей его жизни. Оказалось, что Володя обладал выдающимися музыкальными способностями и стал делать быстрые успехи в освоении этого прекрасного инструмента. Володя рассказывал такой случай. Валентин Николаевич любил играть для своих воспитанников различные произведения для балалайки. Он был сам неплохим балалаечником и хотел, чтобы ребята приобщались к концертному репертуару для народных инструментов. Однажды он сыграл знаменитое произведение Николая Будашкина "Концертные вариации для балалайки на тему песни "Вот мчится тройка почтовая". Это очень серьезная виртуозная пьеса и, причем, довольно продолжительная. Володе так она понравилось, что он попросил Валентина Николаевича еще раз проиграть эту вещь. Потом он ушел домой и целую неделю не появлялся в кружке. Через неделю он пришел и сыграл Кулькову "Тройку" от начала до конца. Валентин Николаевич был поражен, единственное, что он мог вымолвить:
- Вова, ты где взял ноты?
На что тот ответил:
- Да что Вы, Валентин Николаевич, я нот-то еще и не знаю. По слуху и по памяти сам подобрал.
Вот тогда-то руководитель и понял, что имеет дело с одаренным мальчиком и стал заниматься с ним серьезно, индивидуально, систематически. Через год Володя сдал экзамены и поступил в Куйбышевское музыкальное училище в класс балалайки Евгения Михайловича Лакирева.

     Володя уехал в Куйбышев и стал жить на съёмной квартире, а на выходной приезжал в Чапаевск. Учился он хорошо, особенно по специальности. Очень любил также гармонию и историю музыки. По специальности он рос быстро, занимался по многу - практически не выпускал балалайку из рук. Ещё в училище он участвовал во Всероссийском конкурсе учащихся музыкальных училищ исполнителей-народников, который проходил в Свердловске, где занял первое место. Из его рассказов я помню, что среди прочих вещей он исполнял там "Пьесы-картины" Белецкого и Розановой.

     Его педагогом в училище был Евгений Михайлович Лакирев, который закончил свердловскую консерваторию у Евгения Блинова, известного и выдающегося балалаечника, и конечно же был приверженцем его школы. Блинов приезжал с концертами в Куйбышев и выступал в Куйбышевской филармонии и в училище. Было это примерно в 1964-1965г. Володя тогда взял меня на эти концерты и я слышал игру этого выдающегося мастера. Надо сказать, что в то время, впрочем как и сейчас, в стране существовали две основные балалаечные школы, это школа Блинова и школа Нечепоренко. Блинов преподавал в свердловской консерватории, а Нечепоренко в Москве в музыкально-педагогическом институте им. Гнесиных, или "Гнесинке", как тогда да и сейчас называют это известнейшее в стране и за рубежом высшее музыкальное учебное заведение. И, строго говоря, школа Нечепоренко считается среди профессионалов все же "круче".
 
     Конечно же все ученики Лакирева, которые достойны были после окончания училища продолжать учебу в консерватории, ехали в Свердловск и поступали учиться в консерваторию в класс Блинова. Это было как закон, как нечто само собой разумеющееся. Но с Володей все вышло по-другому.
 
     Когда он учился уже на последнем курсе училища, в Куйбышев приехал с концертами Павел Иванович Нечепоренко. Володя конечно был на его концерте и был сражен наповал его блестящей виртуозной игрой. Он влюбился в Нечепоренко, встретился с ним и показал ему свою игру. Павел Иванович одобрил и пригласил его в Москву поступать в его класс в Гнесинку. Без колебаний Володя твердо решил ехать в Москву. Конечно же, все это происходило без ведома его педагога Лакирева Евгения Михайловича. После получения диплома он фактически тайком уехал в Москву и поступил в Гнесинку к Нечепоренко. Конечно это был шок для Лакирева, когда он узнал про "предательство". Евгений Михайлович так и не простил Володе этого поступка и отношения их с тех пор и на всю жизнь стали холодными, точнее - никакими.
 
     Так вот, когда в доме зазвучала балалайка, я, 7-8 летний мальчик, начал подражать брату и потихоньку научился играть сам, просто наблюдая игру Володи. Позже я тоже записался в кружок к Кулькову и быстро осваивал игру на балалайке. Начались публичные выступления - кружковцы постоянно принимали участие в различных концертах в рамках Д.К. им Чапаева. В школе (8-летняя школа №17) тоже прознали про мои таланты и начали включать меня в смотры школьной худ. самодеятельности. Так что за школу я выступал частенько и занимал места и получал грамоты.

     Вспоминается один забавный случай. Дело в том, что примерно в классе шестом я начал увлекаться эстрадой и с упоением слушал песни в исполнении Муслима Магомаева, Жана Татляна, Ларисы Мондрус, Валерия Ободзинского и др. Тогда же я впервые услышал Битлз и заболел ими серьезно. Балалайка ушла в сторону, хотя я делал приличные успехи. В то время я уже ездил в Куйбышев в училище и Евгений Михайлович Лакирев уже занимался со мной и готовил к поступлению. Но Битлы все расстроили. Я начал стесняться балалайки, перестал заниматься на ней и начал учиться играть на гитаре. И вот на этом фоне произошел такой случай. К тому времени мы уже получили новую двухкомнатную квартиру на Проспекте (дальний район Чапаевска), но я продолжал учиться в 17-й школе в восьмом выпускном классе - школа была восьмилетней. Однажды во время какого-то урока в класс вошла завуч школы Галина Александровна и объявила, что начинается подготовка к ежегодному городскому смотру школьной художественной самодеятельности и что я должен защищать честь нашей школы игрой на балалайке. В общем-то, такое происходило ежегодно и каждый год я мужественно нёс этот крест, зарабатывая нужные очки для родной школы. Но в этом году я категорически не хотел этого делать. Дело в том, что к тому времени я совсем забросил балалайку и все духовные силы отдавал Битлам, слушая бесконечно их записи и упорно учился играть на гитаре. К тому же, как я уже упоминал, я начал стесняться балалайки. Я и так уже давно страдал от ухмылок и насмешек своих ровесников - мальчишек и девчонок, для которых балалайка была чем-то смешным и зазорным. В общем, я ни в какую не хотел играть на смотре. Но я также знал, что просто так отказаться невозможно, ибо завуч наша была женщиной строгой и неприступной. Что же делать? Я просто страдал от мысли, что придется играть и терпеть насмешки. И тогда я решился на отчаянный поступок. Рано утром, перед выходом в школу, я взял лезвие безопасной бритвы и полоснул ею по двум, сложенным вместе, указательному и среднему пальцам левой руки. Хлынула кровь, мама прибежала испуганная, с причитаниями перевязала руку, надела на нее варежку (дело было зимой) и в таком виде я отправился в школу. Там я продемонстрировал свою руку расстроенной Галине Александровне и таким образом избавился от участия в смотре. Конечно, вспоминая это сегодня, мне грустно, стыдно и неловко перед самим собой за эту позорную глупость и малодушие, но что было, то было...

     Шрамы от этого членовредительства до сих пор сохранились на моих пальцах как память подростковой глупости и безответственности.
  Итак, с тех пор я распрощался с балалайкой надолго, но не навсегда – я не знал тогда какую роль она сыграет в моей судьбе.
  После окончания восьмилетки передо мной встал вопрос, где дальше учиться - либо идти со всем классом в 9 класс школы №4, которая находилась рядом с 17-й школой, либо переходить в школу №10, которая находилась на Проспекте недалеко от нашего нового места жительства. После долгих раздумий, уговоров родителей и тяжких колебаний я решил переходить в новую школу.
                НОВАЯ ШКОЛА
     Несмотря на мои волнения, новая школа и новый класс приняли меня хорошо и я в короткий срок стал своим  среди новых одноклассников. А класс оказался очень хорошим и дружным – мы до сих пор встречаемся каждые пять лет. Уже в 9-м классе я организовал свой первый ансамбль. Конечно по образу и подобию своих кумиров – The Beatles. В группу вошли четыре человека: Паша Павлов - бас-гитара, Саша Баранов - ритм-гитара, мой двоюродный брат Сережа Курятов-ударник, и я играл на соло-гитаре и пел. Названию ансамблю дала песня Битлз "Can't By Me Love". Правда, мы по слуху не понимали этой фразы "by me love", нам слышалось "бабилон", это слово понравилась, поэтому так и назвали группу "Бабилон"   Первой песней которую мы разучили была битловская "Girl". Параллельно был разучен и наш "гимн" на музыку той же "Can't By Me Love" со своими словами. До сих пор помню один куплет:
                Как-то взяли мы гитары, но как на них играть?
                Время было у нас много, стали соображать
                Стукнул разик, стукнул два
                И пошла игра.

                Саша, Паша и Валера, и Сережа тут,
                Мы играем на гитарах, но как же нас зовут?
                Долго, долго мы гадали и теперь вот он
                Can't Бабило-он, вот  как нас зовут
                Can't Бабило-он перед вами тут.   

     Вот такой детский примитив. Были еще какие-то песни, я уже не помню какие, но первый концерт состоялся на школьном вечере английского языка. Особый успех имела песня  "Girl", пел её я, а голос у меня был высокий и звонкий – под стать битлам. Руководитель вечера, педагог по английскому, была просто счастлива и расцеловала меня при всех после выступления. Играли мы на простых акустических гитарах, а роль ударных выполнял пионерский барабан. К сожалению, из ударных инструментов мы больше ничего не смогли найти.

           Не смотря на то, что я болел музыкой и много слушал и занимался, я почему-то не думал о музыкальном образовании и после получения аттестата зрелости стал поступать в политехнический институт на Факультет Автоматики и Измерительной Техники (ФАИТ). Конечно, не поступил, завалив первый же экзамен по математике. Чтобы не идти в армию и иметь возможность на будущий год еще раз попробовать поступать, я пошел учиться в Техническое Училище №16 в Чапаевске. Здесь я попал тоже в очень хорошую, дружную и веселую группу - аппаратчики химпроизводства. Среди учащихся нашей группы были даже двое моих одноклассников из 10-й школы - Витя Яшин и Володя Стрежнев. Учиться в училище было очень интересно и весело. Там же я познакомился и со своей будущей женой – весёлой, симпатичной девушкой Ниной Кольцовой. Сама учеба была несложной, предметы "легкие", так что я закончил весь курс с отличием и получил красный диплом. В свободное время мы устраивали вечера, занимались худ. самодеятельностью, ходили в походы, на праздники у кого-нибудь дома делали веселые вечеринки - в общем жили одной большой дружной семьей. После окончания училища летом 1970 года я сделал еще одну попытку поступить в технический вуз - в Куйбышевский институт связи, но опять провалился. К сожалению, я не знал тогда, что в Куйбышеве как раз в 1970 году создавался Куйбышевский Государственный Институт Культуры и осуществлялся  приём первых абитуриентов. Конечно, если бы я знал об этом, я бы обязательно поступал бы и поступил бы. Но… эта информация прошла мимо меня.

      К тому времени мы с моим новым другом Аркашей Максимовым организовали новую группу, которую назвали "Эксперимент". В нее вошли кроме меня и Аркаши еще Саша Николаев - гитара, вокал, Петя Урядов - ударные и Сергей Курятов - вокал. Играли мы на простых акустических гитарах и делали ставку на вокал. Первый успех пришел весной 1971 года - мы заняли второе место на ежегодном городском фестивале "Весенние Ритмы". Первое место досталось "Алым Парусам", это был первый ВИА в городе, играли на настоящих электрогитарах, с хорошей аппаратурой.
                АРМИЯ
     Мы с Аркашей мечтали о серьезной работе и очень много и упорно репетировали. Он играл на бас-гитаре, а я на соло. Играли мы в основном песни Битлз, Червоных Гитар и советские эстрадные песни. Пытались уже писать и свои песни. К тому времени мы поняли, что нужно быстрее отслужить в армии, а потом уже делать ансамбль. Армии все равно было не избежать, поэтому решили быстрее идти на службу вместе, чтобы быстрее возвратиться и продолжить любимое дело. И вот весной 1971 года, а точнее 13 мая, я отбыл на службу. Аркадий поехал несколькими днями позже, но в Сызрани мы все-таки встретились и даже попали в один эшелон, но где-то на середине пути наши дорожки разошлись, т.к. мы оказались в разных командах. Служить я попал в учебную часть Ракетных Войск Стратегического Назначения  в/ч 78424. Находилась она в Белоруси в Гомельской области возле деревни Мы;шанка. Система здесь была такая: сначала ты полгода служишь курсантом по какой-то специальности (которые необходимы в боевых частях), потом тебе присваивается звание "младший сержант" и ты отбываешь на службу в боевые части ракетных войск Вооруженных Сил Советского Союза.

      Мне пришлось служить здесь все два года. Дело в том, во время курсантской службы я почему-то понравился замполиту дивизиона майору Сорокину. Он меня  всячески поощрял, поддерживал, и когда курсантская служба подходила к концу, он рекомендовал меня для продолжения дальнейшей службы в должности ЗКВ, т.е. заместителя командира учебного взвода прямо в нашей же родной 9 батарее. Я получил шестой взвод, и так началась моя сержантская служба. Майор Сорокин, как выяснилось, имел на меня определённые виды. Не знаю, уж чем я ему приглянулся, но он всячески меня двигал - сначала меня избрали комсоргом  батареи, потом дивизиона и, наверное, в его планы входило и дальнейшее моё продвижение. Но должен признаться, что я не оправдал его надежд, потому что я никогда не любил общественную и чиновничью работу и не хотел быть военным. Здесь, в армии, я все силы тоже отдавал музыке (не считая самой службы, конечно).
Майор Сорокин терпел-терпел, ждал-ждал когда я "возьмусь за ум", но после пары моих крепких "залётов" с дисциплиной, когда я очутился на гауптвахте, не получив очередного звания - отступился от меня и я освободился от его надоевшей опеки.

     Ещё во время курсантской службы я познакомился с курсантом из шестого дивизиона Петей Дубинкиным. В нашей части тоже проводились смотры художественной самодеятельности, вот на одном из таких смотров мы и познакомились. Он был одарённый парень, писал стихи, музыку, играл на гитаре, и, причём,  оказалось, что мы ещё и земляки – оба из Куйбышевской области, только он из г. Отрадного, а я из Чапаевска. Началась наша крепкая человеческая и творческая дружба. Он тоже был оставлен в части ЗКВ, не помню какой батареи, и мы все два года были вместе. Написали много песен, приняли участие во множестве концертов в Доме Офицеров, даже ездили на смотры армейской самодеятельности в другие города (помню только Смоленск), в общем, наша дружба и сотрудничество росли и крепли. Незаметно пролетели два года, насыщенных и службой и музыкой и вот мы уже – дембеля. Это сладкое слово Дембель. Прожив уже 60 лет, я могу с уверенностью сказать, что нет в жизни более счастливого момента, чем дембель, т.е. демобилизация из армии после окончания срочной службы! 

     Никогда не забуду и возвращение домой. Мы, три друга – я, Петя и мой ещё один друг из батареи Саша Солодков, поехали вместе, сначала до Гомеля на поезде, а потом на самолёте до Москвы. Дело в том, что мы решили лететь через Москву, потому, что Саша оттуда летел в Казань (он оттуда родом), а мы с Петей решили навестить в Москве моего старшего брата Володю, который учился на втором или третьем курсе Гнесинки, а уж потом домой, в Куйбышев, как тогда называлась Самара. В Москве мы пробыли дня три, ночевали у Володи в общежитии, гуляли по Москве, любовались столицей, дышали воздухом свободы. Мне удалось даже прослушаться как балалаечнику – ведь в армии мне тоже приходилось играть на ней, да и вообще, то что я приобрёл в юности, ничего не забылось и пальчики работали как надо, как будто я и не бросал балалайку. Сыграл я так хорошо, что студенты-балалаечники, друзья Володи посоветовали мне поступать в Гнесинское училище, уверенно сказали, что у меня есть реальные шансы.
 
      Наконец мы с Петей, прокутив все деньги, собрались лететь домой. В куйбышевском аэропорту мы обнялись на прощанье, пообещав друг другу скоро встретиться. Я доехал на автобусе до Куйбышева, там сел на электричку и через час был в Чапаевске.   
                (продолжение следует)