Поход нартов

                Из нартских легенд.       
 
Именитым захотелось побывать в большом походе.
       Все тут: и Сослан с Батрадзом, братья – Урызмаг, Хамыц.
Много младших нартов с ними. «Почему б не взять Сырдона?
       Весело, когда он рядом, сам – лисица из лисиц».

Позади село осталось. «А давайте-ка, я съезжу,
       если здесь нас подождёте», – младший юноша сказал
и поехал за Сырдоном. У его ворот он крикнул:
       «Дома ли Сырдон?» – «Конечно. Что, меня ты не узнал?»

«Доблестные нарты дали разрешенье, чтоб в походе
       ты участвовал. Согласен?» – «Неувязка: помнят ведь,
что коня-то не имею». – «Разве наши кони плохи?
       Или мы тебя не младше? Будем ехать». – «Как, ответь?»

«Мы – верхом, пешком идёшь ты, пеший ты, а мы с конями,
       и доедем». – «Ну и ладно», – жаждал он пойти в поход.
Полы своего бешмета подоткнул под пояс, нартов
       за селом догнал. Да, двинул нартский озорной народ

за богатою добычей. Безлошадный нарт за знатью
       поспешает резвым зайцем. Чтобы посмешить других,
предложил один: «Поедем все по скошенному лугу,
       и Сырдон до крови ноги пусть исколет». Не туги

и не крепки арчи нарта. Сквозь худую обувь режет
       жёсткая стерня Сырдона, исцарапала ступни.
Долго это продолжалось. Наконец он обратился
       к нартам помоложе: «Сло'ва вы не держите! Копни

вас, ещё и отопрётесь, а пообещали сами
       подвезти меня, устал я, нету сил идти пешком».
Урызмаг заметил: «Кто же мог такое обещанье
       дать? Из дому вроде вышел ты с одним лишь посошком».

«Младший, посланный за мною, в том заверил», – еле-еле
       сдерживая возмущенье, отвечал ему Сырдон.
Как не слышат. И гарцуют на конях своих прекрасных,
       гонят простофилю-нарта – только повернется он,

палку вырвут, шапку схватят, джигитуют, как за дичью.
       «Ну, недолго вам дразниться, подойдёт и мой черёд.
Я-то отплачу, дождётесь», – думает Сырдон; однако
       говорит: «Не держит слова – кто неправдою живёт».

Юноша, который послан был за ним, ему: «Неправда
       с губ твоих слетает. Кто же должен уступить коня,
назови». – «Твои слова-то». – «Повторю сейчас прилюдно
       приглашение, пусть судят: зря коришь со зла меня.

Мы – верхом, пешком идёшь ты, пеший ты, а мы с конями,
       'это' обещанье точно я тебе, Сырдон, давал.
Как с тобою сговорились, так и делаем». И молча
       головой Сырдон качает: сам себя, мол, наказал.

Далеко забрались нарты, впереди реки стремнина.
       А Сырдон в тревоге сильной: он без лошади, ему
не преодолеть преграду. «Ты за хвост коня хватайся,
       переправишься со мною», – Урызмаг зовет. Суму

за' спину Сырдон закинул и покрепче уцепился
       за роскошный хвост Арфана, Урызмагова коня.
А на самой середине Урызмаг спросил Сырдона:
       «Где, скажи, большие ногти нужно стричь?» – «Ах, объяснять

разве место? Где кто вспомнит, пусть их и стрижёт», – ответил,
       чуть не захлебнувшись, бедный. Что ж вы думаете, стал
ногти править посредине речки Урызмаг-насмешник.
       Подравнял, весьма доволен, после арчи развязал.

Занимался этим делом основательно, а волны
       так Сырдона оттрепали, – чуть не до смерти продрог, –
что, когда на берег выполз, проклинал он всё на свете,
       а от шуточек ехидных да от злости занемог.

Снова долгая дорога. Обувь износилась вовсе
       у Сырдона, и взошедши на курган, сказал он всем:
«Нарты-воины, прощайте! Здесь останусь я. Дай бог вам
       завладеть добычей знатной, но не забывайте: тем,

что без одного вернётесь, попрекнут в селенье люди.
       Скажут юные: не нужен им в пути товарищ был,
и добра попривозили, что за голову Сырдона
       получили». – «Незадача! Хорошо он объяснил...

Видно, всё-таки придётся за седлом поочерёдно
       подвозить его», – подумав, Урызмаг приказ отдал.
«За седлом Сослана еду, – заявил Сырдон мгновенно, –
       Цылан-конь как птица мчится». Тихо да искусно снял

с пояса кремень с огнивом у Сослана, и вздыхая,
       словно жаль коня, обманщик сделал грустные глаза:
«Хоть и славный иноходец, тяжело двойную ношу
       на себе нести. Пожалуй, пересяду, – указал

на коня под Урызмагом, – вон, разбрасывая землю,
       порезвей оленя скачет!» За Арфаново седло
перешёл и осмотрелся. Урызмаг всегда запаслив:
       три кремня и три огнива он имел. И что нашло

на него – и не заметил, как Сырдон кремень с огнивом
       с пояса его похитил, как забрался под бешмет,
снял второй кремень с огнивом, из-под седельной подушки
       третью пару тайно вынул. Вот заначки-то и нет!

«Пожалел» Сырдон Арфана: «Двух мужчин везти непросто.
       Я переберусь к Хамыцу!» – да и там стянул кремень
и огниво. С каждым нартом он попеременно ехал
       и у всех кремни с огнивом повытаскивал. «Олень

помешал бы разве, нарты! Нам его пошлёт Афсати», –
       место для стоянки выбрав, младших Урызмаг послал
на охоту. Подстрелили быстро юноши оленя,
       дров набрав, костёр сложили. Тут-то каждый и узнал,

что кремней с огнивом нету. Для нравоученья случай
       предоставился, и старший: «Разве так в поход идут?
Тешились вы с молодыми жёнами своими, разум
       дома с ними оставляя. Помогу огонь раздуть,

мудрому почёт воздайте». Ухватился он за пояс,
       а огнива и в помине нет за поясом его.
Старый Урызмаг смутился и пошарил под бешметом, –
       нет и там огнива! «Вот уж не случается чего!

Про запас ещё огниво я имею, и в подушке
       у седла оно хранится, принесите-ка её!»
Словно тучная индейка, туго свёрнута подушка,
       но и там огнива нету. А Сырдон собрал своё

дерево сухое, палки, притворился – тоже ищет,
       чем разжечь костёр. «А может, у тебя найдем огня?»
«Ишь, спесивые вы нарты, ну и выдумали – чтобы
       в полах я носил бешмета угли на растопку? Дня

не проходит без издёвок!» Думают, что дальше делать.
       Урызмаг огонь заметил вдалеке: «Смотрите, свет!
Что б тебе, Сырдон, сходить бы, ветвь горящую доставить?»
       Тот не возразил: «Раз надо – я готов». Охоты нет

для обидчиков стараться, с полдороги он вернулся –
       дом-де видел и стучался, но не отворили дверь.
Ну, тогда на свет манящий младшего послали нарта,
       осторожно подбирался к дому этому, как зверь.

Постучал. И тут из дома семь громадных уаигов
       появились. Очень рады юноше: «Смотрите, на-а-рт!
Просишь ты огня – войди же!» Из колод скамья большая
       в горнице у них стояла. «Ты располагайся!» Рад

примоститься парень, мигом под него подлили клея, –
       клей бурамадз был волшебным, намертво приклеил он
молодого нарта, даже шевельнуться тот не в силах,
       нартский отпрыск. Не дождавшись, старший, сильно возмущён,

отрядил за ним вдогонку одного, кто помоложе.
       Рядом с первым уаиги посадили и его.
Так всех младших отослали за огнём, но не вернулся
       ни один. И выручать их не осталось никого.

Дело чести нартов старших. Первым выпало Сослану
       угодить на клей, Хамыцу уготована была
та же участь. Не находит места Урызмаг, подался
       сам он в путь за остальными. Ночь темнее, чем смола.

У большого дома крикнул: «Эй, хозяева, откройте!»
       Тут же вышли уаиги. «Надо младших отпустить!»
«Не тревожься, угощенья ждут они – араку греем,
       подогретою аракой и тебя мы угостим».

И подумал нарт: «Неплохо рог араки выпить, – снимет
       и усталость, и заботы; руки у огня погреть...»
Так в жилище уаигов он попал и ахнул – нарты
       перед пиром, знать, расселись, им не по душе смотреть

на него: никто навстречу не встаёт, чтобы уважить.
       Не понравилось такое Урызмагу. В гневе он
выше всех, как подобает, сел с достоинством немалым.
       И приклеился последним. Уаигов недурён

замысел: котёл огромный до краёв налит водою,
       уж ключом кипит. На горном хрустале точа ножи,
радуются великаны, к трапезе почти готовы.
       В ряд сидят пред ними нарты, сердце каждого дрожит.

Лица их застыли, ужас помутил глаза большие.
       «Эй, любители походов, по душе вам стали лязг?»
Ничего не отвечают, холод их томит предсмертный.
       К чудищам в капкан попали, не до ссор и не до дрязг.

А тем временем Сырдона отогрел костёр, оленя,
       добытого на охоте, побыстрей освежевал.
Шашлыков наделал вкусных, досыта наелся, почки
       он зажарил вместе с жиром и к усам их привязал.

По тропе пошёл проворно за сородичами. К дому
       выбрался и громко крикнул: «Где вы, нарты-гордецы?
Животы понабивали, думаю, себе, пока я
       бедствовал один в чащобе. Ишь, какие вы дельцы!

Что же будет, если волки хлипкого съедят Сырдона,
       или, на моё несчастье, задерёт меня медведь?
Даже выглянуть из дома не хотите!» – слыша голос,
       обрели надежду нарты. «И зачем тебе греметь

за дверями – ты зашел бы. Гостем поместишься рядом
       с остальными». – «Не осмелюсь  р я д о м  с ними, нет-нет-нет!
Никогда мои алдары мне не позволяли это.
       Лучше вы их позовите, чтобы мог я посмотреть

на своих господ». Упёрлись, не согласны уаиги,
       к двери тянут. В дом проклятый всё-таки Сырдон вошёл.
Но увидев бледных нартов, молча на скамье грустящих,
       понял вдруг: случилось что-то, неспроста таких нашёл

он людей окаменевших. Подбоченясь, встал у двери.
       И поддразнивая нартов, подкрутил свои усы,
да зажаренные почки облизал Сырдон со смехом,
       что с усов его свисали, – прицепил не для красы.

Просят уаиги нарта: «Разместись в рядок со всеми».
       «Мне не подобает с ними на одной скамье сидеть.
Есть у вас без дна кадушка? Так в неё золы насыпьте,
       на такой сидел я дома». – «Сделаем. Иди балдеть!»

Принесли без дна кадушку и золы в нее набили.
       Залили поверху клеем, только вытек на пол клей:
накренил Сырдон «сиденье» незаметно для хозяев.
       После этого уселся поудобнее. Скорей

улыбнулся здоровенным уаигам. Те спросили:
       «Как, скажи, в селенье вашем выбирают жирный скот?»
«Трогают скоту загривки: если под рукою мягко,
       значит, сочная скотинка, для закланья подойдёт».

Стали уаиги щупать нартам шеи. Самой толстой
       шея крупного Сослана оказалась, и решив,
что с него начнут, сорвали уаиги нарта с места,
       разложили, как скотину, на столе. Блестят ножи,

а Сырдон перепугался: «Ежели его зарежут,
       от позора мне не скрыться!» Громогласно: «Вот я встал!»
Удивились уаиги: не приклеился он к месту!
       «Славитесь обжорством, правда? Хоть бы кто из вас узнал,

для чего пришли к вам люди, прежде чем спроворить в брюхо
       беззащитных». – «Безусловно – брюхо требует еды.
Но послушаем: зачем вы к нам пожаловали, скажешь?»
       «Нарты – вспыльчивы, как порох, разойдутся – до беды.

Разгорелся спор: какая из снастей кузнечных старше?
       К вам прислали за ответом уважаемых людей».
Главный уаиг воскликнул: «Всех нужнее – наковальня!»
       «Нет, мехи необходимей, – возразил другой, – не смей

спорить: ртом огонь раздуешь?» – «Вы, умелые, а чем же
       брать горячее железо – без щипцов не обойтись!» – 
третий уаиг вмешался. «Если молотка не будет?! –
       ух, рассвирепел четвёртый, – хоть вы все передерись,

но по раскалённым планкам кулаком, небось, не стукнешь,
       самый старший, нет сомненья, молодчага-молоток!»
Братьев покрикливей, тут же был поддержан он Сырдоном, –
       молоток увидел в лапах уаига: «Эй, сынок,

пусть отведают, кто главный в кузнице!» Того и надо
       уаигу – размахнулся, тяпнул враз по голове
брату молотком. Свалился уаиг мешком на землю.
       Вышла яростная схватка, а Сырдон, как соловей,

подпевает, ссоря братьев: «О, какой удар жестокий
       брат нанёс тебе свирепый!» – инструменты подаёт.
Всё, что под руку попало, превращается в оружье.
       От огромных ран издохли уаиги. День встаёт,

и вздохнули горцы, видя, что чудовищ больше нету,
       свет живой в глазах печальных загорелся. А Сырдон
процедил: «Прощайте, нарты, я ведь отправляюсь к дому.
       Что сказать о вас в селенье?» Тут они взмолились, стон

жалостный с их губ сорвался: «О Сырдон, спаси нас! Ради
       матери твоей почтенной и могучего отца
доверши благодеянье, помоги освободиться
       от скамьи позорной этой. Ведь не только хитреца, –

благородного Сырдона мы увидели сегодня,
       не всегда для нартов зло ты, временами и добро!»
«Чем бы вам помочь? – серьёзно плут на просьбы отвечает.
       – За большой пилой схожу-ка! Чтоб не нанести урон

заду каждого, скамейку распилю, чтобы остался
       лишь приклеенный кусочек на седалищах у вас».
«Что замыслил! – возмутились, – для мужей достойных гибель:
       хуже смерти показаться в жалком виде. Так хула

выйдет нам, и о позоре в нартских землях все узнают.
       Что-нибудь придумай!» – «Можно и такое предложить:
восемь буйволов доставлю, прицеплю к скамье упряжки,
       и домой – домой! – поедем. Так вам со скамьей и жить».

Зарыдали нарты, слёзы словно град с бород спадают.
       «Коль в таком прискорбном виде нас назад приволочёшь,
то сельчане скажут: «Брёвнам именитые подобны».
       Лучше пусть сожрут нас волки!» Зол Сырдон – и не поймёшь –

или добр, но издевался столько, сколько захотелось.
       Заключил: «Избавить мог бы, – слышите? – но вы опять
позабудете, что сделал вам добро». – «Проси что хочешь,
       для тебя мы всё исполним, если ты сумеешь снять

со скамьи нас». – «Разве можно слову вашему поверить?
       Стоит нам вернуться, снова мне при дележе дадут
жалкую собачью долю побеждённого. А землю
       склона северного с тенью получу. И заплюют

в дележе скота Сырдона: необученных подсунут
       мне волов – не знают упряжь, а когда дадут коров, –
после первого отёла все окажутся. Как в жизни,
       так и после смерти будет: Урызмаг уже готов

тело нищего Сырдона приказать на нартский нихас
       отнести в захороненье, чтобы вечно слышал я
издевательства от нартов!» Ну, клянутся, что не будут
       ничего назло Сырдону делать. «Мы твои друзья!»

«Хорошо бы!» – наготовил кипятку, налил под нартов,
       как бурамадз размягчится, можно будет отделить
от скамьи людей. Но как же нелегко давалось это,
       клочья мяса оставляли на скамье они. Подлить

кипятка бежал он снова, наконец, освободились.
       Об уверенной походке долго нартам вспоминать!
В сёдла взобрались под стоны, где уж тут блистать посадкой:
       их корячило, кривило, – мать родная опознать

не смогла бы. Воротились к месту прежнего ночлега.
       Смотрят, шашлыки Сырдона всё ещё на вертелах.
Догадались, что имелись у него кремень с огнивом,
       что нарочно к уаигам отослал он их. «Дела-а-а!

Пусть пешком идёт обратно! – разозлились крепко нарты.
       – Догоняй нас!» – и пустились вскачь в неблизкий трудный путь.
А Сырдон увидел: рядом в табуне большом пасутся
       кони. «Верно, уаигов! Одного уж как-нибудь

я поймаю», – прыгнул тигром, оседлал коня, уселся
       он по-молодецки прямо, вдоль отряда проскакал.
«У-у, гордые вы нарты, от заносчивости даже
       не сидите ровно в сёдлах!» – так насмешкой и обдал.

Да, совсем понуро едут. На ночлег остановились:
       «Нартов зло, Сырдон, вернувшись, хвастать станет: от беды
спас, мол, я-то именитых. Надо сотворить такое,
       чтоб  е г о  кололи шуткой, из-за сущей ерунды

опозорить нас не сможет». Ночью у коня Сырдона
       губы срезали, и зубы забелели, как оскал.
Но Сырдон заметил пакость. Погодя, в отместку нартам
       их коням хвосты подрезал. Так-то осторожно брал

в руки он хвосты, – что напрочь не отпали, с виду целы.
       Двинулись, а конь Сырдона поскакал за ними вслед,
утро раннее встречая. Подмигнув, Сослан заметил:
       «Чудеса, смеётся лошадь у Сырдона!» Дал ответ,

не замедлив, нарт: «Должно быть, потешается над чем-то.
       Не дурак мой конь, впустую ухмыляться бы не стал!»
«Что зловредный нам подстроил?» – стали нарты совещаться
       и коней остановили. «Чистить надо!» – каждый взял

в руки конскую скребницу. По бокам ведут – порядок.
       До хвостов дошли – как мётлы, отпадают от коней.
«Курам на смех – показаться на таких конях бесхвостых!
       Знаем: беды от Сырдона – рассчитаемся скорей!»

Дерево к земле пригнули и к верхушке привязали
       за усы злосчастье нартов. И остался он висеть.
«Вот сейчас я впрямь попался!» Вдруг балгайского алдара
       пастуха увидел сверху, тот – его. Давай скрипеть

деревом, качать ветвями! Шёл, посвистывая, парень,
       а от изумленья даже и свистеть он перестал.
«Ради бога, человече, что там делаешь, скажи мне?»
       «Не могу, – захочешь тоже ты сюда». Пастух вскричал:

«Поклянусь – отстану сразу! Ну открой, да чем там занят?»
       «Отвязался бы! Ну, в общем, знаешь, с дерева видать,
как молотит бог на небе на большом току пшеницу.
       Так мне любопытно, путник, – слов сыщу ли описать?

Пить и есть уйти не смею, столь картина интересна».
       «К милости твоей взываю – никогда-то не видал
облик бога. Разреши мне на него взглянуть!» – «Ведь знал же:
       надоедливо проситься будешь, зря я рассказал!»

Тут пастух божиться начал: краем глаза он посмотрит
       и опять вернёт Сырдона наблюденье продолжать.
Разворчавшись, неохотно нарт его пустить согласен:
       «Ладно, дерево пригни-ка, развяжи меня». Снимать

с дерева – одна минута. «Сам тебя к верхушке крепко
       привяжу, чтоб не сорвался, облик бога увидав».
И повис пастух, но в небе ничего не рассмотрел он:
       «Ай, глаза мои погасли, ты, пришелец, и лукав!»

А ему Сырдон советы снизу сыплет как из торбы:
       «Сердца моего спасенье, ты не очень торопись!
Нужно повисеть подольше, что-нибудь заметишь, парень».
       Умыкнул чужое стадо, размышляя: «Ну и жизнь!»

И на удивленье нартам шествует с ордой животных
       мимо нихаса. «Глядите, вон проказник наш спешит,
да с каким чудесным стадом! Зря уверились, что сгиб он...»
       «Покарает бог вас, мне же вышло благо для мошны:

ближе человека к богу не было. Какое стадо
       даровал он мне! Добычу и пригнал для дележа.
Называли вы никчёмным нарта славного Сырдона,
       а никчёмный – кто в походе не находит ни шиша.

Сколько видел я в балгайской степи стад – пасутся сами.
       И воистину бездарен, кто добычу там не взял!»
Нарты, словно по тревоге, сели на коней, пустились
       в степь балгайскую. Алдар их для расправы там и ждал, –

пастуха искал с дружиной. Снова нарты разозлились,
       навредившего Сырдона им хотелось погубить.
Но кому под силу это? В бездну брось его морскую,
       он сухим оттуда выйдет. И за то, что изменить

никому не удавалось ход его проделок хитрых,
       почитали всё же нарты своего Сырдона. Он
так умел сыграть над ними шутку славную, что только
       говорить и оставалось: «Сын Гатагов, ох, умён!»

               

Поход нартов (Нарты у уаигов). Картина Азанбека Джанаева.