Безвременье

Когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет.
Ф. Достоевский

С кем выживаем – с теми живём и спим,
нежной ладонью касаясь горячих спин,
смотрим в обнимку мультфильмы, слушаем «Сплин»,
вместе готовим ужин, звоним домашним.
Вместе забудем войну: вой сирены стих.
Вырастут дети. В тетради засохнет стих.
Мир бесконечней войны – он тебя настиг
мартовским шагом, мягким весенним маршем.

Невозвращенец в мирные города,
незамыкатель на сердце провода,
не научившийся плавать. Кругом – вода:
таянье льда до капли весеннего ада.
Ада, в котором не любят и вряд ли ждут.
Если заштопаны раны, наложен жгут, –
новых не пишут писем, а старые жгут:
жгут до золы, до атомного распада.

Контур лица повторяя, летит строка;
к осени станет слаба и совсем тонка.
Пижма в пижаме, замужество у станка,
брачный канкан простыней, фейерверк стакана
в пьяную дверь, либо дребезги об кровать, –
и до рассвета будет гореть, кровить:
так горячо, что больно даже ковать.
Так закалялась сталь твоего капкана.

Только резцы ослабеют под прессом лет,
новых героев, порванных кинолент.
Хочешь забыться – да высохли русла Лет.
Засуха жизни. Рабство сердечных Африк.
Трубку набив табаком тишины, звонишь;
но абонент недоступен – и тощая мышь,
в провод вгрызаясь, пищит из последних мышц,
точно Орфей, проигравший себя на арфе.

Взгляд на прощанье. Застыть соляным столбом.
Не разбивая стены непокорным лбом –
не возродиться тигрёнком, гепардом, львом,
красной строкой, эхом в последней строчке.
Не возвратиться ни на щите, ни со.

В руку не шпагу вложи, но – любимый сон:
там, где два голоса замерли в унисон,
август танцует танго в одной сорочке.

Февраль 2014