На Северный полюс

Мы собирались с тобой на Северный полюс.
Вдоль и поперек исходив Юг, Запад, Восток,
Не осталось нам ничего, кроме как сесть на поезд,
И влиться в общемировой пассажиропоток.
Ноги привыкли к долгой ходьбе пешком, а не к старым сланцам,
Зубы привыкли размалывать дикие яблоки, и тяжко их отучать.
Лежат на столе, сверкая тупым магазинным глянцем,
Тепличные яблоки ценою в сто пятьдесят.
Свет погасили. Сумерки даже в купейном мире
Как-то влияют на сущность произносимых слов.
Ты мне сказал: мы ничего не забыли?
Я промолчала. В поезде шум голосов
Даже в закрытую дверь проникает легко и быстро.
В вакууме общеболтанья трудно молчать вдвоем.
Из набекрень висящего радио потекла ручьисто
Глупая песня. Может, давай споем?
Хотя, ладно, завтра вставать так рано…
Надо ложиться. Правильно. Одеяло дать?
В темноте от светящегося экрана
Мобильного так светло, что не хочется засыпать.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи.
Очень спокойной. Самой спокойной в мире.
Знаете, взрослые, и тут уже без многоточий:
Надо учить детей одному: отвечать за тех, кого приручили.
Я лежу, и рисую оленя. У него золотые рожки,
На которых висят колокольчики, не звеня.
Родной мой художник, научи меня рисовать немножко.
Или хотя бы не рисовать, если не умею, научи меня…
Мы выходим на станции. Проводница плачет.
Странное качество в общем чужих людей:
Разделять чью-то горечь, когда своя слишком много значит.
Лицо обдувает ветер, и становится холодней.
Я иду, увязая в снегу, и скользя подошвами,
У тебя на плечах рюкзак, и тебе тяжелей, конечно.
Я оглядываюсь – сзади южное прошлое.
Впереди только тьма, и она до боли в глазах кромешна.
… Захотелось пить. Ты сказал, есть чай в рюкзаке горячий.
Если холодно, надо отбросить свою манерность,
И пить даже «Принцессу Нури». Открываю рюкзак,
И слезы текут по щекам лавой…
… Мы понадеялись с тобой на термос.
А крышка оказалась дырявой.