птичка
и всё опять пойдёт сначала.
Экклезиастовой морали
красиво слово, суть печальна.
Опять побеги, стрелки, почки,
и эти хляби, эти грязи,
и эти клейкие листочки –
привет от дорогого князя.
Там буйно пронесётся лето
разбойной поступью Вараввы –
и снова осени приметы:
сад потускневший, стебель ржавый.
Потом зима пойдёт портачить
свои могильные аферы,
а дальше снова замаячит
бессмысленная примавэра…
Какой-то крен в составе крови
от этих повторений цикла.
Идут сезоны маршем, строем –
душа смирилась, плоть привыкла.
И с каждым годом угасает
та радость, что была в избытке.
И Новый год уже пугает,
и дни рожденья хуже пытки.
И беспризорное пространство
напрасно ждёт моих стараний.
Сизифов труд подобен трансу
макондовых переливаний.
Тем, кто безумно напрягаясь,
усердно тащит хворостинку,
и тем, кто мирно разлагаясь,
поёт и плачет под сурдинку –
посчитаны удары сердца
давным-давно, и этот кто-то
приветливо открыл нам дверцы
в свои пенаты и темноты.
Зачем же мы так нарезаем,
так суетимся и хлопочем?
Жизнь – только перелёт сквозь залу
в объятья бесконечной ночи.
Чреда панических зигзагов,
секунды ужаса и боли…
Ещё немного вещих знаков –
и птичка вылетит на волю.
Не может быть, чтоб тайна ночи
ухмылкой смерти обернулась,
и, не меняя оболочек,
уснула я, и не проснулась.
А впрочем, слишком истаскалась
в веках – и негде ставить пробы.
В каких озёрах я плескалась,
в какие падала сугробы!
Но код нарушен, ген утрачен.
Я удивляться разучилась.
Весь мир как будто молью трачен.
Душа устала, плоть смирилась.
Ряд безобразных изменений
я принимаю равнодушно.
Жизнь требует утяжелений,
а красота, мой Федр, воздушна.
Где ты, божественная лёгкость
Ремедиос, парящей в небе?
Сменилась юности жестокость
заботой о насущном хлебе.
И груз ответственности клонит
к земле, и тяготит усталость…
А там уж ветер листья гонит
на попираемую старость.
И неизбежность отчуждений
роднит с землёю и травою.
Ещё один виток мучений –
и птичка вылетит на волю.
весна 2005
* * *
Свидетельство о публикации №114022604942