Выдержки из неписанных дневников

С опозданием,

Д.

Не веря ни словам, ни наготе,
а веря лишь доступному для глаз,
я в жизни делал то, чего хотел,
и жизнь вертела мною как могла.

С закрытых книг не смахивая пыль,
но твердо зная, что они хранят,
я щедро разбазаривал свой пыл
немногим понимающим меня.

И ты была почти одной из них
от первых дней и слов до первых слез,
и я почти не мыслил и не мнил
возможность мыслить или мнить всерьез.

И в том "почти" сокрытая беда
ждала своих излюбленных ключей,
чтоб все свое спокойствие предать
и разрыдаться на моем плече.

Когда б я знал, когда мне повезет,
тогда бы не откладывал в тогда
возможность пережить подобный взлет
со своего чернильного следа

и, с красотой абсурдного знаком,
и чувствуя себя почти немым,
я обнимал прокуренный балкон
и, кажется, весь город вместе с ним.

Я подбирал эпитеты – не те –
и двигался – почти в параличах.
Чем больше слов, тем к ним иммунитет
сильней мешает веровать речам.

И я молчал, но, точно с молотка,
ушел покой, взамен оставив стыд.
И лишь твоя бессонная рука
мешала примерять к плечам кресты.

Но что есть стыд? Боязнь глаза в глаза.
Я закрывал их, понимая – врут.
И шаг твой предугадывая за
секунду до, замкнуть пытался круг

и, дымный фильтр от памяти грызя,
чтоб успокоить пульс своих цимбал,
выслушивал твое «но так нельзя»
и спину, как под пулями, сгибал.

Ночь протрезвела к четырем утра,
бросаясь за балконный парапет.
Баланс благословения и травм
мешал мне думать, говорить и петь.

И взгляд ни на секунду от окна
не отводя, как выпавший из сна,
я говорил: «Во всем моя вина», –
не зная, в чем, и не желая знать.

Все продолжалось долго, словно долг,
висящий на изгибах тонких шей…
Исходники мыслительных рядов
остались жить на этом этаже.

Оставив все, я долго прозябал
в стогах идиотических причуд,
но я впервые понимал себя
и вновь осознавал, чего хочу.