К разработке основ анализа рифмы

          К РАЗРАБОТКЕ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ОСНОВ АНАЛИЗА
                РУССКОЙ РИФМЫ 

       До недавнего времени к анализу рифмы обращались в основном учёные-литературоведы [ 1 ]. Однако сейчас к исследованию рифмы обращаются и языковеды [ 2 ]. Делаются попытки выявления языковой природы рифмы и особенностей её использования в художественном тексте. И всё же в исследованиях, посвящённых рифме, остаются неясными многие вопросы. Вот лишь некоторые из них.
       Существует ли рифма до текста или она обнаруживается  уже в самом словаре и грамматике того или иного языка? Если обнаруживается, то нельзя ли говорить о рифменных (рифмообразующих) ресурсах языка и о возможностях выявления этих ресурсов?
       Если рифма заложена в природе языка, существует до текста, то каковы критерии выявления рифменных созвучий? По каким фонетическим параметрам соотносятся рифмующиеся единицы?
       Если созвучия рифменного типа присущи языку, то только ли во внешней речи они проявляются или существуют и во внутренней речи?
       Только ли в стихотворном тексте существует рифма или она может быть и в прозаическом тексте?
       Обязательна ли для рифмы позиция в конце стихотворных строк или рифмами можно считать созвучия определённого типа и в других позициях в тексте (в том числе и в нестихотворном)?
       В связи с этим необходимо ли графическое выделение рифмы (помещение рифмующихся слов в конце особых текстовых отрезков – стихотворных строк) или же рифма существует и в метроритмизированном (а возможно, и не имеющем метроритмической организации) тексте, оформленном «всплошную», как прозаическое произведение?
       Если взглянуть в общем на проблему лингвистического анализа рифмы, то, на наш взгляд, следовало бы объективизировать критерии выделения из состава разнообразных созвучий, существующих в языке-речи, особого пласта созвучных единиц, традиционно рассматриваемых как рифмующиеся, отыскать психолингвистический механизм подбора подобных созвучий при включении их в того или иного типа текст, с учётом семантической координации рифмующихся единиц в тексте, а также с учётом их информативности, уместности, выразительности и других коммуникативных качеств речи.
        Прежде чем излагать своё представление о лингвистических основах анализа рифмы определимся в её исходном понимании.
       Рифму определяют как «повтор отдельных звуков или звуковых комплексов связывающих окончания двух или более строк» [ 3 ], или «как всякий звуковой повтор, несущий организующую функцию в метрической композиции стихотворения» [ 4 ], или как «созвучие концов стихов (или полустиший), отмечающее их границы и связывающее их между собой» [ 5 ]. Однако возможно и более широкое (хотя и редко используемое в практике анализа речи) понимание рифмы, если учитывать её генетические истоки. Рифма «развилась из естеств. созвучий синтаксич. параллелизма; в европ. лит-ре зародилась не в стихах, а в античной ораторской прозе. При переходе от антич. метрич. стихосложения к средневековому более  свободному силлабическому стихосложению в лат. и романском языках рифма осваивается как компенсирующее средство дополнит. организации стиха. Отсюда рифма распространяется и в герм. языки, вытесняя из них более древний аллитерационный стих, и в славянские, где нар. говорной стих был рифмованный, а песенный – обычно нерифмованный» [ 6 ]. Рифмой будем считать актуализованное созвучие окончаний тех или иных отрезков речи (как стихотворной, так и прозаической), локализуемых с помощью определённых фонетических средств (см. об этом ниже).
       Рифма признаётся важным – хотя и не обязательным признаком поэтического текста (ср., например, белый стих) – и воспринимается как явление условного характера, обусловленное типом художественной речи, более того, имеющим субъективную направленность: известно, что одним (пусть и не самым существенным) достоинством того или иного стихотворца признаётся нестандартность, оригинальность, неожиданность рифм в его произведениях. И тем не менее, представляется целесообразным говорить о рифме как о языковом феномене, поскольку выбор созвучий, даже в самых оригинальных и изысканнейших случаях, у сочинителя обусловлен возможностями того или иного языка, а может быть, и шире: языка вообще, как коммуникативного устройства. имеющего звуковую природу (ср. хотя бы т.н. макаронические рифмы).
      Возможности рифмовки тех или иных единиц языка-речи заложены, как нам представляется, уже в самой природе языка, они вытекают из неизбежности созвучия единиц: созвучность единиц выполняет, очевидно, функцию интеграции и одновременно дифференциации этих единиц (для ориентации в мире сознание и язык должны отразить и при этом соотнести статику - как фиксацию конкретной, но повторяющейся внеязыковой ситуации – и динамику – как преобразование «кусочка действительности» во времени, в различных условиях его существования). Собственно, традиционная грамматика языка (во всяком случае русского) опирается на созвучия.
В этом можно убедиться если рассмотреть любые парадигмы, как морфологические и синтаксические, так и словообразовательные: в составе любой парадигмы можно выделить интегрирующую, «основную», «статическую» часть, обеспечивающую созвучность единиц в составе грамматического блока, и дифференцирующую, «формантную», динамическую часть. Например: весн-а, весн-ы, весн-е, весн-у, весн-ой (ою), (о) весн-е; вёсн-ы, вёсен-[], вёсн-ам, вёсн-ам, вёсн-ы, вёсн-ами, (о) вёсн-а (интегрирующая часть в грамматических единицах выделена обычным курсивом, а дифференцирующая – жирным курсивом). Однако созвучия в составе грамматических парадигм, как правило, не создаёт рифмы (исключение составляет т.н. «тавтологическая рифма», о которой должен идти отдельный разговор). Однако в языке очень часто встречаются и другие созвучия, обусловленные грамматикой, - созвучия между однотипными грамматическими единиц парадигм разных, грамматически однотипных слов. Например: ср. морфологические парадигмы слов «весна» (см. выше) и «сосна»: сосн-а, сосн-ы,  сосн-е, сосн-у, сосн-ой (ою), (о) сосн-е; сосн-ы, сосен [], сосн-ы, сосн-ами, (о) сосн-ах. В данном случае можно говорить даже о своего рода рифмующихся морфологических парадигмах.
       Конечно, строгая созвучность между всеми соотносительными единицами в составе грамматически однотипных слов возможна не всегда, но подобная созвучность хотя бы в части форм (исходной или каких-либо неисходных) в русском языке  (и только ли в русском?) чрезвычайно распространена, в чём можно убедиться заглянув в грамматические словари (составленные по принципу обратных словарей), которые в известной мере выполняют и задачи словаря рифм. Вот лишь несколько примеров: дружба – служба; молва – вдова – голова; сидение – гудение – прядение -  наблюдение, лаковый – маковый – знаковый – одинаковый; клевать – малевать – одолевать – разливать – задевать и т.д. [ 7 ]. Подтвержение мнения о грамматической природе рифмы можно найти в и словообразовательных словарях. Вот ещё несколько примеров: картавый – картаво – картавость – картавить  и  лукавый – лукаво – лукавость - лукавить; картина – картинка – картинный и корзина – корзинка – корзинный; лаять – лайка – залаять – облаять -  полаять и хаять – хайка – захаять – обхаять – похаять [ 8 ].
       Но грамматическая природа рифмы, как нам представляется, не ограничивается вхождением многих созвучных единиц рифменного типа в морфологические и словообразовательные парадигмы. Значительное число созвучий (как точных, так и неточных – ассонансного и диссонансного типа), признаваемых рифмами основана на использовании возможностей  ещё далеко не исследованного, на наш взгляд, ассоциативно-деривационного механизма языка. Из возможностей этого механизма и выводятся (создаются) поэтами оригинальные, необычные рифмы. Рассмотрим лишь некоторые, регулярно реализуемые в стихотворной речи возможности создания рифмы.
       Подключение омоформии (в т.ч. функциональной, межчастеречной омонимии). Ср. рифму, основанную на грамматическом тождестве рифмующихся слов (столовая – готовая; оба рифмующихся слова – прилагательные), и рифму, осложнённую подключением функциональной омонимии (столовая, сущ. – готовая, прил.) или ср. течь – печь: оба слова либо глаголы, либо существительные и одно из указанных слов - глагол, а другое  - существительное.
       Подключение семантической деривации и включение в состав рифмы лексической омонимии. Как известно, разные, соотносительные, выводимые одно из другого значения слова в роли рифмы используются редко и воспринимаются обычно как «тавтологическая рифма», но собственно омонимы (лексические омонимы), своего рода «формальные аналоги» созвучий тавтологического характера в роли рифмы встречаются не так уж редко, особенно в игровой, шутливой поэзии (например, у Якова Козловского: Мост стоит на быках И дорогой старой Через речку на быках Едет бабка с тарой»).
       Своего рода объединением первого и второго случаев являются встречающиеся в роли рифмы ни грамматически, ни семантически не соотносящиеся омоформы  - формальные аналоги одновременно и граммтической и семантической деривации (например, у Пушкина: Защитник вольности и прав В сем случае совсем не прав).
       Еще одним из мощных резервов современной рифмы, основанной на приоритете учёта в ней звуковой стороны по сравнению с графической стороной является омофония разных видов – омофония соотносительная фактически со всеми разделами орфографии, а то и выходящая на уровень окказиональных написаний и написаний макаронического типа (например, достаточно простые соотношения
тушь – туш, враг – враг, немой – не мой, орёл – Орёл и весьма замысловатые в классическом двустишии: В Вене две девицы. Veni, vidi, vici). Омофония неизбежна в русском языке как следствие, с одной стороны, грамматической и фонетической динамики значимых единиц языка (в известной степени отражающей динамику предметов и явлений в реальной действительности), а с другой стороны, нейтрализацией фонетических различий у разных единиц в определённых фонетических условиях. Это и создаёт перекрещивающиеся ряды звукокомплексов (включающих омофоны различных видов) и приводит к квазидеривационным отношениям в составе созвучных единиц, тем более что в определённой ситуации совершенно разные предметы и явления могут иметь внутреннюю, смысловую соотнесённость, что и приводит нередко к паронимической аттракции (парономастические единицы переводятся в определённом контексте на уровень паронимических).
       В принципе любое созвучие рифменного типа в формальном аспекте, с позиции моделей звуковых соотношений можно соотнести с теми случаями, которые встречаются между единицами в составе  грамматических парадигм. Правда, эти модели лингвистам предстоит ещё выявить и описать. Но уже  сейчас ясно, что указанные модели при всём их многообразии представляют собой замкнутый, конечный список и определяются возможностями фонетической системы того или иного языка, правилами сочетаемости звуков в составе звукокомплексов и предельностью границ длины звукокомплексов. Как можно предположить в эти модели вписываются и новые слова  постоянно появляющиеся в языке и индивидуально-авторские (окказиональные образования).
       Но большим резервом созвучий рифменного типа является также динамика фонетической структуры слова в разных условиях общения и при разных речевых стратегиях и – шире – динамика тех или иных, разных по длине  звуковых отрезков в составе текста. Речь идёт как об использовании в рифме различных орфоэпических и темповых вариантов слова (ср. дождь – вождь: .[ дошт’ – вошт’ ]  и  дождь – рощ: [ дош' – рош’]; тысячи – высечет:[тыс’ьс’ч’и – выс’ьч’ьт]  и  тыщи – нищий: [ тыш’и – н’иш’иj ]), так и вариантов, обусловленных коммуникативным членением предложения, в частности наличием или отсутствием в слове логического ударения.
       Наконец, в качестве рифмы могут использоваться созвучия, возникающие в спонтанной речи, при особых условиях её порождения, в частности может быть использована имитация под прерванную речь, в связи с чем в поэтическом тексте, в конце стихотворных строк оказываются  необычные переносы, в том числе основанные на морфемном (а то и на квазиморфемном) членении слова: И сломана нога, и дом забыл свой начисто, не ел три дня, но га- Рантируется качество.
       Выявление и описание фонетики рифменных созвучий – один из важных  аспектов  лингвистического анализа рифмы. При исчерпывающем и объективированном описании внешней стороны созвучий могла бы быть создана строгая, разветвлённая классификация рифм и получены основания для лингвистически обоснованного и полного их лексикографического описания. Можно утверждать без риска ошибиться, что словарь рифм научного типа до сих ни отечественными, ни зарубежными учёными пока ещё не создан.
       Второй аспект, также требующий своей разработки, – это реализация потенций созвучий рифменного типа в речи, выявление и исследование видов речи, в которых созвучия функционируют как рифма, определение фонетических условий, в которых указанные созвучия соответствующим им образом воспринимаются.
       Как показывает пока ещё предварительно собранный материал,
созвучные единицы как рифма могут восприниматься не только в тексте, но и до текста, причём не только в специальных словарях (рифм, грамматических, обратных), но и во внутренней речи носителей языка. Всем сочиняющим стихи, конечно, известна мысленная операция по подбору рифм, «муки слова»; впрочем, тривиальные рифмы вроде «кровь – любовь» извлекаются из сознания как своего рода прецедентные единицы, не создаются, а лишь воспроизводятся.
Известно также, что при правке прозаического текста опытные редакторы стараются избавиться от назойливых, неуместных рифм, а это было бы невозможно, если бы в сознании не существовала установка на учёт естественной «среды обитания» рифм. Да и создание новых слов часто опирается на рифменную соотнесённость создаваемых единиц с уже существующими в языке и входящими в лексикон «словотворца» - того или иного носителя языка, не обязательно стихотворца. Это касается и слов созданных обычным способом, с помощью морфологического словообразования (не в последнюю очередь аббревиации), так и с помощью особого окказионального игрового словообразования. В этом случае наблюдается своеобразная «скрытая» рифмовка вновь созданного слова и слова, от которого создатель окказионализма отталкивался. Часто это наблюдается в различного рода трансформациях слов и прецедентных сочетаний слов и даже фраз. Так, в «Комсомольской правде» нам встретился заголовок заметки «Какой ценизм!». Ясно, что окказиональное слово ценизм в сознании автора отталкивалось от созвучного ему узуального слова  цинизм.
       Совместное использование в речи рифмующихся единиц, по нашим наблюдениям, не является отличительной особенностью стихотворной речи. Нельзя, конечно, отрицать, для классической и современной стихотворной речи использование рифм весьма характерно. Но, по-первых, есть стихи и без рифм (т.н. «белые»), а во-вторых, рифма не чужда и прозаической речи. Здесь можно отметить несколько случаев.
       Включение в прозаический текст прецедентных фраз (или их осколков), имеющих в своём составе рифмующиеся единицы. Это могут быть элементы фольклора (малых форм: пословиц, поговорок, загадок), известных песен, стихотворных произведений. Вот некоторые примеры.
       «Возможен и другой путь. Его подсказывает мне более чем 20-летний опыт шефства над Яснополянским детским домом. Не скажу, что я там днюю и ночую, нет, конечно. Но импульсы внимания, доброты, тепла стараюсь посылать регулярно». – Кобзон Иосиф. Культура против терроризма. – Литературная газета, 2005 г.,  № 17-18.
       Использование рифмы в заголовках к прозаическому тексту.
Вот некоторые примеры толко из одного номера  газеты «Комсомольская правда» (от 13 января 2001 г.): «Вместо валенок – «перчатки»… (Исправляем опечатки)»; «Кручу педали я… А где же
Талия?»; «раз в Васильев вечерок.... С китайской свечки воск потёк».
       Включение рифмующихся единиц в  реплики, придуманные журналистами, но вложенные в уста героев прозаических текстов (очерков, репортажей, интервью), как подписи к фотографиям этих героев. Пример из «Комс. Правды» (подписи к двум фотографиям на одной и той же страницы газеты; от 3 февраля 2006 г.): «Марго – Алле: - Это завтра, а сегодня я тебя поцеловала!», «Алла – Марго:- Мир застонет вслед животный: «Алла, мало, мало, Алла».
        Но если в отмеченных случаях, характерных для публицистических текстов, носящих несколько игривый характер, может возникать впечатление о совмещении (в той или иной степени намеренном) двух типов текстов – прозаического и стихотворного, - то включение рифмующихся единиц в однородные ряды или в ряды слов с подчинительной связью вполне серьёзных текстов подобным совмещением никак нельзя объяснить. Вот несколько примеров.
       «Особенно беспокоит сегодня политический процесс на региональном и муниципальном уровне». – Миронов С. Сколько партий нужно России? – Литературная газета, 2005, № 45-46.
       «Россия остаётся обществом многосоставным в социально-экономическом, и в этническом, и в идеологическом контексте». – 
Т а м  ж е.
       «Ненависть может быть побеждена только самоотверженной любовью. Не поражения мы должны желать террористу, а преображения». – Кобзон И. Культура против терроризма. – Литературная газета, 2005, № 17-18.
       «Увеличение числа жалоб и исков обусловлено не только и не сколько ухудшением качества медицинской помощи, сколько внедрением рыночных отношений в медицинскую практику, а также активизацией деятельности адвокатских контор и юристов, делающих на этом свой бизнес, считает профессор Николай Кунгуров. - Известия. 13 марта 2004 г.
       «Под идиотизмом Акопов имел в виду «Аншлаг», прописавшийся на втором канале именно тогда, когда Александр Акопов им руководил». –
Т а м  ж е .
      По нашим наблюдениям, существуют включение рифмующихся единиц в прозаический текст нередко в составе однородных рядов с союзами «и», реже «а»; некоторые из указанных единиц создают своего рода  публицистических и политических клише (политический и экономический, экстремизм, теоретически – практически, терроризм – экстремизм  и под.).
       Но особую структурную роль в русском тексте, независимо от того, каким он является – стихотворным или прозаическим, к какому функциональному стилю или жанру принадлежит, выполняют устойчивые рифмопары типа «то, что», «тогда, когда», «туда, куда», «чем… тем», «постольку, поскольку», «чем…тем», «не столько… сколько» «как… так и...», «почему… потому» (последняя пара встречается преимущественно в диалогической речи) и др. Подобные рифмующиеся единицы, на наш взгляд, являются важным средством связи в составе сложных предложений и текста, обеспечивающим более быстрое и точное его понимание. Естественно, подобные единицы необходимо полностью выявить и строго описать.
       Существует также особая группа как языковых (узуальных), так и речевых (окказиональных) образований, в составе которых встречается рифма, не «привязанных» к определённому типу текста – стихотворному или прозаическому. Это словоподобные образования (точнее, образования, совмещающие признаки лексемы и словосочетания, тяготеющие в конкретных случаях, то к лексеме, то к словосочетанию) типа адвентист-реформист, жил-был,  страсти-мордасти, фокус-покуc и под. Немалое количество таких образований зафиксировано различными толковыми и орфографическими словарями, но наиболее полно и последовательно они отражены в словаре Букчиной Б.З.  и Калакуцкой Л.П.  «Слитно или раздельно?»
[ 9 ], где, по нашим подсчётам, содержится не менее 1300        подобных образований.
       Наблюдение над совмещённым использованием рифмующихся единиц будь то в стихотворной речи  - как в конце стихотворных строк, так и в иных позициях (ср. т.н. «внутреннюю рифму»), в прозаической речи (в однородных рядах или в составе устойчивых средств средств связи в предложениях и тексте – типа «тогда, когда», «чем… тем…» или в составе словоподобных образований обнаружило единую общность в характеристике рифмующихся единиц. Не претендуя на то, чтобы выявить все лингвистические признаки, присущие рифмующимся единицам, смеем утверждать, что эти единицы обладают однотипностью (параллелизмом) фонетических, а нередко и синтаксических структур. Это проявляется в одинаковой силе ударения в каждой из рифмующихся единиц, во вхождении их в один и тот же метроритмический ряд, одинаковой силы пауза (обычно значительная) после каждой из указанных единиц, возможно тождество или хотя бы сходство в темповых характеристиках тех звукокомплексов в созвучных единицах, которые и формируют рифму. Разумеется, эти выводы требуют ещё тщательного исследовательского (в т.ч. экспериментального) подтверждения, но общее представление об особой фонетико-интонационной структуре рифмы (независимо от типов и жанров текста, в которых она функционирует), думается, вряд ли будет пересмотрено.
       Более того, следует склониться к мысли о том, что особым  образом фонетически и интонационно организованная речь, важной составляющей которой является рифма, служит своего рода средой хранения информации о мире, с учётом динамики, текучести явлений, средой объективизации смыслового и коммуникативного членения фонетического ряда той или иной его протяжённости. Вариативность фонетических структур слов и других более крупных фонетических образований в тексте (не всегда их можно соотнести с привычными фонетическими словами) наиболее отчётливо проявляется у этих единиц, когда они выступают в позициях рифмы (что как мы пытались показать далеко не всегда совпадает с особым графическим выделением рифмующихся слов в стихотворном тексте). Не в связи ли с этим мы наблюдаем при рифмовке «подравнивание» фонетических структур рифмующихся единиц, а фактически выбор в ритмически организованном (не монотонном) тексте тех или иных фонетических и, как правило, также коммуникативных вариантов определённой языковой единицы (или сочетания этих единиц). Вот лишь один экспериментальный пример (хотя подобные примеры можно извлечь и из художественных текстов). К слову пускай рифмы можно подобрать по-разному: во-первых, таскай, ласкай, «Токай» и т.п. (т.е. рифма мужская).; во-вторых, если использовать скандирование (пус-кай), то это слово можно зарифмовать со словами русской, узкой, блузкой и т.п. (т.е. рифма женская); в-третьих, возможна текучесть, неопределённость рифмы (опять-таки при скандировании – пус-кай) – при более сильном ударении на втором элементе приведённого сочетания пуск, ай рифма мужская, при более сильном ударении на первом элементе этого сочетания рифма женская (неопределённость в условиях контекста обычно снимается).
       Третий аспект лингвистического анализа рифмы связан с семантической координацией рифмующихся единиц, с анализом того, в какие смысловые отношения они вступают и как меняются эти отношения в тексте, по сравнению, какими они представлены в словаре. Этот аспект лингвистами лишь начинает разрабатывается, но обращается внимание лишь на активизацию у рифмующихся единиц в стихотворном тексте паронимических связей .[ 10 ], хотя в реальности все значительно сложнее и отношения разнообразнее, может быть даже не укладывающиеся в рамки традиционной контекстной паронимии, синонимии, антонимии или гиперо-гипонимических отношений.
       Чётвертый аспект лингвистического анализа рифмы связан с её восприятием коммуникативной и эстетической оценкой. Здесь можно выделить, как мы полагаем, следующие моменты. Воспринимаемость
(улавливаемость, обнаруживаемость) рифмы в тексте. Это качество часто бывает необходимым для созвучных единиц в стихотворном тексте. Вероятно, оно определённым образом зависит от степени точности и глубины рифмы, от простоты или сложности её расположения в строфе (естестенно, проще всего улавливаются качественные смежные рифмы и значительно сложнее улавливаются, и то, наверно,  обнаруживаются только искушённым читателем, созвучия при рифмовке абвабв или при ещё более сложных комбинациях. Немаловажным является и то, регулярной, повторяемой ли является строфика на протяжении всего стихотворного произведения или характер рифмовки в стихотворении постоянно меняется. Но, с другой стороны, всегда ли важно для автора, чтобы рифма была обнаружена, или в некоторых случаях желательно, чтобы она была «скрытой», «затушённой». Очевидно существуют способы графического подчёркивания рифмы (в классическом стихосложении) и, напротив, её графическое невыраженность, «затушёванность» в стихах, стилизованных под разговорную, бытовую речь (например, в сатирическом тексте Андрея Широглазова, опубликованном в череповецкой газете «Речь»
[ 11 ].
       В связи с указанным аспектом встаёт вопрос о коммуникативной нагрузке рифмы в стихотворном и прозаическом тексте и о её «правильности», информативности, выразительности, уместности, функциональном распределении различных видов рифм (использованием тех или иных видов рифм в произведениях определённых жанров и разных целевых установок).
       Подводя итог тому, о чём мы сообщили в нашей статье, хотим подчеркнуть, что в языке, сложнейшем устройстве, имеющем звуковую природу, созвучия рифменного типа занимают важное место. Указанные созвучия, отражённые прежде всего в прецедентных текстах (или их фрагментах), формируют механизмы сознания и памяти человека, в частности участвуют в механизмах дифференциации, интеграции и нейтрализации языковых единиц, фиксируют и объективируют динамику языковых единиц в речи (тексте), реагируют на изменения как в реальной действительности, так и в языке. Однако многие вопросы, связанные с рифмой являются пока еще слабо изученными и мало соотнесёнными с представлением о языке как целостном устройстве и с его функционированием. Эти вопросы необходимо решать в рамках конкретных исследований, для получения выводов, которые, вероятно, нужно будет учитывать  носителям языка при порождении речи и при её восприятии. Ценным как для специалистов-филологов, так и литераторов-практиков мог бы быть стать общий словарь рифм академического типа. Пока имеются попытки создания серьёзных, строгих словарей рифм лишь отдельных поэтов [ 12 ], что, конечно, не решает проблемы многоаспектной научной оценки рифмы.

       
                СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гиндин С.И. Общее и русское  стиховедение: Систем. указ. лит., изданной в СССР на рус. яз. с 1958 по 1974 гг.//Исследования по теории стиха. – Л., 1958; О н  ж е .Структура стихотворной речи: Систем. указ. лит., изданной в СССР на русском языке. Ч. II: 1974-1980 //Исследования по теории стиха, вып. 3. – М., 1982.
2. Кочетков Д.А. Рифма Д.Л. Андреева в лингвистическом аспекте (на материале сборника «Русские боги»). – Дис. на соиск. ученой степени канд. филол. наук. – Череповец, 2000.
3. Словарь литературоведческих терминов /Редакторы-составители Л.И. Тимофеев и С.И. Тураев. – М., 19     , с. 324.
4. Жирмунский В.М. Теория стиха. – М., 1975, с. 379.
5. Гаспаров М.Л. Рифма.//Литературный энциклопедический словарь /Под общей ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. – М., 1987, с. 328.
6. Т а м  ж е , с. 328.
7. Зализняк А.А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. – М., 1977.
8. Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка. В двух томах. – М., 1985.
9. Букчина Б.З., Калакуцкая Л.П. Слитно или раздельно? Орфографический словарь-справочник: свыше 107 000 слов. – М., 1998.
10. Кочетков Д.А. У к а з.   р а б о т а .
11. Широглазов А. Что такое хорошо и что такое плохо. – Речь, 10 февраля 2006 г.
12. Сидоренко М.И. Словарь языка и рифм поэзии Рубцова. – Череповец, 2005; Кочетков Д.А.  П р и л о ж е н и е   к  у к а з. 
     р а б о т е .