Как саранча мир пагубных пороков

Нам о добре и зле, и жизни после смерти
Поведали давно мудрейшие из книг,
Но только снова мы забыли почему-то
Что есть такое белый, и чёрный для чего туда проник?
Как саранча мир пагубных пороков,
Прикрыта лень любым веретеном,
Доклад лжеца, и дифирамбы тосту,
И тяжким бременем в привычке суета.
Да просто-напросто не различаем даже
Дела под гору, или вверх,
Хороший он ремесленник, иль просто добрый малый,
Горячего пивка, и любит матч смотреть.
Вон пришвартован намертво корабль,
Над ним великолепный фейерверк,
Матросы всей гурьбой гуляют,
Один из них не пьёт портвейн,
Пожалуй, он закалки необычной,
Ведь для веселья праздник, веселись!
А он задумчивый, как тот трактирщик старый,
Что за своим столом его попотчевать решил.
«Борис Петрович!»
–  Что тебе, Никита?
«Скажи, ты помнишь, как плечо к плечу,
Когда ты был не старше моего комбрига,
Вы штурмом брали власть, и их казну,
Как оскверняли девушек в сортирах,
Растаскивали на бильярдные столы,
Бесчинствовали, как чекисты,
И издевались, не жалея пуль».
– Ну, как сказать? мы были правы.
Ведь верили мы в правоту легенд,
У арестованных провизию конфисковали…
А девушки? Ну, страсть же, наконец.
Ведь молодость всегда бросает вызов,
Особенно когда ты сильно пьян.
Поди, дружки твои уже напились.
Гляди, как тащат девушек в подвал.
Мир армии – реальный, а не сказка.
Мы никогда не тратим слов.
«Да ты по совести скажи, зачем же надо
Убийство, плен, разврат вносить в закон!
Ведь прожил жизнь ты, что ж теперь душой кривить?»
– Считай, Никита, честь твоя – судья.
Несправедливость – вихрь листопада.
А государству пленных расстрелять,
Скажу тебе, что попросту так надо.
«Но ведь, Петрович, знаешь, что не прав,
А на своём стоишь, как будто бросил якорь,
Ответ короткий, если мы стреляем,
То значит, мы уже у власти».
– Ну, ни скажи, Никита, ни скажи.
Хотя, заметь, рабочих нет у власти,
Там френч сморкается, и смотрит на паркет,
Не натащил ли он ошмётки грязи.
Бессрочный срок – ухмылка всех вождей,
Военный коммунизм – холера.
Но с этим примирились мы,
И называем демократами теперь
Мы командиров в этой униформе.
Да что теперь нам этот задний план,
Ежовщина, борьба с фашизмом?
Агония нелепа – вот судьба,
И мы на этом дереве лишь листья.
Калининградский митинг, и болотный, –
Все по спине Кремля удар шутливый.
Не офицеру и матросу рассуждать,
Зачем и как что было.
Стул заскрипел, соседний стол пружиной.
Секунда - две и пьяный знак – физиономия комбрига,
Под штатским заблестели ордена,
Лицо перекосилось:
– Разойдитесь! – сквозь зубы выдавил, и встал, –
Пока к матросу обращаюсь я безлично,
Но смысл происходящего он доказал!
Заметьте, я ведь не шпионил. Но грудь моя стеснилась,
Обсуждать нам правоту законов не в этом месте,
Для военного – приказ беспрекословен.
И, Вам, матрос, об этом пора знать.
– А мне плевать, – сказал Никита, –
Я в увольнительной, могу по морде дать!
Я пью - сижу напиток, и не позволю оскорблять!
– Встать! – заорал комбриг командным тоном.
Никита подскочил, и двинул в челюсть кулаком.
Волна со всплеском: надо что-то делать,
Ведь неминуемо тут драка, и всерьёз.
Вскочил комдив… амфитеатром взмахи,
Летели звучно кулаки.
– Матрос с комбригом, гляньте, гляньте, –
Раздался возглас, и затих.
Комдив, не понимая явно, что происходит,
Кто кого, кому скомандовать, ведь в штатском оба,
И как теперь тех петухов разнять.