Лексика однородных рядов в поэзии Игоря Северянина

               

    

       В поэтических произведениях Игоря Северянина однородные ряды представлены очень широко. Определение авторской специфики как структуры этих рядов, так и  лексического их наполнения способствовали бы, на наш взгляд, выявлению существенных особенностей идиостиля Северянина, отражающего мировоззрение поэта, с учётом динамики его творчества.
       У Северянина встречаются самые разнообразные в структурном отношении однородные ряды (далее – ОР) – от немногочисленных словоподобных образований (с дефисным написанием компонентов; типа подглядел-подслушал, полурыдван-полуковчег) до часто встречающихся фрагментов текстов (в качестве компонентов ОР выступают самостоятельные предложения, например: Не вечно мне гореть. Не вечно мне пылать./ И я могу стареть. И я могу устать.). Однако основную массу ОР в поэзии Северянина составляют такие, в которых компонентами являются либо однородные члены, либо предикативные части бессоюзных сложных предложений (Ты проходишь мореющим полем, / Фиолетовым и голубым…; Ветер весел, ветер прыток…). Любопытно, что для Северянина характерны и такие однородные ряды, в которых компонентами выступают сложные предложения, причем однородность этих компонентов проявляется не только на синтаксическом уровне (предложения построены по принципу синтаксического параллелизма), но и на лексическом (слова в составе указанных компонентов вступают в отношения, подобные тем, что проявляются и на уровне однородных членов в их типичных случаях): Если буду росою, обрильянчу цветы. / Если буду стезёю, олазорю мечты./ Если буду солучьем, я миры съединю. / Если буду созвучьем, я себя сохраню.).
       Наблюдения над ОР в северянинском творчестве дают основания считать, что у «короля поэтов» выбор структур ОР и выбор языкового материала для их лексического наполнения соотнесены, имеют общую основу. Для проверки этой мысли представилось необходимым выяснить: 1) чем обусловлен преимущественный выбор определённых структур ОР у Северянина, 2) какова длина ОР, т.е. какое количество компонентов они включают , 3) какая лексика
используется в ОР (её характеристика с точки зрения отнесённости к определённым лексико-грамматическим разрядам и лексико-семантическим группам, к тем или иным функционально-стилистическим пластам языка, с точки зрения происхождения, узуальности-окказиональности и др.), 4) какие смысловые отношения складываются между компонентами ОР (с учётом таких системных связей слов, как синонимия, антонимия, гиперо-гипонимические, градуальные и др. отношения, и характера интонации и союзов, связывающих компоненты), 5) как зависит выбор структур ОР и материала для их лексического наполнения не только от особенностей мировоззрения и идиостиля поэта, но и от специфики стихотворной речи (как особой разновидности художественной речи), а также от жанра и формы произведения, от конкретной темы, раскрываемой в нём.
       Исчерпывающие ответы на все эти вопросы можно дать, только когда будет детально проанализировано все стихотворное наследие Игоря Северянина и сопоставлено его поэтическое творчество с поэзией весьма отличающихся от него мастеров слова, таких, скажем, как Державин, Пастернак, Павел Васильев, для которых тоже характерно широкое использование ОР; но это в перспективе, а сейчас в результате наблюдений и анализа некоторых, ярких фрагментов материала, можно сделать предварительные выводы, связанные с темой, заявленной в названии статьи, и наметить дальнейшие пути исследования.
       ОР в стихотворных произведениях Северянина включают от 2 до 26 компонентов. Впрочем, абсолютное большинство составляют ряды, состоящие из 2 или 3 компонентов. Ряды, включающие более 5 компонентов встречаются преимущественно в позднем творчестве Северянина, в частности в его поэмах.
       Чаще всего в качестве материала для лексического наполнения однородных рядов используются существительные и прилагательные. На последующем месте идут наречия и глаголы. Чрезвычайно редки местоимения и предлоги,
А слова других частей фактически отсутствуют. Не является ли подобная частотность слов разных частей речи в роли лексических наполнителей ОР общеязыковой тенденцией и не зависит ли от того, что ОР, по сути своей, передают фрагменты «картины мира», в той или иной степени развёрнутые образы-представления?
         Из существительных Северяниным используются, естественно, значительно чаще нарицательные, чем собственные, но это определяется, очевидно, большей информативностью первых. Среди них – и конкретные, и абстрактные, но чрезвычайно редки вещественные и собирательные. Конкретные у него называют самые разнообразные предметы – как одушевлённые, так и неодушевлённые: лиц по их родственным связям (О нежная сестра и милый брат!), по возрасту (умом ребёнок, душою женщина, / Всегда капризна, всегда изменчива, / Она тоскует о предвесеньи…), по социальным отношениям (начальники, рядовые), по роду деятельности, занятиям, профессии (оратор, мудрец; философ, солдат ), животных ( голубка, ястреб; вальдшнеп, зайчик), деревья (дуб, липа ), космические объекты (звёзды, планеты) и др.
      Однако примечательно, что, являясь конкретными существительными,  в поэтическом контексте они приобретают оттенок абстрактного значения, употребляются символически. Это и позволяет в составе однородных рядов оказываться соотносительными существительным совершенно не близких лексико-семантических групп ( Миррэлия – светлое царство, / Край ландышей и лебедей; ландыш, лебеди – символы чего-то светлого, романтического. Я тоже не святой… Но со святой любовью / Благодарю тебя, отвоенный вполне,/ За каждую мечту, проникнутую кровью, / За каждую твою слезинку обо мне! ; и мечта, и слезинка свидетельствуют о романтических чувствах, о сентиментальности лирического героя).
       В составе однородных рядов у Северянина оказываются преимущественно слова, которые называют,  предметы, явления, привлекающие своей яркостью, необычностью, экзотичностью, вызывающие чувство удовольствия или такие, о которых приходится только мечтать ( весна, сирень, солнце, май; скалы, звёзды; луна, поляна; снегурка, нимфея, лиана; цветы, улыбки, гроза; газеллы, рапсодии; пирушки, балы; лазорь, пламя, фиоль; мимозы, лилия, фиалка; пир, музыка, танцы; цветы, улыбки, алмазы, мечты; вино, кастаньеты; пальма, лимон, устрицы, дюны; глаза, уста; блузка, коса  и т.п.).
       Экзотичностью, необычностью, свежестью веет и от собственных имён. используемых Игорем Северяниным: Ялта, Дальний; Берген, Каир; Нагасаки, Нью-Йорк, Марс; Феб, Пан; Дебюсси, Брюсов; Олег Полярный, Эклезерита, Грозоправ; Балькис, Мадлэн, Мирэлла, Вандалин, Лилит, Робер, Агнеса, Сандрильона и т.д.
        Призваны привлечь внимания читателя-слушателя поэз Северянина и новые слова, созданные им, также включаемые им в ОР: демимонденка, лесофея; поэты, художники, артисты и музыкотворцы и др.
       Существенной особенностью однородных рядов Игоря Северянина является то, что в них нередко объединяются слова, различные по происхождению, в том числе заимствованные, но отличающиеся по времени появления в русском языке и/или по степени освоенности их нашим языком (купэ (sic!) , деревня; шляпки, цилиндры и кепи и т.п.), по функционально-стилистической окраске (предатель, мародёр, воитель; кокотка и схимник  и др.),  общеязыковые и индивилуально-авторские (сновидения и грёзность; предвесенье, незабудки и др.).
       Игорь Северянин ориентирован не на описание реального мира, а на отражение в поэзии идеального, вымышленного, придуманного им мира – прекрасной страны Миррэлии. Этот таинственный мир, естественно, не может быть описан в многообразии деталей и признаков, но отбираются детали и признаки, подчёркивающие красоту, благополучие и комфортность этого мира, отличающие его от сложного реального мира, который полон страданий и в котором царит дисгармония. Однако такой отбор имеет не информативную, а эмоциональную, психологическую направленность, он связан, как нам представляется, с задачей эстетического и психологического воздействия на читателя-слушателя. Этим обусловлены не только принцип отбора  Северяниным лексики из нормативного словаря, а нередко также создание  новых слов, но и использование  особых  приёмов на синтаксическом и фонетическом уровнях. В этом случае следовало бы говорить о лексико-синтаксической и лексико-фонетической координации, а может быть, даже о комплексной, лексико-синтактико-фонетической координации.
       Так, чрезвычайно часто Северянин использует лексические повторы (обычно анафоры). Это замедляет описание, не способствует передаче хода событий, но ведь для “короля поэтов”  важнее не повествованиене, не отражение динамики действия, а, скорее наоборот, фокусировка внимания на отдельных  ярких фрагментах создаваемого им идеального мира ( Я хочу быть росою двух цветущих цветов, / Я хочу быть стезёю голубых голубков. / Я хочу быть солучьем двух лазурных планет. / Я хочу быть созвучьем между “да”, между “нет”). Кроме того, в состав ОР у Северянина часто входят хиазмы с лексическими повторами (Скалы молят звёзды, звёзды молят скалы…; Индейцы – точно ананасы, и ананасы – как индейцы…).
        Нередко выбор слов в качестве компонентов в ОР у Северянина обусловлен звуковой организацией стиха. Но этот выбор может быть объяснён и как ориентация на звукоизобразительность (на передачу образов-представлений с помощью указания на характерные для них звучания), а также как приём актуализации, выделения в поэтическом тексте важных для автора смыслов (Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров! – инструментовка на «р» передаёт экспрессию, энергию движения; … И солучьем созвездий, и созвучьем основ – «солучье»-«созвучье» воспринимаются не только как компоненты ОР,
не только как рифменно созвучные слова, но и как слова соотносительные, сближенные по смыслу, своего рода контекстуальные синонимы, как фонетическая трансформация одного слова в другое; Ты зашла ко  мне в антракте (не зови его пробелом) / С  тайной розой, с красной грёзой, с бирюзовою грозой – «роза»-«грёза»-«гроза» также соотносительны и в звуковом, в смысловом отношении и важны в фонетической и семантической структуре стиха).
       Но не только стремление к звукоизобразительности, но и в целом звуковая организация стиха, такие особенности стихотворной речи, как требования метра, ритма и рифмы, оказывают существенное влияние на выбор лексических единиц в поэтическом произведении, в частности при формировании ОР. Всё это, естественно, значительно осложняет и структурные, и семантические отношения между лексическими единицами, входящими в ОР, приводит к «приращению смыслов» у слов в стихотворном тексте, а если перед нами истинный мастер слова, то является предпосылкой появления нестандартных, оригинальных, свежих, ярких сочетаний слов. Вот лишь один пример из северянинского творчества: Иду один я над отвесным / Обрывом, видя волн разбег, / Любуясь изрозо-телесным / песком. Всё зелено – и снег!..(«У моря»).
Однородный ряд в качестве компонентов включает включает предикативные части в сложносочинённом предложении, причём, что любопытно, совершенно различные по структуре: первый компонент – двусоставное предложение, с формальным подлежащим, второй – односоставное – номинативно-бытийное предложение. Однако при отсутствии структурной однородности на грамматическом уровне (компоненты сочинительного ряда разные и по своему строению, и по морфологическому выражению единицы), она проявляется на уровне лексическом и, в соответствии с этим, на уровне содержательном, семантическом. Соотносительность лексических значений краткого прилагательного «зелено» и вещественного существительного «снег» по принципу их противопоставленности, контраста (а это один из основных типов семантических отношений словоформ в однородном ряду) создаётся, на наш взгляд, сближением указанных слов по линии абстрактности-конкретности: «снег» не только вызывает образ-представление о явлении действительности, но и содержит указание на одну из его характеристик – «белизна». В свою очередь, «зелено» не только характеризует определённую внеязыковую ситуацию, но является также косвенным обозначением и самой реалии – «зелёной растительности». Смысловые связи «зелено» и «снег» обусловлены также, очевидно, парадигматической соотнесённостью, синонимией синтаксических структур, в которые входят указанные слова: ср. «всё зелено» и «везде зелень», «всё бело» и «(везде) снег».
         Между компонентами однородного ряда складываются чаще всего отношения соединительные, реже противительные и совсем редко разделительные. При соединительных отношениях, когда структуры открытые,
ОР у Северянина редко являются протяжёнными: они включают обычно 2 или 3 компонента. Это также можно объяснить ориентацией поэта не на информативную, а на экспрессивно-выделительную функцию слова, на стремление выделить яркие опорные «точки» в описываемом им идеальном, красочном, романтизованном мире (Да царят над миром Солнце и Любовь!; Такому дальнему и милому страны полярной королю; Ты пришла ко мне – как утро,/ Как весенняя заря… и т.п.)
       Однако в заключительный, эстонский период творчества существенно меняется и мировоззрение поэта и, соответственно, его идиостиль, что отражается и в построении ОР, и в их лексическом наполнении. Если в начальный, петербургский период творчества у Северянина фактически немыслимо представить однородные ряды, оформленные в виде периода,
подобные тем, какие мы наблюдаем у таких художников слова – реалистов, - как А.С. Пушкин (например, в “Евгении Онегине”: Возок несётся чрез ухабы. /
Мелькают мимо будки, бабы, и т.д.), или А.А. Фет (знаменитое: Это утро. радость эта,/ Эта мощь и дня и света и т.д.), или у «классициста» (но с явными чертами реализма!) Г.Р. Державина (например, великолепное по зримости и объёмности описание: Багряна ветчина, зелёны щи с желтком, / Румяно-жёлт пирог, сыр белый, раки красны, / Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером / там щука пёстрая – прекрасны!), то в заключительном периоде такие построения не редкость. В качестве примера, пожалуй наиболее яркого, можно привести стихотворение «Моя Россия», по синтаксической структуре представляющее собой период – простое предложение с препозитивным ОР подлежащих, включающим 26 (!) компонентов (не рекорд ли в русской поэзии?). Поэтический взор Игоря Северянина явно переориентирован с внутреннего, вымышленного, романтического, идеального мира на реальный – мир своей родины, России, от которой он, волею судьбы и
политических событий, отлучён и по которой  тоскует. Игра в чувства, потрафление слушателям-зрителям (при эстрадном исполнении «поэз» слушателями и зрителями одновременно выступали одни и те же лица), целенаправленное воздействие на них с помощью эффектных (и, как оказалось, эффективных приёмов, иначе бы Северянина не признали «королём поэтов») сменяется выражением истинных, искренних чувств, передаёт непосредственные и глубокие переживания человека, вынужденно заочно общаться со своими соотечественниками. Отсюда и удивительно широкое для Северянина (если ориентироваться на автора сборников «Громокипящий кубок» или «За струнной изгородью лиры» и под.) использование конкретной лексики,
прежде всего существительных. Если предполагать психологической основой раннего Игоря Северянина психотерапию («стихотерапию»?), направленную на определённый круг, может быть,  не в высокой степени литературно образованных почитателей, то в позднем своём творчестве Северянин становится психотерапевтом для себя. Им уже не создаются произведения игрового плана, нередкие для раннего периода творчества. В позднем творчестве меньше изысков, меньше экзотизмов, меньше неологизмов. На первый план выступает отображение ценностей реального (увы, теперь уже далёкого, недостижимого для поэта!) мира – утраченной родины, России.
       Если в первый период творчества Игоря Северянина для него характерны
отношения синонимии (или – пожалуй, чаще -семантического сближения слов по типу эквивалентности), то в заключительный период творчества -отношения видо-видовые или отношения части-целого. Меняется у Северянина и функция антонимов, используемых им в однородных рядах. Если сопоставление контрастных понятий для раннего Северянина было средством оттенить яркость, экзотичность, красоту вымышленного им «праздничного» мира, или хотя бы средством погашения антогонизма, часто встречаемого в реальности, предложение добиться гармонии в реальности, призыв к гармонии, но как пафос (не ложный ли?!), как риторический приём, то в последнем периоде творчества поэт старается отразить с помощью сталкивания контрастных понятий сложность, многомерность, многослойность реального мира. Поэзия Северянина становится менее звучной, эффектной. но зато более глубокой, проникновенной. Если ирония в ранней поэзии Северянина полускрытая, подёрнутая флёром сентиментальности, экзотичности, то в поздней - уже явная, открытая ирония, причём резкая, часто переходящая в сарказм (примечательно в этом плане язвительно-напористое стихотворение «Поэза «Villa mon repos»).
       Компоненты однородных рядов, представляя собой соотносительные по смыслу единицы, находящиеся в основе своей в отношениях смыслового равноправия, могут по-разному представлять элементы языкового опыта человека. Эти элементы могут имеют как предметную, так и понятийную направленность, т.е. могут быть сориентированы либо на конкретный образ-представление, либо на представление о классе однотипных предметов. В первом случае однородные компоненты соотносятся с «частями» (как однотипными, так и разнотипными) некоего «целого», во втором случае они выступают как выразители «видов» или «частного» некоего «рода» или «общего». Если в начальном периоде творчества преобладает понятийно-логический принцип построения однородного ряда, то в заключительном периоде на первый план явно выдвигается конкретно-предметный принцип.
Северянин своим творчеством поворачивается к реальному миру, переходит с интродуктивного способа отношения с миром к экстрадуктивному (см.: Филатова Е.С. Искусство понимать себя и окружающих. –Санкт-Петербург, Дельта, 1999, с. 9-12).
        Рассмотрение лексики однородных рядов в поэзии Игоря Северянин привёло к постановке вопросов, выходящих за рамки лингвистики и даже филологии. Эти вопросы связаны и с психологией художественного творчества, и с психологическими типами людей, создающих художественные произведения, что отражается на характере их творчества, и с особенностями восприятия художественного текста, и с типологий текстов, направленностью их на устное или на письменное, или на то и другое восприятие, и с мотивацией творчества (творчество «для себя» как способ самовыражения и творчества как способ воздействия на других), и с взаимодействием разных видов творчества, с их синтезом (литература-музыка-живопись), и с взаимодействием художественного слова и сакрального, религиозного, и с выработкой приёмов целенаправленного воздействия на читателя-слушателя (своего рода психотерапия – «стихотерапия», стремление экзальтировать, «завести»  реципиента и в то же время успокоить его, отвлечь от житейских переживаний), и с отношением человека к миру и к другому человеку как объекту воздействия, понимания его душевного состояния и духовных потребностей, целенаправленное воздействие на него. Естественно, всё это выходит за рамки
темы, обозначенной в названии нашей статьи и требует особого исследования
(или даже комплекса исследований к рамках психолингвистики, психологии общения и психологии художественного творчества и других наук). Но завершая данную статью, осмелимся высказать утверждение, что пример Игоря Северянина поучителен для других, творивших и творящих после него мастеров слова как довод в проблеме разрешения спора о назначении художественного творчества, о его ценностных приоритетах. Зачем и для кого творчество? Творчество как отражение конкретных событий своей жизни и своих собственных душевных переживаний? Творчество в угоду других, обычно для конкретного - узкого, взыскательного или широкого, невзыскательного – круга
людей? Или творчество как самовыражение через своё собственное отношение к внешнему миру сквозь призму восприятия мира другими людьми и их духовного мира? Есть основания полагать, что в своей поэзии Игорь Северянин шёл от призрачной гармонии, отражённой в его иллюзорном, красочном, но малопредметном мире раннего периода творчества к истинной гармонии с реальным, сложным и противоречивым миром – миром социальных потрясений и непростых человеческих отношений. И, как представляется, Игорь Северянин
достойно, хотя и мучительно, не без трудностей, преодолевал и во многом преодолел путь к тому, чтобы стать действительно глубоким, искренним и истинным русским поэтом. И существенная перестройка лексики и синтаксиса (с учётом их координации), что отражено в однородных рядах в поэтических текстах  Северянина позднего периода его творчества (по сравнению с ранним его периодом), является одним (очевидно, не единственным) подтверждением этого.