февраль
но благодарность
всегда слезами светлыми течёт.”
Сайгё
Борисову фортку открою.
Кто хлопьев бессмертных нанёс?
Я этих стараний не стою,
но всё ж умиляет до слёз,
что слиплись молекулы счастья,
что их – мириады и тьмы,
что щиплет в носу от участья
к предсмертным метаньям зимы.
Ссутулившись от нездоровья,
забыв, что он сводник и враль,
к сверкающему изголовью
приник сиротливый февраль.
Приветливей смотрят деревья,
и ветер проносит, как сны,
томительный привкус кочевья,
дурманящий запах весны.
И вот напоследок обвалы
невиданных снежных атак.
Такое и раньше бывало,
но кажется мне, что не так.
Не так меня за руку трогал,
не так мне стихи бормотал –
те строчки из «Зимней эклоги»,
сияющие, как кристалл.
Ах, сколько он падал и падал,
как крошечной грудью на дзот,
на садик маркиза де Сада…
- Не плачь, - говорил, - всё пройдёт!
И к этому трудно придраться:
особый, подарочный, тот,
что некто в заоблачном братстве
беспечной рукой раздаёт.
Рукою, не знающей меры,
он сыплет и сыплет миры –
свои серебристые сферы,
свои голубые шары…
Из этой сияющей длани
он всё пораздать нам готов:
всю россыпь иных мирозданий,
песчинки с других берегов.
Хрустальный набоковский шарик
встряхнул посильней – и опять
пошли они ручками шарить,
на грустную землю слетать.
И так благодарность уж рвётся
на волю, глаза заслоня.
Вот-вот сладкой влагой прольётся.
Сайгё, ты бы понял меня.
За что? Да за детскую радость
глазеть на светящийся рой.
За эту дремотную праздность,
что сменится снова тоской.
февраль 1992.
Свидетельство о публикации №114022604901