Сошли снега, от времени ладонь

Не бойся, у обличий контур свой,
Похожий на нелепый хлыстик.

Подписан был давно закон
Меж кочевым народом и небесным.

Мы знаем тех, кто любит воевать.
И тех, кто круто месит тесто.

И тех, кто реконструкцию опять
Проводит, приводя нас к ретро.

Фасады от эклектики в ампир
Выдавливают ноту аскетизма.

Мне дорог этим Петербург,
И тем, что он к Кронштадту близко.

Мне дорог каждый стих Ахматовой
И Мандельштама,

Неповторимость мартовских зарниц
И призрачность Гольфстрима.

Волна обличьем берегов
Спровадила кусок последней льдины.

Сошли снега, от времени ладонь
Дворцовой площади в мозолях бзиков.

Вельвет фасадов как всегда
Шарфом закинутым за спину,

Не отводи сегодня взгляд
От увертюры столь не длинной.

Короткий эпизод – не достучаться,
Предпочитаю
Печатью исключений, на засов
Поэзию весны на срок.

Смягчить финал, что в зеркале войны.
Косой на камень.

Впрямую неожиданность, смотри,
Из диаграмм событий мы читаем,
Цепной реакцией куксятся дни.

Сегодня точно опоздаю, и по иронии судьбы
Мой март с Московского вокзала
Оставит мне записки стиль.

Колонизаторский обратный
В ковчеге Ноя может быть.

Вдобавок в камере храненья
Багажный выщерблен отсек
Под надписью: «Кручёных – бешено скандален,
А Велимиру Хлебникову хлеб!»

В ночные клубы набивается богема
Лет младше на пятнадцать, чем в тот век,
Сегодня биржевик как вывеска в аптеке –
Без маски можно встать и сесть.

Гриппуют в минус как конвейер,
Лежало дело и лежит.
Медведь не хищник, а амёба,
Бык вовсе как горилла сник.

А производство с именем калека,
Ни разу не встречало нового станка.
Ждёт своей участи, как украинский лидер.
В котёл кипящий опоздал,
От судороги до конвульсий,
Авось кто виноват? Не мы!