Письма Глена часть I

           




                Б А Й К И   Г Л Е Н А


                роман-трилогия



       ВСТУПЛЕНИЕ

       Авторов этой книги давным-давно нет на свете, хотя поживают они в относительном здравии и даже по месту постоянной прописки.
      Только теперь это уже совсем другие люди, а не те наивные лоботрясы, играющие старой печатной машинкой «Москва» в незабываемом

                1972-м.


       1972. Период Застоя. А может тот самый «коммунизьм», что Никита Сергеевич под дружный хохот «затаившего дыхания человечества» столь опрометчиво побожился выстроить советскому народу? Вопрос хороший.

       1972. Позади растоптанная Прага, впереди – Афганская авантюра. И то и это встречено нами почти ранодушно. «Наверное, так надо». А уж вселенский размах юбилея Ильича (Первого) забыт давным-давно, на следующее же утро, как все остальные бесчетные, набегающие друг на друга и безвозвратно уходящие в небытие торжества, юбилеи, пленумы, съезды, вручения, свершения, почины и стройки века. А также кое-как состряпанные здравницы, рапорты, вахты, обязательства, заклинания и проклятия. Как детей неразумных нас все время стараются занять, заиграть, чтоб доели кашку и не трогали пипиську. Все виртуально. Реальность раздражает. Нужен не результат, а отчёт. Даже наши пропагандмахеры, брехуны записные, ни во что не верят, видно по честным глазам. Лекарства от назойливой, пустопорожней трескотни не предложено.
Догадайся сам. Бороться и искать, найти и перепрятать!

*Надо вот штаны прогладить, да страшно утюг включить: радио, телевизор, проигрыватель, по всем каналам, по всем программам Брежневым говорят!

       Духотища! Лекарство одно, недешёвое, зато доступное – пьянка. Вот нам награда за унижения, приз за молчание, плата за страх, вот он, сладкий миг, когда свобода, веселье и флирт брызжут через край, до небес, даже выше, до полного выворачивания карманов и рассудка…
 
*Трудовой почин рабочих мебельной фабрики – трехспальная кровать «Ленин с нами».

*Мальчик боится телевизора. Там все время кричат: «Съест кпсс! Съест кпсс!»

*Брежнев говорит секретарям: «Вам же заказали мой доклад на двадцать минут накатать, а я целый час говорил!» – «Но, Леонид Ильич, велено в трёх экземплярах!»
 
       Вот это реально. И тостов море. Очередная награда Брежнева (великому народу нужен великий руководитель). СССР – гарант мира во всем мире. Оплот социальной справедливости. Надежда обездоленых «Свободного мира». И угнетенных «Третьего». Передовая космическая держава. Наши хоккеисты бессменные чемпионы. Включая шахматистов. Исключая футболистов. Тоже повод. С закуской, правда, «кое-где временные трудности». Это значит: покушать есть только в больших городах.

 *Загадка: длинная, зеленая, с желтой полосой, пахнет колбасой? Ответ: электричка во Владимир.

       Зато духовной пищи с избыткком: фальшь, примитив, лубок (как и сейчас). Но тогда ещё не всё потеряно. Есть Райкин, Окуджава, Алла Пугачева, братья Стругацкие. Всех не перечислишь. «Всех не переброешь!», как сказал в предсмертной записке один повесившийся парикмахер. Театр на достойной высоте - надо же, российская школа чудом выжила, ещё теплится, а «Современник» вообще высочайшей пробы, это не смотря на цензуру! «Таганка» – официозный «авангард», барской милостью дозволенный, но, по иронии судьбы, доступна только замшелым склерократам: прокисшим генеральшам и К0. Перед коими шуты-скоморохи бисер и мечут. «Большой» по-стахановски доит интуристов: за доллары балет прошлого века. Забальзомированный и эксгумированный. Bitte! Путешествие во времени! Но как неблагонадежны эти полубожки-гей-балерончики: раз от раза кто-то нет-нет, да и соскочет с верстака строительства коммунизма!
 
*Что такое Малый театр? – Это Большой театр после зарубежных гастролей!

       Назло усердию «Его всевидящего ока, Его всеслышащих ушей» (М.Ю.Лермонтов)
       На полуподпольных концертах Володи Высоцкого зал стонет от восторга: шедевры исполняются впервые!
       Заклеванный кинопрохиндеями Леонид Гайдай выпускает самые кассовые комедии. Вечные.
       Неподражаемая когорта актёров, великих советских актёров, ныне ушедших безвозвратно, блистает, радует сердца, исцеляет души…
       Вот бы когда делать «Мастера»!
       Причину всех бед мы ищем уже после второй стопки. Между шестой и десятой находим: нет хозяина! Вот где собака… И так ежедневно перед сном. Хозяина нет. Постоянное обсасывание этой мудрости всухомятку приедается до полного опустошения.

 *Кто-то разбросал листовки в ГУМе. Отщепенца взяли, листови собрали, доставили Куда Надо. Счастье, что в двух шагах. Смотрят листовки – чистая бумага. «Ты чего, гад, разбрасывал»? – «Листовки!» – «А чего ничего не написал?» – «А чего писать? И так все ясно!»
 
       Мог бы кто предположить, что с появлением хозяев станет еще хуже?

       1972. Первый робкий Указ о борьбе с пьянством. Нормальный человек получает одну зарплату, а тратит две. С работы практически не увольняют. Но охотно отпускают по уважительной причине: амурное свидание, очередь за импортной шмоткой и т.п. Больничные листы, даже с самыми фантастическими диагнозами, оплачивают полностью. Госкарман неисчепаем. Не ворует, значит урод. А сейчас мы говорим: да разве это воровство было? Детсадик!
       Пенсии вполне на жизнь хватало. Да ещё оставалось внукам на орехи. Все социальные язвы пока в зачаточном состоянии. Первые заказные убийства появятся лишь на видео. А жизнь безопасна. Гуляем ночью, даже в лесопарковой зоне, и в электричках ездим, даже дорогу переходим по живому: когда нарисуют "зебры", начнут давить.
       Анекдоты про Брежнева и КПСС ходят по стране косяками, реже стаями и за них не сажают. Время другое. Бардак. Но кто-то же нами руководит? Политбюро, кремлевская богадельня? Куда им! Скорее, как всегда, «компетентные органы», вездесущая невидимка. Рядовых не трогают. Известных и талантливых выдавливают вон. Правдоискателей «исцеляют» домашними средствами. Против шизофрении. Мы как бы догадываемся об этом, даже сочувствуем. Безучастно. У каждого своя дорога. Хотя все газеты пишут одно и то же. И зачем их так много?

*Продавец киоска «Союзпечать», заметно картавя: «Правды» нет! «Труд» – копейка! «Россию» продали…

       Вражеские голоса глушатся весьма прилежно, и музычка по радио только «тряпошная». Битлов и Элвиса таможня отбирает, переписываем друг у дружки 3-и,4-е копии. Более продвинутые покупают пластинки у фарцы на ул. Герцена.

       Общественная жизнь сверху донизу сочится ложью (сейчас фантанирует), поэтому, как сказано выше, необходимо выпить. Что и делается. На работе, на улице, на кухне. Даже в ресторане. Благо, спасибо Ильичу (Второму) за «личный вклад», водяра и эрзац-портвейн, наводняя Державу, незаметно становятся доступней сочинений классиков. Загул всеобщий. Вот вещая Ванда всё-всё точно предсказала, а Большой Сухой Закон прошляпила! Это он разбудит Империю. А пока…

 *Прошла весна, настало лето. Спасибо партии за это.
 * Не пьёт только фонарный столб - у него чашка перевёрнута.
 
       Новости стандартные, как по заказу. 10 минут, в 21.00 по Москве. Кириллов. Лихитченко. Одни и теже. Одно и то же. С незначительными вариациями: в Якутии новый комбинат. В США тайфун, пожар, стрельба, авиакатастрофа, автокатастрофа. Даже если ничего не случилось, мы уверены - просто забыли сказать! И, как бальзам на душу, эксплуатация труда с безработицей одновременно. Так им, гадам, собственно, и надо! Потом - без рекламы!!! - слащавая патока - Вьетнам: новый детский садик. Соседний Лаос – наводнение. Болгария - урожай фруктов. Якутия - новый цех. Наконец 1,5 мин. футбол, европейские кубки. Пока наших не вышибли, нам матчи показывают, вышибли – соси кукиш!
       Он, кстати, доступен - у каждого в кармане. Потешить кампанию «посадочным» анекдотом – благороднейшее дело, хотя в каждом трудовом коллективе есть стукач. Умники носятся с вредной литературой. Не марксистской, как Ильич Первый, а наоборот. Риск минимальный, но как хочется отомстить себе за «бесцельно прожитые годы», как лестно хоть на миг стать не вполне законченным плебеем! Поэтому патриотично злорадствуем конфузам Родины «на мировой арене»; любая привозная вещица – предмет преклонения, вожделения, гордости и зависти; все нашенское – дрек по определению. Забугорье – мифический, загробный рай. По умолчанию.

*Брежнев говорит любовнице: «Счастье мое! Что пожелаешь, для тебя сделаю!» Она: «Разреши свободный выезд за рубеж!» Он: «А, проказница этакая, хочешь со мной наедине остаться!..»
 
       1972. Мы так прочно подсели на заморскую пшеницу, что разрешен выезд в Израиль. Скрытые сионисты, а также обожравшиеся барыги той же национальности потянулись в Никуда.

 *Жена еврейка не роскошь, а средство передвижения.
 *Что такое "Чудо-юдо"? Это еврей, чудом устроившийся на работу.
 
 *Меняю лицо кавказской национальности на жидовскую морду. С доплатой.
 
       Это после будет. А пока:

*Мы взрослые, но говорим «А-А-А!»: безработицы нет, А никто не работает, никто не работает, А деньги есть, деньги есть, А в магазинах пусто, в магазинах пусто, А холодильники забиты, холодильники забиты, А все недовольны, все недовольны, А голосуют «за!»

       Вот в такой примерно обстановочке в 1972-м я с сестрой Авиловой Аллой шутки ради затеяли эту писанину. Мы были молоды и беспечны, полны светлых надежд и энергии. Отчизна необъятна и незыблема, армия непобедима, так чего ж чуток не подурачиться!
       Сочинили и отправили по почте нашей знакомой Танечке Федотовой исповедь заграничного тенора. Глупость, как часто бывает, насмешила целый отдел (четыре сотрудницы). Успех окрыляет и мы стали творить. Я строил сюжет, Алка «подбирала выражения». Процесс, надо признаться, упоительный, а наслаждения развращают. Мы увязли в черновиках и завершили «Письма» гораздо позже, когда я бросил якорь на берегу Средиземного моря, а сеструха в Нижней Саксонии.
       Вторую часть, «Предки Глена» она только пригладила, а последнюю книгу трилогии, «Други Глена», я мучу сам.
 
                      25.10.2008


  Алла Авилова Яков Зутлер

  Часть первая
       
   ПИСЬМА ГЛЕНА

       А Н О Н С: После многолетних препирательств между нами и опекунским советом единственного наследника великой актрисы немого кино Клавдии Васильевны Прониной, скончавшейся инкогнито в глубокой эмиграции за океаном 11 лет назад, мы наконец получили возможность опубликовать часть её так называемой переписки с тенором Гленом Хотимчиком.
       Несмотря на то, что этот текст совершенно не проясняет ни происхождения певца и актрисы, ни характер их взаимоотношений, возможно, эти документы слегка приподнимут таинственную завесу над наиболее спорными эпизодами творчества двух звёзд.

       1.

       ИСПОВЕДЬ

       Глубокоуважаемая Клавдия Васильевна!
       Очень рад наконец-то начать переписку с душевным человеком. Дело в том, что я получаю очень много писем (как впрочем и Вы), но все они одинаковы и неинтересны. Все без исключения подлизываются и клянчат выслать новые пластинки.
       Но ведь я беден! Вот сейчас встал утром и не знаю, удастся ли позавтракать сытно. А всего лишь на днях, когда я прибыл из-за океана, у меня было 10 кусков зелёной свободы чистыми. Сами понимаете, этих денег надолго не хватит – надо же было упоить пивом райцентр Мелкоюдовцы, где я прописан.
       Кроме того, всем давно осточертело, что мои шоу-корешки: этот рыночный экспресс-куплетист Ласло Швыдки и безнадёжный клавишник Феликс Помпа с детства ютятся в мультикомнатных аппартаментах с неуютными высоченными потолками, бесчисленными ванными и лоджиями, из-за которых жуткая сырость и сквозняк. Всё это сказывается на их творчестве – они пьют, курят и водят к себе поклонниц, а в последнее время уже и поклонников…
       Поэтому я не поскупился временем и после изнурительных торгов арендовал Ласло нуждающуюся лишь в добросовестной санобработке усадьбу в непосредственной близости с безлюдным озером Панские Забавы, а Феликсу – романтического вида хуторок в центре Интернационального (бывш. Мёртвого) болота.
       Да и экспериментальный банкет персон этак на тысячу с гаком влетел в копеечку. Кроме всего, боюсь, что меня обсчитали.
       Как вы думаете, Клавдия, сколько могут стоить 15 кг. паштета из соловьиных языков. Напишите.
       Натура у меня, как известно, широкая, но и друзей что-то многовато. Общеизвестно, что небогатый, но талантливый тенор в случае крайней нужды первым делом должен выпустить пластинку. Но, во-первых, голос – не тётка, а во-вторых, вышеупомянутые Ласлик с Филей пообещали сочинить шлягер-однодневку «От зари до зари» (с кабацким надрывом), но сами же от заката до рассвета шляются по ресторанам. Сосут благотворительные фонды и приговаривают: «Чтобы песня стала еще выразительней, творцам следует еще глубже проникнуться кабацким духом». Ресторанами они уже давно провоняли, а шлягер тем временем сочинили, спели и забыли.
       Ходят слухи, что в красавице-столице живет поющая обезьяна по кличке, если не ошибаюсь, Люля Манды. У нас за ее пластинки западный турист платит твердой валютой. Несколько дисков (5-19шт, желательно гибких) вывели бы меня из материального и творческого кризиса. Очень прошу – пришлите! И сразу узнаете, как щедро Глен Хотимчик платит долги.
       Вы – моя мелодия!
       Пишите, просите, чего хотите!
       Жду ответа, как жмудский соловей лета.


       2.

       Нью-Йорк – город кастратов. (Из газет)
       
       Здравствуйте, Клава!
       Попробую написать о себе, хотя для меня настали серые будни: репетиции, концерты, пьянки, гулянки, попойки – ни минуты роздыха.
       Лучше опишу один курьезный случай, произошедший со мной во время последних гастролей в Нью-Йорке.
       Как-то вечером, проснувшись в корзине с латиноамериканскими орхидеями, среди цветов я обнаружил благоухающую записку:
       Хелло, мой бэби!
       Меня зовут малютка Джоли, мне 16 лет. Бюст 105 см, талия 50, тяну 170 фунтов при росте 1.90! Моя улыбка, как жемчужная россыпь, мои кудряшки, как золотой каскад, а грациозна я, что твоя антилопа!
       Цель моей жизни – борьба за мир, свободную любовь и легализацию абортов в странах третьего мира.
       Ты большая симпатяга, бэби, и ради тебя я готова на время забыть кое-какие вредные привычки, и, если ты лишен кое-каких предрассудков, обучить тебя кое-каким шалостям.
       Так что сегодня после твоего концерта в Медисон Сквер Гарден ты встретишь меня за кулисами в чем мать родила.
       Отныне твоя.
       Малютка.
       


       Отныне моя!?! И эта туда же! Ну и нравы…
       В тот вечер мой концерт протекал с переменным успехом. За кулисы выходить опасался: встреча с голой Джоли при свидетелях могла бы преждевременно оборвать мои гастроли. Когда же публика с воем устремилась к выходу, я, сделав вид, что раздаю автографы, спрыгнул в суфлерскую будку, затаился там и предался сладостным грезам…
       Мои музыканты звали и долго искали меня, но я не отзывался… Только в полночь, когда наконец все стихло, я решился покинуть свое убежище.
       За кулисами было пусто и пахло мышами. Джоли нигде не было. И тут выяснилось, что театр наглухо заперт.
       Ловушка!
       С воплями, проклиная латиноамериканские орхидеи, заметался я в поисках выхода, но дудки! Я рыдал, хохотал и бесновался, как лишь однажды на прощальном концерте пародиста Чурбурмурмейстера. При виде задраенного пожарного люка – моей последней надежды – я понял, что схожу с ума, а при мысли, что обо всем пронюхают репортеры – эти шакалы – я съехал с пожарной лестницы и отключился.
       Очнувшись рано утром, несмотря на дрожание конечностей и немилосердное сведение челюстей, я по телефону разузнал, что театр открывается в шесть вечера. Чтоб скоротать время, я направился прямиком в буфет, где очень неплохо посидел, тем более, что под прилавком нашлись пара ящиков отечественного «Мочеварника». Первый ящик успокоил меня, второй освежил. Время до открытия пролетело совсем незаметно. Не заметил я и как очутился в своем отеле «Лос-Параноис».
       Швейцар дядя Миша (настоящий богатырь, в прошлом доктор юридических наук) вручил мне записку от моих ребят.

       Гога, ты – дрянь!
       Мы прождали тебя полутра.
И где ты все время шляешься? Ты что, забыл, что надо было сегодня или никогда записать золотой диск!?! Но ведь без солиста этого не сделаешь!
       К счастью нам подвернулась одна девчушка – Малютка Джоли ее зовут. Хоть голосок ее куда грубее твоего, зато губки, как спелые сливы, язычок – чистый бархат, а уж круп, что у твоей антилопы.
       И поэтому мы с нею кроме всего прочего еще и диск катанули.
       Естественно, причитающуюся солисту кругленькую суммочку, она втиснула в свою кругленькую сумочку и пропала. В этих каменных джунглях немудрено заблудится.
       Мы отвалили в Старый Свет на сверхзвуковом «Конкорде». Догоняй!
       Мальчики.

       Такие дела.
       Поклонниц у меня миллион, как в Новом Свете, так и в Старом. И всех их почему-то интересует мое любимое женское имя, но почему никто не спросит, какое имя я больше всего ненавижу?
       Увы, ни на Том свете, ни на Этом не понимают художника. А жаль.
       Ну, Клаша, до свидания, пиши, проси, чего хочешь.



       3.

«Где достаток, там и счастье»
(Восточно-европейская мудрость)

       Дорогая моя девочка!
       Может быть, ты думаешь, что мои злоключения в на этом закончились? Нет. Самое ужасное ожидало меня впереди…
       Я сидел в номере «Лос-Параноиса» и готовился к отъезду. Настроение у меня в тот миг было исключительно веселое и беспечное. И было от чего! Только что в их крайне захламленном Нью-Йоркском порту я успешно отгрузил в трюмы трансатлантического лайнера «Stenka Roisman» несколько предметов экзотического интерьера своей будующей виллы: керамическую плитку на ковбойские мотивы для кладовки, скальп легендарного вождя племени Молостохо для столовой, ископаемый скелет одной пичуги (Pterodaptel major) для детской, картину самого раннего (полгода) Пикассо для чулана, паркет из реликтовой секвойи для прихожей.
       Единственное, что слегка огорчало меня, это то, что я дал маху на «толчке» (подпольный аукцион) чуть раньше времени отступился от кресла-каталки из белой оленьей кожи с тройной инкрустацией в стиле «Ампир» для холла туалетов при верхних спальнях и проморгал набор светильников Тифани для псарни.
       Все экономил целковый на лишнее кило бананов в дорогу. И еще меня возмутило невежество местных биндюжников – случайно узнав мое правило: «по возможности не платить за услуги», они чуть было не уронили мюнхенский антикварный клавесин, в пустой корпус которого я умудрился так бережно упаковать часть севрского фарфора, скупленного мною за бесценок в китайском квартале.
       Мне оставалось только уложить всякие безделушки и ювелирные изделия в два больших чемодана – «дембельский» (1,0 м х 1,0 м х 0,5 м) и дипломатический (1,5 м х 1,2 м х 0,7 м). Средний чемодан был уже полон ценными сувенирами и подарками для тебя. Там же была жареная индейка, два кокосовых ореха и 300 г бананов в дорогу.
       Я с трудом открыл «дембельский» и попытался осмотреть его внутренности с карманным фонариком. Чей-то властный телефонный звонок прозвучал так внезапно, что я упал в чемодан и проломил двойное дно, в котором чаял было провезти отборные номера «Плейбоя», как всегда перехитрив дуру-таможню.
       До свидания, Клавочка, пиши, проси, чего хочешь.
       Твой Г. Х.
P.S. Извини меня за плохое качество печати. Это мастер Фантик, который каждый месяц бесплатно чинит мою машинку, в этот раз почему-то потребовал с Меня деньги. Что ж, машинка осталась без ремонта.


       4.

       "Нью-Йорк – город хлебный".
       (Из газет)



       Дорогая Клаша!
       Итак, я поднял трубку.
Мистер Хоттим! Не сочтите за назойливость, с Вами говорит дирижер Хулио Фернандес.
       Я присел.
       – Вчера я случайно увидел Вас в телепередаче "Скандальная хроника". Показывали вечернее открытие Медисон Сквер Гардена. Вы как раз покидали театр. Меня глубоко взволновало Ваше небрежение дешевой популярностью, сознание Вашего личного вклада в Мировое Искусство и беззаветный патриотизм: Вы с достоинством шли сквозь беснующуюся толпу зевак во главе со сворой продажных репортеров, а ведь эту толпу с трудом сдерживал усиленный наряд конной полиции. Ваше одухотворенное лицо выражало презрение, а к шее прилипла и реяла на ветру красочная, с золотой каемкой этикетка от безалкогольного пива – Вашей национальной гордости. Все это в высшей степени достойно уважения и прежде вcero моего – как участника войны во Вьетнаме.
       Мы прослезились...
       Клава, поверишь, он говорил как по писаному.
       – Слушай, дорогой, – продолжал мой новый друг, добротно высморкавшись. Предлагаю хороший гешефт: заключим контракт на пару концертов. Уверен, мы споемся. Сборы – пополам! О'кэй?
       – О'кэй! – пропел я свое любимое английское слово.
       Тут южный акцент Фернандеса еще усилился.
       – Зачем в халупе живешь, дорогой?!?
       Ведь рядом с тобой мы живем, в отеле "Sibir", целый этаж занимаем, вид из окон на Бруклинский рынок. Переезжай к нам, гостем будешь. Ночной бар! карданахи, сациви, имерули, кинзмараули, гевтлибджи, чахохбили, люля, саперави, бастурма, ткемали, хаш, саэро, харчо, пити, девочки!!!
       И я согласился!
Мы условились встретиться и обговорить условия выгодного контракта сейчас же, в ночном баре отеля "Sibir", несмотря на то, что там сегодня был рыбный день.
       – А может, и вещички у тебя имеются? – нежно шепнул дирижер.
       – Имеются, имеются! – ответил я, не подумав как следует.
       – Зачем же самому таскать? Зачем трудиться, дорогой? Сейчас придут мои парни, заберут и оставят в лучшем номере "Sibir"и. Мы тепло простились. Едва сдерживая охватившее меня ликование, я спустился в вестибюль этого поганого хлева и, проходя мимо швейцарской, небрежно бросил дяде Мише последний доллар со словами: "Вы, милейший, когда придут от маэстро Фернандеса, постарайтесь вести себя прилично!"
       И как же я раньше мог жить в этой занюханной плебейской дыре, в этом стойбище, в этом лежбище, в этом свинарнике, а может и курятнике, думал я.
       До конца дней своих буду с дрожью омерзения вспоминать случай вопиющей бестактности по отношению к клиентам – творческим интеллигентам. Как-то ночью, вернувшись с любовного свидания в "Параноис" и ощутив вдруг волчий голод, я заказал по телефону легкий завтрак: перепелочку по-генуэзски, омлет с красным перчиком, горячую французскую булочку плюс чашечку мокко.
       Так мало того, что горничную пришлось ждать целых семь минyr и она еще пришла совершенно одетой; мало того, что мокко оказался шоколадом, а булочка уже почти остыла! Так еще вместо обожаемых мною фисташек они напихали в перепелку какую-то фиговую мамалыгу.
       А сколько раз из всех трех пивных кранов в моем номере текло одно и то же пиво!
       Куда только смотрит президент?
       Я не расист, Клава, кто сомневается, но прошвырнувшись по Бродвею, понял, что судя по сильнейшему акценту, мой новый компаньон хоть и южанин, но несомненно 100%-ный американец.
       Темпераментный акцент нашего дорогого патрона навеял на меня незабываемое воспоминание о фестивале эротической песни в знойном Й'Бумбо, где я едва не стал лауреатом, исполнив балладу "Несгибаемый" (музыка Г. Скорняка, слова С. Гимнюка). Но об этом как-нибудь потом.
       Итак, я начал поиски "Sibir"и.
       Но вот что странно: никто из спрошенных мной прохожих, даже дворники не знали, где находится отель "Sibir". Все в смущении поспешно отходили прочь, стоило мне назвать это магическое слово. Тогда я начал искать Бруклинский рынок, на что один полисмен прорычал, что торговля на Бруклинском мосту категорически запрещена.
       Внезапно возникшее сомнение развеял таксофон. Поперхнувшись моими последними 15-ю центами, он бодро прострекотал:
       – Среди многочисленных комфортабельных, фешенебельных и респектабельных отелей, мотелей и кэмпингов США названия "Sibir" не значится.
       Подгоняемый недобрыми предчувствиями, я летел назад, в это грязное стойло, как шайба нашего Щипунца в ворота вашего Барахолки. Запыхавшись, я ворвался в швейцарскую, где увидел сияющего дядю Мишу. Подмигивая мне всем лицом и дыша чаевыми, он солидно сообщил, что как только я вышел, явились двое дюжих юношей и, отрекомендовавшись самыми трудолюбимыми музыкантами сеньора Фернандеса, загрузили и унесли мои чемоданчики (дембельский, дипломатический и средний, крокодиловой кожи, с сувенирами и памятными подарками для моей Клавушки)...

       * * *
       Сама понимаешь, что очнулся я в полицeйcком участке на замызганном топчане. Вокруг меня хлопотала бригада врачей-реаниматоров. За столом сидел сержант с набрякшим сиреневым (вероятно от виски) лицом.
       – Гражданин начальник, – взмолился я, дико озираясь, – где же мои вещи?
       Поигрывая пистолетом, коп дружелюбным рычанием посоветовал мне быть предельно откровенным. И я раскололся...
       Все выяснилось мгновенно. На запрос полиции ЦРУ ответило, что мой телефонный разговор случайно был записан на пленку, а компьютер-детектив ФБР тут же, на месте, заключил, что один голос принадлежал восточноевропейскому тенору средней руки Хоттперу Гленке Мелкоюдичу, он же Жмудский Соловей, а второй – эммигранту-рецидивисту Ломидзе Якову Гурамовичу, он же Яшка Ломик, он же Тамада, он же Сосо Каналия, он же…
       Перед тем, как сообщить это, мне впрыснули лошадиную дозу таламонала, седуксена и триоксазина на скипидаре с глюкозой, дабы парализовать впечатлительность художника.
       Что же касается подлинного Хулио Педры Фернандеса, то мне зачитали свежеотпечатанную сводку Пентагона о том, что господин под таким именем никогда не существовал, ничем не дирижировал и в войне с Вьетнамом не участвовал... Когда меня перекладывали с топчана на носилки, сизомордый просипел:
       – У нас, нью-йоркской полиции, такая, знаешь ли, коррупция, что и не приведи Господи! Чтобы найти, к примеру, ваши вещички, мы должны получить мзду, значительно превосходящую взятку Якова Гурамовича, а о размере последней можно узнать из вечерних газет.
       Но пойми, Клавдия, о мзде не могло быть и речи, т. к. мне было даже нечем рассчитаться с реанимацией.
       Ну, до свидания, пиши, проси, чего хочешь.


       5.

       Милая Клавдия!
       По стилю твоего многолетнего молчания нетрудно догадаться, как нелегко тебе дается приобщение к судьбе Большого Художника.
       Поэтому в целях передышки забегy вперед и обнародую одну из моих наименее душераздирающих историй.

 I Вступление
       Куда податься?
       Действительно, куда?
       Ведь кое о каких постигших меня неприятностях прознала широкая общественность, и мне необходимо было реабилитировать свое доброе имя, а в первую очередь восстановить и даже преумножить пошатнувшуюся платежеспособность.
       Самым выгодным, конечно же, было махнуть в Штаты, но по вполне понятным причинам меня туда как-то не тянуло...
       Великобритания не светила, и не потому, что в этой дыре по слухам сошлись протестанты с католиками и бьют нас, атеистов – нам не привыкать. Нет на островах мало-мальски ПРИЛИЧНОГО помещения, вот в чем загвоздка!
       Парижская "Олимпия" как назло уж который год на ремонте.
       А о моих дорогих согражданах и вспоминать-то противно!
       Лучшим выходом было примазаться к случайно подвернувшейся делегации знойный Й'Бумбо, на фестиваль эротической песни. Каким-то чудом мне это удалось, и мы отбыли в тропики.
 
II Основная часть
       Наветы не поколебали Меня.
Триумфальное настроение улетучилось уже в турбореактивном кукурузнике, рейс литер-чартер-гoп-комфорт 13-13/13. Я вовсе не суеверен, Кланя (кто этого не знает), и меня почти не волновало то, что под моим 13-м местом что-то все время адски тикало.
       Но в желтой бульварной газетенке, что подсунула скверновыбритая стюардесса в захватанной миниюбке, я увидел несколько явно провокационных злопыхательских заметок в свой адрес, имеющих целью сбить с толку либерально мыслящий музыкальный мир. Вот пара цитат:
"… неизвестно, как в других местах, но на сцене он вполне раскован, зато не вполне разнуздан..."
       Или:
" ...которому впору лишь озвучивать детские рок-оперетки вроде "Рогоносец в потемках"...
       И даже:
" ...так что жюри фестиваля Неаполитанской песни совершенно справедливо поощрило этого единственного вырвавшегося из клетки «соловья» вполне заслуженным титулом "Мистер Сексуальный Невежда-75"...
       Так вот куда пошел весь мой скромный капитал в банке города Неаполя! Как раз именно с 75-го Я вдруг стал 13-м по счету пожизненным подписчиком толстенного рукописного журнала, издающегося в Ватикане с загадочным названием "Der Homoseksualitat nicht normalen Pazienten fur Psichopatologi Klinik".
       Не исключаю, что сей солидный фолиант писался по-нашему но почерк был настолько корявым, а чернила бледными, что я и не пытался читать, словно и этим языком народов мира также еще не овладел в совершенстве.
       Я был вне Себя.
       Сидевшие по бокам Ластик с Филей утешали меня, чем только могли и помешали прямо с высоты швырнуть опровержения в морды всем гнусным интриганам и пасквилянтам. Втроем мы поклялись победить любой ценой.
       По трапу я спускался уже с видом Генерального претендента на Гранпри, предвкушая без промедлений в качестве почетного северного гостя досконально ознакомиться с достоинствами южной кухни (включая все без исключения восточные сладости) за твердую западную валюту профсоюза музработников и, как всегда, совершенно не догадываясь, что вскоре мне предстоит вынести внеочередной удар судьбы.
       Фестивальный агент-распорядитель с вызывающе курчавыми бакенами, даже неспрося автографа и глядя сквозь Меня полузакрытыми глазами, томно промычал:
       – Как особо дорогим гостям, вам отводятся литер-номера в образцово-показательной гостинице "Сибирячка".
       Не знаю, полуденное ли Солнце напекло мою голову или знойный акцент брюнета навеял что-то недоброе, но я (как впоследствии узнал от друзей) ухватил распорядителя сразу за оба бакена и взвизгнул:
       – Уж не тот ли это Бруклинский погребок на рыночном мосту?!?
       При этом, Клавдюша, на слове "Бруклинский" я взял верхнее "ля", что не удавалось мне ни до, ни после этого инцидента.
       Тут кто-то изловчился и сделал мне укол, причем, нужно отметить, неумело и поэтому чрезвычайно болезненно и я вырубился...

       * * *
       Очнулся только в номере.
       За окном благоухала южнаая ночь. Свежий ветерок, неся запах моря, чуть надувал прозрачную штору, сквозь которую глядели на меня крупные и немигающие южные созвездия. Стрекотание цикад сливалось с шелестом вековых пальм и кипарисов за балконом.
       Единственное, что нарушало эту божественную гармонию, был чей-то предсмертный хрип... С трудом повернув голову, я увидел на ярко освещаемой луной кровати, как в своем белом, залитом кровью фраке корчился мой лучший друг Ласло Швыдки, а из туалета донеслось вдруг леденящее душу гулкое кудахтанье... Это, обвив телом окровавленный унитаз, бился в конвульсиях мой второй лучший друг Феликс Помпа. Электричество во всем номере почему-то не зажигалось, но и при свете луны было видно, что раковина наполнена кровью.
       Тут у меня опять свело челюсти, а волосы, накануне уложенные феном, зашевелились.
       Заскользив по кровавым лужам в поисках убийцы, я наткнулся на телефон. Как это ни странно, он работал. Спасла случайность: я не совсем забыл телефон Всемирной Организации Здравоохранения в Женеве (Швеция). Минут через пятнадцать, чудовищно напрягая слабеющую память, я наконец набрал правильно этот четырнадцатизначный номер, вот он: 13-¬13-13-00-13-13-13. Можешь туда брякнуть, если, не дай Бог, понадобится, скажешь, от Меня.
       После этого вызвать скорую оказалось делом несложной техники, что мне и удалось за каких-то там пару часов. Уж не знаю, сколько еще времени сторожил я их появление, цепенея на балконе. С первым лучом Солнца, засиявшим над горизонтом, они прибыли.
       Друзей уносили. На мой панический вопрос, будут ли они жить, юный врач мгвовенно отчеканил универсальное заклинание, заученное, видимо, еще в пору бессознательного студенчества: "Quod hodie non est, id cras erit!" (Чеro нет сегодня, то будет завтра \лат\).
       Уже на лестнице юный эскулап вынул из-за пояса изодранную рукопись и, водя грязным пальцем по строчкам, сочно шлепая губами, принялся жадно читать. В машине он продолжил чтение. Мне удалось разобрать заглавие: "Введение в основы черной магии. Краткий курс. Пособие для малограмотных или фанатичныx вероотступников". Теперь стало понятно, почему он даже и ухом не повел, кorда Феликс, очнувшись, залепетал:
       – Фрейлейн Скажена, пpocтите, в последний раз простите!.. Эrо он меня попутал, этот блудливый Хотт, – и, узнав меня на ощупь, простонал, – Гога? Это ты? Дай твою руку, дорогой... Ах, как она холодна... Ты отключился, Гарри, наш нмер... о, тринадцатый этаж "Sibir'ячки"... Лифт демонтирован... Портье умчался и пропал... мы с Ласло, нашии бедным Ластиком, жив ли он еще, Гиви? Скажи правду, пусть горькую! Его кончина, надеюсь, не добьет меня... мы несли тебя, Гирш... Тяжелый ты человек... И твой бarаж тоже... Очень... очень устали, Гарел... Мы устали. Мы хотели пива... Пивопровода в нашем номере не нашли. Не подвели еще... Сволочи... Зато в ванной был один кран. Из него хлестал томатный сок... Прямо в ванну. Кто-то напился и не закрыл... сволочь... Мы даже не посолили его. Стали пить прямо из крана. Сперва он. Потом я... Потом он, потом я... Он... Я… Он... Я...
       Тут внезапно подал голос Ласло.
       – За кого страдаем, Феликс! Перли это дерьмо во фраке на тринадцатый этаж. Обидно, Феликс!..
       Но, к счастью, у него пошла горлом кровь...

       III Заключение
           Пронесло.

       В просторном и неубранном приемном покое ждал я одежду своих друзей, в котОлимпияорый раз изучая санбюллетень "Проказы проказы".
       Наконец выползла обрюзгшая хромая старуха-санитарка. В одной руке она несла окровавленный узел, в другой – ведро с надписью АНАЛИЗЫ, из которого выглядывала нечеловеческих размеров клизма.
       Проходя мимо и даже не взглянув в Мою сторону, она неожиданно метко швырнула мне узел и, перед тем как скрыться за дверью с загадочными табличками

                      0 0

                       П Е Р Е У Ч Е Т

                      Д Л Я    Ж    Л О Б ,

шепеляво процедила: "Ржавчиной обпились. Жить будут."
       Ну, до свидания, душа моя, пиши, проси, чего хочешь.


       б.

       Клавочка!
       Посылаю тебе очень дорогой набор открыток с видом бомбейского гетто, где нахожусь проездом с целью закупить кило-полтора кое-чего. Извини за необычный почерк – еду на рикше.
       Продолжаю рассказ.
       Если ты помнишь, я погрузил свой ценный багаж на трансатлантический лайнер "Stenka Roisman", который вот-вот должен был отчалить из Нью-Йорка в Марсель. Я же остался в необъятном городе один без родных, чемоданов, денег.
       Но добрые люди не дали пропасть.
       Не каждому известно, что на диком Западе чудом сохранилось одно учреждение, где человек человеку все еще не такой уж волк. Вся контора умещается в невзрачном небоскребишке на углу lЗ-й улицы и Митъкин-стрит и носит интригующее название ССО БЛЭФ Н/ПВО. Сразу же расшифрую – Совет Содействия Обанкротившимся, Легально-Эффективное Финансирование. А о зловещем значении Н/ПВО я по своей тогдашней дурости даже не поинтересовался.
       Меня никогда не перестанет изумлять прыть этих деловитых янки. Не успел я как следует затянугь галстук после флюорографии, как уже спускался в сверхскоростном лифте, распечатывая синий в белую звездочку конверт. Не долетев каких¬нибудь 40-50 этажей до Земли, я залился Соловьем, и было от чего!!! В конверте оказались Люкс-Билет на "S.Roisman", пропуск на две персоны в валютный корабельный бар, мандат для безбилетноro проезда в международном транспорте в один конец и, в довершение всего – увесистая пачка талонов высококалорийноro питания. Как же я обрадовался тогда! Уж тут-то я смогу лично проследить, чтобы ни один волосок не упал со скальпа легендарноro вождя племени Молостохо!
       О, как наивен я был в тот миг!

       * * *

       И неудивительно, желанная моя, что ты никогда ничегo не слышала о злополучнейшем "Stenka Roisman". Это был огрoмный пароход с первоклассными каютами, тремя теннисными кортами, упомянутыми уютными барами, оснащенными невиданной мною ранее, изумительной цветомузыкой; на борту также была богатая детская библиотека и разнообразнейший спортивный инвентарь. А главное, там был и актовый зал, а это значило, что можно подхалтурить афганскими романсами.
       После вышеизложенных потрясений я отдыхал, насколько хватало энергии. Просыпался после двенадцатой склянки и, лежа в постели в ожидании высококалорийного завтрака, учился плавать стилем батерфляй, а также делать себе искусственное дыхание способом "нос в рот".
       После завтрака шел 2-х - З-х часовой сон, а после суперкалорийного обеда из 5 блюд я вылезал из-под одеяла и целиком отдавал себя развлечениям.
       Разумеется, меня сразу же узнали. Не раз позировал я фотографам на верхней палубе, зависнув на гике, и даже дал несколько интервью, разумеется через запертую дверь каюты и небесплатно. Сам капитан сподобился попросить меня выступить перед отдыхающими, идя навстречу их горячим просьбам.
       – Ах, полноте, капитан, – ответил я и повернулся на друтой бок. – Разве не заметно, что я плыву без оркестра?
       – А разве для выступления вам нужен оркестр?
       – О, mein Кot, не знать такой элементарщины! И укачало же вас, папаша!
       – Ну, а с нашим ансамблем, – после долгого раздумья спросил капитан, – сможете?
       – А бабы будут?
       – Если вы имеете в виду дам, то разумеется.
       – Ладно уж. Но гонорар, как обычно. Мой. Весь.
       И я укрылся с головой.
       В тот же вечер я пристyпил к репетициям. Единственным помещением с мало-мальски сносной акустикой оказался кормовой туалет для нижних чинов. Часами работал я, запершись там, пока неотесанная матросня не выламывала дверь.
       В назначенный день, завитой и уложенный феном, с привычным чувством предвкушения очередного Триумфа, собирался я перестynить порог переполненного, вожделенно скандирующего зала... От полного Фиаско спасла моя Образованность – я не поленился прочесть второпях нацарапаную клинописью афишу на двери:

СЕГОДНЯ И ЕЖЕДНЕВНО!
ХОТИМЧИК!!!
ВОСТОЧНЫЙ СОЛОВЕЙ
СЕКСУАЛЬНЫЙ НЕВЕЖА-75
ВЫСТУПАЕТ С ДОКЛАДОМ НА ТЕМУ
ЭТА ЖУТКАЯ НОЧЬ В СКВЕРЕ-ГАРДЕНЕ
В СОПРОВОЖДЕНИИ МАТРОССКОГО АНСАМБЛЯ
ГОЛУБЕНЬКИЙ ПЛАТОЧЕК!
В ПРОГРАММЕ ИСПОЛЬЗОВАНА МУЗЫКА ШУЛЬМАНА,
СКОРНЯКА, ГИМНЮКА, МАСАЙСКОГО
ЯВКА ПАССАЖИРОВ, А ТАКЖЕ СВОБОДНЫХ ОТ ВАХТЫ
ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА ОБЯЗАТЕЛЬНА
       АДМИНИСТРАЦИЯ

       А?
       Этим меценатам, этим толстосумам с плебейскими дyшонками по всей вероятности не дано понять Истинное искусство! Под фирменной дубленкой они способны разглядеть лишь дефицитный батник, а под ним лишь заграничную водолазку, но не Пламенное Сердце Художника (ПСХуд).
       До свидания, пиши, проси, чего хочешь.


       7.

       Соловей поет к любови,
       Котофей орет – к деньжатам.
       Песня 
   
       Уважаемая гражданка Пронина К.В.!
       Настал черед посвятить Вас в суперинтимнейшее мое похождение –сентиментальный роман с грустным концом...

       Аугуста...
       Единственная дочь автомобильного магната Фиата Эбобулива ...
       ...Она ворвалась в мою жизнь на яркожелтом "Ягуаре" в самый разгар вечернего бала, резко затормозив в центре танцверанды.
       Выхваченный испепеляющим взором из толпы отборных поклонниц, не в силах противиться ее колдовским чарам, ослепленный флюоресцирующей косметикой, оглушенный звоном ее платиновой миникольчyги, парализованный неземными ароматами ее духов, я на ватных, негнущихся ногах приблизился к Совершенству.
       Начался ТАНЕЦ.
       Невиданная скромность не помешает мне сознаться, что именно быстрый кан¬кан принадлежит к тем танцам народов мира, которыми я овладел в совершенстве.
       Korдa измочаленный "Платочек" начинал совсем уже непотребно фальшивить, моя возлюбленная будила засыпавших музыкантов звонким криком "Папка оплатит!"
       Неизвестно, кoгдa меж моих ладоней выскользнула нить, связующая меня и реальный мир, но примерно через сутки я застал себя сидящим в неглиже на капоте "Ягуара" с кружкой бренди в одной руке и творожным кнедликом в дрyгoй.
       Из распахнутоro багажника повторился томный зов:
       – Ну, таки иди же уже ко мне!
       Я съехал с капота и крышка бarажника с грохотом захлопнулась...


       * * *

       С первыми лучами Солнца я гулко шагал по бронированной спецпалубе с зубной щеткой во рту, намереваясь нанести своему багажу утренний визит. Зажмурясь, чтобы мысленным взором объять все без исключения ковбойские мотивы керамической плитки, я вдруг ощутил во рту кроме своей изготовленной по спецзаказу из хвостика новорожденного колонка зубной щетки верблюжью колючку...
       Это были губы Аугусты. От счастья у меня свело челюсти, невеста, ухватив меня за ручку щетки, куда-то потащила, приговаривая:
       – Эх, Гаврюха, ну и счастливчик ты, ну и везунчик! Сейчас вот распишемся, сыграем свадебку, папка купит необитаемый островок, заживем! У нас не забалуешь!
       Добравшись до радиорубки суженая мигом отбарабанила шифровку о своем окончательном выборе моему родному тестюшке.
       Ответ подшефной радиостанции ПАПЫ был лаконичен: ГРИНЯ, СЫНОК, узнаю НОМЕР СЧЕТА – ПЕРЕВЕДУ, СКОЛЬКО ХОЧЕШЬ.
Вот видишь! – визжала супрyrа, – у меня же не пахан, а кусок  чистого золота! Теперь на твоем счету первые $ 10.000.
       Взявшись за руки и заходясь беззаботным смехом мы ринулись в капитанский кубрик, чтобы утрясти последнюю мелочь – Аугуста даже не мыслила своей первой свадьбы без лучшей подруги – юной баронессы Гизелы фон дер Клейнвассеркукель, безвыездно томящейся в добровольном изгнании где-то на задворках Филиппинского архипелага, на коралловом острове Сан-Фернандо, славящеroся на пол-света своими бордeлями.
       – Ну, так где же мы уже? – нетерпеливо освeдoмилась она.
       Капитан нехотя вытащил изо рта погасшую трубку телефона и указал ею на экран выключенного телевизора:
       – Похоже на Атлантику.
       – А где же у вас Филиппины?
       Капитан вздохнул и указал взглядом вниз.
       – Мы туда заедем за Гизелой!
       Старик опалил нас взглядом сонного карпа, а я, чувствуя себя уже одной рукой в Кармане папки Эбобулина, про себя усомнился, не помешает ли чрезмерный опыт и явно затянувшаяся морская практика нашему ветерану грамотно, а главное, изящно перестроитъся в другой ряд?
       Поэтому закинув Ногу за ногу и солидно посасывая зубную щетку произнес:
       – Попрошу только не через Бермудский треугольник. Папка оплатит.
       – Бермуды? – поднял кустистые брови капитан, – а что в них плохого?
       – Ну, что вы! Вроде бы с виду интеллигентный человек! Там же гнездятся всякие летающие сервизы, которые...
       – Ни разу не встречал! – отрезал он.
       Вот старый морской конек! Я бы с таким вот в разведку не пошел. Пусть идет сам! А жена вновь завизжала:
       – Нет, через Бермуды! Хочу через Бермуды! Папка и это оплатит! – на что капитан, заканчивая разговор, прокряхтел:
       – Ну, если оплатит, то можно даже через Кавказский хребет!
       Привычным движением он достал из тумбочки бутылку рома, счеты, стер рукавом кителя табачный пепел с глобуса, тщательно послюнявил карандаш и погрузился в вычисления так глубоко, что на поверхности осталась одна только плешь.
       На первый взгляд, Васильевна, все прошлые, настоящие и будущие проблемы наиизумительнейшим образом разрешились сами собою, но ты же знаешь тяжелый, несгoворчивый характер моей Фортуны: лишь только слегка расслабишься вмиг повернется Задом!

       8.
 
       Не зная брода, плыви без флота.
       Народная мудрость


       Читая и перечитывая эти правдивые строки, ты, родная, видимо уже не раз сглатывала слезы радости в связи с тем, что злой рок совсем забыл обо мне. Но он затаился, коварный и выжидал, чтобы нанести мне самый сокрушительный удар...
       Это случилось во время танцев на рассвете...
       Взрыв был такой силы, что вторая половина, висевшая на мне уже хороших полтора часа ("Платочек" выл блюз), оборвалась.
       Цветомузыка, внезапно расцветившись невероятной, восхитительной радугой, взбледнула и умолкла.
       Все бросились кто-куда. Я же – спасать Багаж.
       Не подумай только, милочка, будто я какая-нибудь там крыса сухопутная или салага. Считайте все меня моряком с 25-и лет, когда я впервые убежал из дома и устроился юнгой на речной трамвайчик, курсировавший по густым, пахучим водам Гнили от райцентра Спецмaдьярки аж до самых Верхних Чепчиков (с заходом и трехминутной стоянкой у пристани "Птицефабрика Стары Пупочки"). И совсем неважно, что в начале первоro же рейса я был списан на берег в связи с появлением на борту roраздо более смекалистoro парнишки.
       Благодаря моей Впечатлительности Художника, а также ПСХуд (см. предыдущее письмо) этой морской практики оказалось достаточно, чтобы в момент бедствия перед лицом неумолимой стихии я, съезжая по накренившейся палубе в предполагаемом направлении багажного отсека, выкрикивал команды: "Свистать всех наверх!", "Трави шкоты!", "Юнга за бортом!", "Полный назад!", "Правый галс!", "Руби мачты!", "Суши весла!" и многое другое, столь же необходимое в сложившейся ситуации.
       Так я почти доехал до трапа, где был остановлен за волосы капитаном. На старика невозможно было смотреть без содрогания.
       – Спускайтесь-ка лучше на плот, сэр, все уже там.
       – Без багажа не спущусь, – парировал я.
       – Увы, – развел руками капитан, – багажный трюм взорван экстремистами. Я б этому гаду... Ну, словом, происки...
       – Как же так – возмутился я, – они же сказали, что она не заряжена.
       – Кто это она, кто это они??! – затопотал ногами морской волк, лысея на глазах и пытаясь обнажить ржавый кортик.
       Я-то имел в виду старинную германскую торпеду выпуска 1915 г. с сохранившейся надписью мелом: "О, mein Kaiser!", которую я выклянчил в обмен на жвачку у юных бойскаутов, собиравших металлолом на Парк-Авеню. Они же и убедили меня, что торпеда не взорвется, упирая на то, что если ей и суждено было взорваться, то она проделала бы это значительно раньше. Я немало сил потратил на упаковку этой дуры в ящик из-под тропических маракуйя с дальнейшим намерением водрузить сей экспонат в старинной беседке на сваях, чтобы в первый же день приезда сразить наповал всех собравшихся друзей-завистников и прочих прихлебателей.
       Пока я осмысливал столь горькую утрату, капитан метким ударом "под копчик" переправил меня через перила, крикнув вослед:
       – Эй, на плоту! Принимай экстремиста!
       Полет мой был столь непродолжителен, что я так и не успел окончательно решить, что же поставлю теперь посреди прудика в беседке на сваях, как оказался в объятиях Аугусты.
       – Какое счастье, ты-таки жив, Гаврик, а я-то дура сижу тут и считаю, сколько мы за тебя получим по страховке.
       – Нам это ни к чему, – сухо заметил я, – сама Судьба страхует Меня от напастей. Причем бесплатно.
       Мне не составило труда утвердить порядок спасения пассажиров: сначала женщины с детьми, затем прочие, наконец инвалиды, но в первую очередь – творческая интеллигенция. А посему, едва заслышав шум вертолета, я мгновенно выхватил из брюк и принялся размахивать в воздухе тем, с чем никогда в жизни не расставался, а именно, пунцовым с синим кантиком билетом члена ССО БЛЭФ Н/ПВО.
       Тут же увидев перед носом спасительный канат, я не замедлил, забыв про застарелый ишиас, с ловкостью далеких предков вцепиться в него и взмыть в небо, все равно, что Икарус... Аугуста что-то лепетала внизу, но я ободрил любимую словами, идущими прямо от сердца:
       – Будь же мужчиной, моя девочка.
       И полетел над океаном, чуть-чуть намочив брюки теплой соленой водой.

       9.
 
       ...а черно-синие океанские волны, поигрывая бликами зари, медленно но неумолимо покрывались паркетом из драгоценной секвойи ...
       ...а я покачивался над водой, с каждым махом все полнокровнее ощущая себя членом ССО БЛЭФ Н/ПВО. Вот же повезло мне с этим членством, так уж повезло! Ведь за спасение любого из нас полагается огромный куш, даже малая часть которого может обеспечить по гроб жизни каждого, даже личность с самыми высокими запросами.
       Иначе, какого ж лешего они б погнали сюда вертолет?
       Высочайший профессионализм спасателей проявлялся даже в мелочах – меня втянули в салон не руками,(а вообрази!)ногами. Не пошлют же по такому делу новичков.
       Как только фрамуга железной птицы с омерзительным скрежетом захлопнулась, мои спасители – один рябой, другой щербатый и даже третий, который рулил, вовсе не собирались скрывать первобытной радости, рассчитывая по всей видимости, что вопрос с призом-премией уже решился для них положительно, что, разумеется, гарантирует им обеспеченную и безмятежную старость.
       Я скромно, с терпеливым достоинством ожидал, когда меня опознают, прочувствуют наконец, кого спасли.
       Не прошло и ceкyнды, как они прозрели. Рябой в обнимку со Щербатым неистово заскакали по салону, круша развешанную вокpyг для расслабления спасенных стеклянную бижутерию, и даже шофер выбивал задом какую-то шаманскую чечетку.
       Своими ужимками они как бы приглашали и меня разделить их радость. Немноro поразмыслив я решил, что уступив прocьбам этих блaroродных, но простоватых служак, вряд ли подмочу репутацию. И попытался приплясывать, но не успел завершить первую фигуру танца, как они заметили влажность моих брюк и вероятно опасаясь, что я еще чего доброгo застужу голос и предъявлю им дополнительный иск, в целях экстренного утепления плотно, практически без складок упаковали меня в красно-оранжевую пеленку с натуральным начесом и специальными тесемками, уложив на почетное место рядом с Водилой.
       Затем Щербатый и Рябой, тихо посовещавшись на своем гортанном языке, вынесли и почтительно поставили возле моего изголовья Подарок. Вот тут-то я и смекнул, ЧТО поставлю посреди прудика в беседке на сваях. То была необычайно красивая, безмятежно искрящаяся разноцветными мигающими огоньками игрушка с кнопками, рычажками, клавишами... О такой штучке я мечтал с раннего детства.
       После всего случившегося, как понимаешь, не возникало желания признатъся ни им, ни даже себе самому, что из жирного куша, который с прекраснодушной наивностью эти недалекие люди вскоре собираются поделить между собой, им не достанется ни цента, ни пфеннига, ни песо, ни эскудо, ни последнего грошика!
       И действительно, откуда им знать, что за кровь течет в моих жилах: ведь я потомок Аристократов, Полководцев, Политиков...
       Привожу выдержки из "Родословной", которая скоро увидит свет трехтомным подарочным изданием с суперобложкой и цветными вкладками.
       Мой прадед, Хотиматор фон Нимиц, к примеру, едва покинув стены церковного приюта для убогих, начав практически с нуля, без малого за сорок лет исхитрился сколотить капиталец, перепродавая подержанное бельецо.
       Его несостоявшийся наследник дедушка Хотман-старший, боготворивший меня буквально с пеленок (не опускаясь, правда, до игрушек или гостинцев), чуть было не испортил своего одаренного внука чрезмерным обожанием (что не помешало ему на самом закате дней проклясть меня, приревновав к хорошенькой соседской служанке) слыл отпетым ростовщиком-мироедом всей Галиции, Жмудии и юга Померании.
       И, конечно, грех умолчать о моей тетушке, рыжеусой красотке Гойке Рейтузвестерн (урожденной Хотца), которая в течение 56-ти лет упорно и неутомимо судилась с кустарной мануфактурой по переобивке и переоблицовке обветшалой мебели "Самсон" и в результате блистательно – правда, посмертно – выиграла-таки несколько затянувшийся процесс, нанеся этим благородному семейству Чепчиков, основателям и патриархам общины, роковую цепь непоправимых бедствий, результатом чего стало захирение, упадок, опустошение, а вскоре и полное исчезновение с лица земли некогда процветавшего местечка Гобелены.
       Как ты думаешь, Клавуша, отягощенный такой наследственностью, упущу я хоть тугрик, юань или геллер?
       НИКОГДА!
       И поскольку истинное искусство несравнимо дороже (на наш взгляд) низменных материальных ценностей, я решил скрасить скорбь и разочарование троих неудачников венцом своего репертуара. Прочистив горло и основательно распевшись, я приступил к исполнению (как ты, возможно, уже догадалась) баллады "Несгибаемый".
       Именно этот шедевр выдвинул Меня из безликой армии посредственностей в элиту мировых солистов-вокалистов. Вдохновляемый мечтою о деньгах, я буквально выворачивал верхние дыхательные пути наизнанку, не забывая также при этом сопровождать пение (насколько позволяли тесемки) изысканной целомудренной жестикуляцией, коей я незамедлил овладеть сразу же после недоразумения с титулом сексуального невежды. Последние жизнеутверждающие рулады прозвучали уже на твердой почве Материка. Ты не сможешь себе даже вообразить, Клава, как трогательно протекало наше прощание с моими новыми друзьями – Щербатым, Рябым и Шофером. Я даже пригласил их денек-другой, когда выйдут на пенсию, погостить у нас, предоставив или Бог весть когда заколоченную, с дурной славой усадьбу Ласло, или же необитаемый после поджога хутор Феликса – на выбор.
       Единственное, на что я так и не решился намекнуть закадычным дружкам, это то, что за свои хлопоты они не получат ни драхмы, ни лиры, ни даже стотинки!
       Ведь яснее ясного, что спасся я самостоятельно, а посему вышеупомянутая суперпремия за спасение члена ССО БЛЭФ Н/ПВО причитается спасителю, то есть мне. И я буду драться за нее, как раненый, взбесившийся, ополоумевший от страха Лев.
       В любой инстанции.
       Да проси, чего хочешь!


       10.


       Клавдюшка!
       Моя популярность вновь катастрофически растет. Вот тебе вырезка с моим портретом и, естественно, обо мне же.
       Ознакомься.
       Лично мне недосуг заниматься такой чепухой, тем более, заметка опять как назло на языке народов мира, которым я еще не овладел в совершенстве.

       40 ЛЕТ НАД ВОДОЙ

       На днях корреспондент коммерческого еженедельника «Пюре» месье Крюшон Тяну взял проблемное интервью у бывшего командира элитного спасательноо авиаотряда, почетного ветерана месье Бампера.
 
       Корр  Я не ошибусь, если осмелюсь утверждать, что Вы более 40 лет бессменно возглавляли группу особого назначения нашей славной спасательной авиации?
       Бамп  Это так. Я начал еще…
       Корр  Это не важно. Так не припомните ли для наших постоянных читателей какой-нибудь впечатляющий случай, где в полной мере проявились ваши профессиональные качества вкупе с чертами мужчины-героя?
       Бамп  За 40 лет пережито немало всякого, но ужаснее того, что суждено было мне претерпеть во время крушения проклятого «Розма» не было никогда и, хочу надеяться, ни с кем не повторится…
       Корр  «Стефан Розман»? Не имеете ли Вы в виду…
       Бамп  Да, имею, именно его, бывший эсминец «Проститюшн» военно-морского флота США!
       Корр  Так ведь, насколько мне известно этот допотопный динозавр в самом начале 1-й мировой был торпедирован германцами…
       Бамп   …но затонул на мелководье, был зачем-то поднят и после капремонта дарован Американским Конгрессом Союзу Уцелевших Коренных Аристократов (SUKA) и даже какое-то время под новым названием «Паром Сидор Громовержец» курсировал в низовьях Миссисипи.
       Корр  Как Вы прекрасно информированы, месье эээ…
       Бамп  Еще бы! В клинике неврозов профессора Шнейдермана, куда я угодил после этого случая, у меня было достаточно времени для экскурса в историю флота… Так вот, уже где-то в начале сороковых во время триумфального слета SUKA с грандиознейшим банкетом по случаю взятия Москвы непобедимой армией Вермахта из-за преступной халатности кока (оказавшегося при расследовании евреем) на пароме случился опустошительный пожар, все уцелевшие аристократы сгорели и после дизинфекции эта развалюха была арендована какой-то садистско-нудистско-благотворительной бандой с загадочным названием ССО.
       Зарегистрированная, как «прогулочная самоходная баржа «Stenka Roisman» этот плавучий сортир в основном использовался, как место отправления всевозможных физиологических птребностей трудящихся Большого Нью-Йоркского дока.
       И в тот незапямятный год, когда я против воли стал почетным клиентом профессора Шнайдермана, этот проклятый «лайнер» был списан на металлолом и, благодаря спокойной в то время года Атлантике, без помощи дорогостоящих буксиров, своим тихим ходом отчалил в свой последний рейс на марсельские сталилитейные предприятия…
       Корр  Боже! Когда вы это все успели выяснить?!!
       Бамп  Доктор Шнайдерман лечит надежно и не торопясь. Так вот, курсом на Марсель, прямиком в концерн Клецки и Сын, захватив на борт кучку отщепенцев, забулдыг и прочих люмпен-изгоев, неспособных оплатить свое бегство в Европу по самому нищенскому тарифу.
       Корр  Все это действительно проблематично, но…
       Бамп  В тот


       11.


       ЧЕРНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

наш вертолет стартовал с базовой площадки нефтеналивного танкера «Скотопромышленник д-р Дж. Холлидей Мл.» ровно в 7.00, а может 10.00 с секундами.
       Настроение у нас всех, т. е. у пилота-аса Мишеля Могила, штурмана 1-го класса Роже Копенгагена и, конечно же мое, было прескверным.
       Ведь по старой доброй традиции мы, летуны, увольнение проводим так активно, насколько позволяет здоровье. А местные имеют все основания считать, что нет для них большего несчастья, чем испортить оношения со спасателями: каждый старается услужить нам, чем только может. Поэтому выходные, как правило, выдаются дьявольски бурными, доводят до полного изнурения, и чтобы придти в относительную норму, требуется продолжительный отдых.
       С тяжелыми головами мы поднядись в воздух. По взгляду Роже нетрудно было дгадаться, что правильный курс на сегодня не гарантируется. А свой знаменитый «летный почерк» Мишель восстанавливал лишь к среде.
       Мне почему-то показалось, что пара аккордов из И.-С. Баха несколько уменьшат головную боль и сухость во рту и я зачем-то врубил рацию. Но вместо ожидаемой фуги № 13 си-бемоль до нас донесся монотонный голос нашего гугнивого диспетчера. Бестрастно зачитав координаты какого-то аварийного судна, он предписывал немедленно отправиться туда и доложить.
       Проклиная все плывущее, тонущее и утонувшее, а также Баха вместе с администратором спасательной службы этим проницательным рогоносцем Бастаралли, мы через силу поменяли направление и вскоре увидели плавучий сарай. Эта калоша давным-давно свое отплавала, давала хороший крен и впридачу облако зловонного дыма.
       На море штиль, бродяги мирно восседали на плоту, спасать там было некого. Мишель уже начал маневр разворота, когда случилось это…
       Один из находившихся на плоту дармоедов от низменного страха за свою драгоценную шкуру потерявший человеческое обличье, ухватился за свисающий из люка трос, на котором по понедельникам этот желудочник Роже обычно охлаждал свой жалкий кефир. Конечно, проще всего было отдать трос в воду, но не для кого не секрет, что всякий, лишивший нашего Роже кефира в понедельник, рискует потерять не только расположение Роже, но и его самого.
       Мы совсем растерялись. Согласитесь, такое встречается не каждый день. Машина и так была перегружена: накануне Мишель в несчетный раз поцапался с подружкой и, собрав лучшие вещи из своего и, разумеется, ее гардероба, утрамбовал в хвостовом отсеке.
       Что было делать? Распахнув нижний люк, я при помощи окончательно скисшего Роже попытался было спихнуть прохвоста с малой высоты ногой, но этот маньяк вскарабкался по нашим комбинезонам с резвостью мартышки, схватившей бациллу бешенства и без памяти заметался по кабине.
       Невероятных усилий стоило нам с раскрасневшимся Роже поймать дурака, в то время как стенающий Мишель на всех газах дул в сторону базы. Смирительными рубашками нас тогда еще не комплектовали и мы припомнили все подробности своих биографий, пока скрутили ошалевшего психа единственным парашютом.
       В результате этой акции большая часть приборов была перебита, но главная беда – разлилась 20-ти литровая канистра бензина, которую смекалистый Роже исхитрился слить незаметно от техников для своего новенького «Пежо».
       Пилот Могила первым различил спасительный, ни с чем не сравнимый по великолепию контур танкера «Холлидей». Говорю тебе, не более 2-х морских миль осталось до избавления. Мы поняли, что выходим сухими из самой гнусной переделки.
       И мы, не сговариваясь, как всегда, запели. Бедный Роже – «Смейся паяц!», несчастный Мишель – единственное, что знал – «Марсельезу»; лично же я попытался взять несколько жизнеутверждающих аккордов из того же Баха.
       Это-то нас и погубило.
       Сначала спеленутый придурок вслушивался, склонив голову на бок, а затем разразился каким-то пронзительным шаманским визгом и, насколько позвояли стропы парашюта, сопровождая эти рулады такими омерзительными по своей похабности телодвижениями, что у меня зашлось сердце…
       Я со смертной тоской ощутил, как цепенеют конечности, немеет лицо, перехватывает дыхание. С усилием переведя взгляд, увидал я побелевшего Роже, мертвой хваткой прокусишего горло бутылке своего кефира.
       В другую крайность впал всегда столь флегматичный Мишель. Ударами оторванного штурвала он крушил все вокруг, создавая оглушительный «аккомпанимент» дикой «мелодии». Выражение его лица при этом я до сих пор тщетно пытаюсь стереть из своей памяти.
       Мы стремительно теряли высоту. Утреннее солнышко заглядывало то в левый, то в правый иллюминатор. Мысленно я успел проститься с невестой Клотильдой и даже обратиться к Творцу с мольбой о возможно скором и безболезненном переселении в лучший мир, как мы првалились в

       12.

       НЕ-БЫ-ТИ-Е…

       Корр  О-ля-ля…
       Бамп  Совершенно бесполезно пытаться передать мои чувства, когда расширенный консилиум психоаналитиков под председательством профессора Шнейдермана после многочасовых дебатов счел целесообразной демонстрацию двадцатитрехсекундного ролика, запечатлевшего падение нашего вертолета на «Доктора Холлидея».
       Набирая скорость в смертельном пике, напитанная горючим машина, безграмотно входя из «бочки» в «штопор» и обратно, цепляет одну мачту танкера, затем, после немыслимого виража сбивает все тарелки космической связи с другой, далее, неуклюже спланировав, расщепляет капитанский мостик, волчком юлит по скользкой от мазута палубе, разбрасывая далеко вокруг штабелированные там бочки керосина и, наконец, спихнув пару контейнеров за борт, сама валится в океан, зацепившись изуродованным винтом за якорную цепь в каких-нибудь десяти футах от ватерлинии…
       Корр  О Боже Праведный!
       Бамп  Да. И ведь мне повезло меньше, чем Мишелю с Роже: сплющив своими телами канистру из-под бензина, оба надежно отключились. Я же битые два часа (пока останки вертолета затаскивали на палубу лебедкой, заливали чем-то холодным и резали чем-то горячим, дабы вызволить нас) два с четвертью часа вынужден был перечислить артисту все известные мне пункты благотворительного питания и раздачи старых тряпок, да еще мимикой растолковать, как попасть туда без помощи общественного транспорта, который был ему явно не по карману.
       Корр  Да кто ж это был, Ив?
       Бамп  Не имею представления, Крюшон.
       Вероятнее всего какой-то гастролер из восточных варваров, впервые попавший в Штаты и тут же свихнувшийся от вида товаров народного потребления. Вот его изображение, когда он клянчит угоревшего пожарника обменять часы на какой-то орден "Мистер с чем-то там". Фото разрешаю опубликовать.
       Корр  Мерси за классное интервью.
       Бамп  И, в довершение всех бед, таинственно исчез цветной радар с программой самообучения, заказанный у корейцев. И чертовски дорогой прибор как назло записали на меня. Так что на погашение долга почти хватило приданого моей бедной Клотильды...
       Корр  Ну-ну! Не стоит так изводить себя, ведь к счастью все это в прошлом, не так ли, месье Бампер?
       Бамп  Увы, месье Тяну,

       13.

       УВЫ!

       Ежегодно, в этот самый день, в 9 часов утра я, поддерживаемый верной Клотильдой за парализованную руку, направляюсь в муниципальную психлечебницу Сен-Бля.
       Там уже почти все готово.
       Почтенная сиделка мадмуазель Коклюш-Ревю с трудом вкатывает кресло с неопрятным старикашкой. Это все, что осталось от Мишеля Могила – в прошлом неукротимого и безжалостного разорителя самых счастливых семейных гнездышек...
       Корр А месье Копенгаген?
       Бамп Разумеется, и он здесь. Доставленный накануне из корсиканского пансиона для ветеранов, наш подрумяненный Роже как всегда пытается улыбаться.
       Президиум Совета ветеранов обращался поочередно к тринадцати медицинским светилам и все они, не сговариваясь, присягли, что нет ни малейшего шанса на успех операции по извлечению злополучной кефирной бутылки из больного желудка Роже.
       Позади ровно год безумных ожиданий; сейчас нам вновь предстоит просмотр фрагмента о падении вертолета.
       При первых же кадрах дряхлый Мишель привычно хватает за уши предварительно обритого наголо санитара, изображающего штурвал, и, не сводя сосредоточенного взгляда с зкрана, принимается самозабвенно «рулить».
       Мы с Роже также не в силах оторваться от зкрана, мы страшно переживаем за нашего водилу, мы не осмеливаемся ни помочь ему, ни помешать, и где-то в самой глубине души надеемся, что он справится, обязательно справится с неподатливым штурвалом и посадит нашу машину.
       ...Напряжение все нарастает...
       Мне, как старшему, давно пора выкрикнуть какую-нибудь команду, но после трехчасовой беседы с нашим убийцей о местах продажи уцененных товаров я могу говорить лишь шепотом.
       Тут на помощь приходит Роже: нажимает клавишу магнитофона выходным протезом передней конечности и помещение сотрясает громоподобный приказ:
       ПРОХОДИМЦА - ЗА БОРТ!!!
       Мы с Клотильдой быстро покрываем парашютом сиделку Коклюш-Ревю (за отсутствием добровольцев мужского пола роль проходимца ложится на бедняжку) и с размаху выбрасываем в окно… что с Вами? Может, стакан воды? Да-да, именно в окно на заранее расстеленный матрас.
       Экран гаснет, Мишель из последних сил вытягивает штурвал на себя. На его лице, а также лице санитара читается восторг: и в этот раз полет удачно завершен, машина надежно стоит на площадке всеми тремя шасси...
       Эта ежегодная инсценировка, по авторитетному мнению д-ра Шнайдермана необходима, как воздух; ведь это наполняет нашу жизнь, вернее жалкий ее финал хоть каким-то смыслом...
       Ну, что это? Как не стыдно! Утрите сопли, месье журналист! Этой вот салфеточкой, вот так, вот так.
       Корр Pardon… Pardon…
       Бамп Так о чем я? А, о смысле жизни...
       Да, на оплату этого маленького спектакля уходит почти все, скопленное нами за год: мое скромное жалованье консьержа, львиная доля пенсии инвалида Могила, а также жалкие крохи, вырученные от реализации вот этих салфеточек-снежинок, что круглый год бедняга Роже вырезает протезом задней конечности в корсиканском, ордена св. Доминика Доме ветеранов Спасательной Службы.
       Салфеточки эти, к слову сказать, поступают преимущественно в период предрождественской распродажи в дешевые лавчонки Тити.



 
       14.


       Сор, бумажки да какашки
       По воде плывут кругом.
       Жемчуга да изумруды
       Все на дне лежат морском…

       Старинная песня
       

       Здравствуйте, Клавдия!
       Не считая себя более связанным какими-либо обязательствами скрывать от Вас что бы то ни было, довожу до Вашего сведдения, что в Марселе, как впрочем и в Париже (Асh Paris, Paris...) без Валюты делать нечего.
       Потянуло на так называемую Родину. Промозглыии ненастными ночами, свежими росистыми утренниками, соловьиными вечерами, да и в полдень после обеда все чаще снились отпускные гастрольные турне Спецмадьярки – Швыдкое, далее по всем пунктам, кроме Чмо, Нью-Пепелище и Голанское. Людишки там у нас зажиточные, но доверчивые, простоватые...
       А на том берегу полноводной, кишащей раками Гнили живописно белеют двадцатипятиэтажными хатками на фоне вершин Тухесберга Новые Зануды.
       Там, там на шатком скрипучем сеновале ждет не дождется меня трактирщица пани Скажена, приемная дочь лучшего в округе счетовода, слабоумного Милки Любера.
       Ну, не имеет ни малейшего смысла даже упоминать о крохотной заминке на Таможне, которая привыкла, что обратно я пересекаю границу в товарном вагоне, а в случае особо успешных гастролей – в двуx-тpex.
       В отчетном же случае мой багаж состоял только из гардероба, а весь этот гардероб находился на мне.
       Предстояли мелкие формальности: послойная флюорография квадратно-гвоздевым способом, сверхглубокая пальпация живота и шеи, сбривание волосяных покровов с последующим выстукиванием черепа и, естественно, перепломбировка зубов; активная, а также пассивная пробы желчи на изумрудную крошку и спектральный экспресс-анализ кала на скрытое золото.
       Но самым нестерпимым (для меня) оказалось вводное собеседование с дежурным психиатром, жидким старичком, ни в какую не желавшим верить в постигшие меня невзгоды и твердившего всю дорогу одну фразу: "Прекрасно придумано, пан Хотимец, ей-Богу, удачная легенда".
       Безбагажный, во все еще влажных брюках, обритый и униженный недоверием таможни, обманутый Возлюбленной, предстал я перед холеными рожами своих отъевшихся оркестрантов.
       Шутки-шутками, но в сберкассе меня дожидались $10 000 чистыми, а в беседке на сваях – факс-анонимка:
       «Подавись папкиными ПРОНУМЕРОВАНО и катись к ПРОШНУРОВАНО.
       ЗАМ. НАЧ. ПОЛИТОТДЕЛА САНФЕРНАНДСКОЙ БАЗЫ.
       ФИЛИППИНСКИЙ ВОЕННЫЙ ОКРУГ».
       К этим трудовым сбережениям, родная, я даже и не мыслил прикасаться, чтобы не промотать их на:
       1) Разминку
       2) Пристрелку и
       З) Затравку – в преддверии грандиозной золотой лавины ССО БЛЭФ Н/ПВО.
       Стихийно начавшийся в райцентре Соловьиный Праздник увенчался Церемонией вручения мне Повестки простым деревенским почтальоном герром Мюллером. Разумеется, в приcyrствии всех жителей, включая даже лиц, обязанных по не зависящим от меня обстоятельствам пребывать в родильном доме или морге.
       Во вступительном к повестке слове я предельно лаконично выразил свое частичное удовлетворение поведением мировой музыкальной общественности, которая чуть ли не умудрилась превзойти самое себя, оценив почти по достоинству Мой Личный вклад в Сокровищницу Творений Человеческого Духа.
       Далее, я самым обстоятельным образом обрисовал, каких нечеловеческих усилий стоило мне твердое, окончательное решение не жертвовать даже мизерную долю свалившегося на меня богатства на городские нужды в том числе даже многолетнюю назревшую и перезревшую проблему санобработки родильного дома или хотя бы морга.
       И в заключение, основательно отполоскав горло остатками шампанского, Я огласил Документ:
       «Сэру Хотимчику, эсквайру!
Ущерб, Haнeсенный Вами Филиппинскому морскому napoxoдcmвy, а также спасательной береговой службе исчисляется суммой $9.999. и 87 центов».
       Далее шел полный перечень утраченных ценностей. Не буду злоупотреблять твоим ангельским терпением, дорогуша, и приведу этот список в другой раз. После пункта «Кефир обезжиренный "Samez" 0,75л без стоимости посуды» шло
       «Предуведомление:
Всемирная Конфедерация ССО БАЭФ Н/ПВО увдомляет, что данный инцидент на ее юрисдикцию не распространяется на основании п.l §1 Устава: "Н/ПВО" сокращение "На Пресных Bogax"».
       Это означало лишь то, что на этот раз придется платить мне, т. к. катастрофа, разбившая мое сердце, опустошившая голову и карманы случилась на соленых водах...
       Конечно же ты, Клавка, вместе с остальными фэнами моего Таланта, не прочь узнать, устоял ли я вообще (а если – да, то каким образом) от такого Суперудара Судьбы.
       Могу сообщить лишь крайне скупые сведения, почерпнутые в основном из истории болезни: сразу по прочтении документа я был экстренно госпитализирован в послеродовую палату, т. к. В морге после неприятности с паштетом из соловьиных языков, как говорится, негде было и яблоку упасть.
       Вместо заслуженного Триумфа беспомощный, как недоносок, нашпигованный устаревшей, громоздкой, почти наверняка неисправной реанимационной аппаратурой (особенно допекал меня все эти месяцы генератор искусственного интеллекта УО-1, применяемый обычно только для нотариального заверения завещательных актов в состоянии клинической смерти), я почти без остановок диктовал кассационные жалобы, исковые заявления и объяснительные записки куда только можно.
       Подробнее об этом периоде моей Жизни смогут поведать Ласло с Филей, которые все время, сменяя друг дружку, отработали сиделками у моего одра. Спрашиваешь, зачем? Orвечаю: для того, чтобы под лживой личиной сочувствия, сострадания и участия, я как можно отчетливей разглядел торжествующий оскал коварного злорадства...

       Не вправе более злоупотреблять Вашим благосклонным вниманием, позволю себе лишь сверхсжато резюмировать вышеизложенное: 50-60 пластинок поющей обезьяны, не более.
       Остаюсь весь целиком превратившийся в ожидание спасительной Передачи, как и прежде проси, чего хочешь, твой

       Глен
 
       Москва, 1972 – Брауншвайг, 1993