Казачья вдова

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

      V111

...Нас век порадовал не многим.
Отец, потомственный казак,
Из-под Царицына безногим
Вернулся. Выжил кое как.
Но дух сберёг. И от совдепа
Его не прятал. Жил, терпел.
Сварганил шорню в годы нэпа
И в этом деле преуспел.

В работе был - как связан клятвой,
Смолою, кожами пропах...
С утра до ночи пела дратва
В его изрезанных руках.
А мы с маманей - на подхвате,
Где покроить, где поддержать...
И каждый день - изделий гать,
Не повернуться было в хате.
И, что ни день, идут заказы.
Мы сыты, не пусты лабазы.
Снабжая упряжью уезд,
Отец прославился окрест.

Но НЭП исчез.
          Колхозы стали
Сгонять людей в один загон.
Отец в излишнем капитале
Был местной властью обвинён.
Ответный гнев - сопротивленьем
Объявлен был.
             Приказ, арест...
И вот мы из родимых мест,
С узлом тряпья, на поселенье
Отправлены. Спасенья нет:
Мы - буржуазный элемент.

Друзья отца лихим налётом
Пытались нас освободить,
Но палка против пулемёта
Смогла нам только навредить.
Конвоя пьяную команду
Пленил разбойничий закон:
Куражься! Спишется на банду.
Дави хромого, баб - на кон!

Отца казнили всем отрядом.
А нас с маманей клали рядом
На две попонки, при луне...
Тогда пятнадцать было мне.
Я, окромя стыда и боли,
В ту ночь не оценила зла,
Как в подсознании была.
А матери не дал Бог воли
Стерпеть позор. И поясок
Её дыхание пресёк,
Прямо при всех;
           ей не мешали.
Меня же за руки держали -
Юна, упруга и бела
Я им нужна ещё была.

Повторный круг потехи гадкой
Не завершил поганых дел.
Меня нашли у мёртвых тел
С глубокой раной под лопаткой.
...И позже жизнь не лучшим знаком
Была отмечена.
              Однако,
Я горю-лиху не сдалась,
Не зря казачкой родилась.

Рубила лес, была в шахтёрах;
В работе мне сам черт не брат.
Сильна. И вспыльчива, как порох.
Была б счастливей во сто крат,
Когда бы серою овечкой,
Как все, ушами пыль мела.
Но я на острое словечко
Весьма охотницей была.
Однажды, в городской конторе,
Сразу, на радость и на горе,
Мною опознан был амбал,
Что нам попонки подстилал.

Но чем докажешь? Кто поверит?
Шрам на спине - дешевле слов.
Всегда умели люди-звери
Своё облагородить зло.
Закону мало доверяя,
Я учинила самосуд.
Ума, конечно, мало тут,
Да только месть не знает края.

Кривя облизанные губки,
Убийца нагло напирал
На бабью слабость.
            Он не знал,
Что перед ним -
        забойщик в юбке,
И что рука от молотка
Бывает жесткой, как доска.

Подлец от первой оплеухи
Опешил, к взбучкам не привык.
Его сотрудницы, как мухи,
Слетели с мест...
         Жужжанье, крик!
Удар! Удар!
         Во что придётся...
Руками, стулом, сапогом...
Отпора нет. В комочек жмётся
Подлец, катается клубком.
Его отняли.
           Я пыталась
Всё объяснть,
          но зря старалась.

Потом за бой и "клевету"
Меня загнали в Воркуту*
На десять лет.
          Сидела восемь.
Мой "потерпевший" уличен
Был кем-то снова.
            Бился оземь,
Спасая шкуру. Но закон
Не подкачал. И новый суд
Освободил меня от пут.

Потом три года воевала.
Наград - не много и не мало -
Двенадцать штук. Ранений два.
Но не щадит меня молва...
И у мужчин успеха нет.
Видать, с семьёй не будет дела.
Боятся: бабе тридцать лет,
Прошла и крым и рым*. Сидела!..
Вот был один, матросик бравый;
Открылась  - как хлебнул отравы!
Оставил в память женишок
Из черепахи гребешок".

          1Х
...Кляня мороз и первопуток,
В казённых крохотных санях
Дрожал седок.
           Ещё на днях
Он начал путь. Но трое суток
В копне под бурей куковал,
И тихой гибелью привал
Ему грозил без всяких шуток.

Охлявший конь, согрева ради,
Спешил, дороги твердь терял,
В кюветы скрытые нырял
И снег изрытый брюхом гладил.
От света щурясь, как китаец,
Загнавши руки в рукава,
Губами шевеля едва,
Седок орал:
         "Но-но, мерзавец!.."

Но прыти конской не мешал,
Поскольку для себя решал
Весьма серьёзную задачу:
"Приехать засветло нельзя -
Народ визитом озадачу;
А ждать до ночи - в гроб стезя.
Такой мороз! Три дня без птщи!..
Застыну у плетня, как нищий...
И дома будет ли Удод?
Ох, к черту б этот Новый год.!"

От солнца низкого всё красно.
Вперёд, по ходу, не взглянуть.
И так хотелось бы уснуть,
Хотя б минутку. Но опасно.
Буран сегодня вряд ли дунет,
Зато морозит всё сильней.
Седок решил дождаться в клуне
Темна. Бывать случалось в ней.
Но, с огорченьем обнаружив,
Что нет её, он больше стужи
И голода терпеть не мог...
Скорей в удодовский чертог!

...Часа в четыре пополудни
Оттаявший и сытый гость
Твердил хозяину: 
                "Авось
Попразднуем. А нынче - будни.

И нынче нос держи винтом.
Везде всё знай. Проникни всюду.
И если назовут ментом,
Не бойся, хвост накрутим люду.

Тобой начальство дорожит,
Особый пост тебе поручен.
Ты смел, душонка не дрожит,
И многому, видать, обучен".
"Да нет, я полный дилетант,
Товарищ сторший лейтенант".

"О-о-о, дилетант!
          Звучит, как лира
Твой лексикон. Ох, как звучит!
Из всех совхозных бригадиров
Так ни один не говорит".
"Благодарю за комплименты...
Стремился юношей в студенты,
Да не осилил ни хрена.
Потом колхоз, потом война...
Вот и в годах, а всё мечтаю
О лаврах. И, презревши сны,
За неимением жены,
Законы слога изучаю".

"Ну, молодец.
          Теперь о деле.
В районе, с некоторых пор,
Чужак завёлся. Сельский вор.
Его пасём.
        Но три недели
Он вне контроля. Лёг на дно.
Тут ясно без науки высшей:
Зимой иного не дано,
Как жить в тепле,
         под чьей-то крышей.
А если так, то есть и двор,
В котором приютился вор.

Его приметы:
           Лет под тридцать,
В анкете - меньше на пяток;
(Не то, чтоб любит молодиться,
А просто - кодекса знаток
Был в юности).
           Высокий, русый,
На вид приятен, круглолиц.
В улыбке - ровные, как бусы,
Сверкают зубы.
              У девиц
И вдовых баб успех имеет.
Там и ищи. Но не спугни.
Он - фрукт особый.
            Пусть дозреет.
Но и с сигналом не тяни.

Во все глаза за Шевырёвой
Следи. Он здесь из-за неё.
Предполагаю: тут ворьё
К нам обернётся гранью новой.
И он, и Шевырёв Василий
На фронте вместе снег месили.
Кто с ними был - все полегли
В бою. А этих не нашли.
Конечно, случаи бывают,
Что документы исчезают
У раненых и мертвецов,
Но тут иное налицо.

Тут - дезертирство.
               И тем паче,
Что оба из среды казачьей.
Не трусость их погнала, нет,
У них особый аргумент.
У них в мозгах своя заноза:
Народу - клич, властям - угроза!
Вот и помысли: вор иной -
Не есть ли чей-нибудь связной?

Наш вор довольствуется малым,
У сирых никогда не брал.
А Шевырёву обобрал!
А не бвло ли то сигналом
Кому-нибудь о чем-нибудь?
Продумай всё...
            Ну, в добрый путь".
 
Начальник щуплый, белобрысый,
Юркнул в тулуп - и был таков.
И только след от полозков
Едва виднелся.
             Подлой Крысой,
За хищный нрав и жадный рот,
Давно прозвал его Удод.

Он был предельно насторожен:
Куда-то Крыса липу гнул?
Но в чересчур подвижной роже
Ответ желанный не мелькнул.
Всё б ничего.
           Но уж коль скоро,
Известна подноготня вора,
То и его дружок, Удод
В ней место нужное займёт.

А если всё известно Крысе,
Но он молчит -
              его мотив:
Покруче дело закрутив,
Ускорить шаг к служебной выси.
И тут процесса не сдержать...
"Бежать!
    Немедленно бежать!...
 Но если вне игры Назарка?
О-о... будет глупый перебор.
Ведь мне ни холодно, ни жарко,
Пока не попадётся вор.

Вот где трепещет миг отсчета
Всего и вся в моих делах!
Сейчас бездействие и страх -
Пример, достойный идиота.
Тут нужно, всё обставив чисто,
Опередить энкэгэбиста:
В капканы вор не попадёт,
Иная участь его ждёт".

          Х