Журфикс

             Журфикс*
         (маленькая поэма)

Приехали на вечеринку мы бобрами,
без суеты в трескучем тарантасе
и плыла музыка над головами,
звучала скрипка на террасе.
Терраса у дома со старым мезонином,
светло идёт от абажура,
стояла на обочине невзрачная машина
под броский цвет пурпура.
Под абажуром стол,
вокруг стояли стулья,
плетёные качалки и диван,
скрипач стоял со скрипкою сутулый
и лёгкий сигаретный дым в тени витал.
В углу высокое трюмо,
в нём отражение весёлых лиц,
открытое террасное окно
и двое в шахматы играли в блиц.
А скрипка всё поёт,
всё чаще плачет и страдает
и, достигая верхних нот,
мгновение молчит и замирает
среди лесных дурманящих красот.
На фоне загородных дач
скрипач Винявского** играет,
он в упоении и гости здесь
волшебным звукам глубоко внимают.
Пройти нас пригласили,
на диване старомодном мы сидим,
кто мы такие – нас спросили
и, слушая мелодию, вокруг глядим.
Молодёжь собралась на журфикс,
как в стародавние когда – то времена,
скрипач закончил под общий бис,
скатилась по лицу его слеза.
И общий говор, шутки, смех,
стол пододвинули к дивану,
подали самовар и чай для всех,
всё получилось по карману.
Мне незнакомого соседа попросили
стихами слух наш поласкать.
всё было скромно, не кутили,
своё искусство желали показать.
Сосед был для кого – то
признанный поэт,
вниманием польщённый,
встал с улыбкой,
на голову его лил абажурный свет,
смотрели на него с ухмылкой.
Стоял поэт под абажуром,
с террасы смотрел он в сад,
с кустов жасмина,
в отдаленье хмуром
вдыхал незримый тонкий аромат.
А кто – то чай свой допивал,
конфеты на столе, суфле, печенье,
стихи свои поэт достал,
иные налегали на варенье.
Но  непонятно, для чего, затем,
взглянул на женщину
в пурпурном платье,
дышал всё чаще и пыхтел
превыше чувств любовной страсти.
Начиная, он сказал: - Когда лежал
я с вечера, не спал и было провиденье:
пурпурный свет лучами засверкал,
наплыло надо мною  наважденье.
В окне раскрытом
высоко нависла тень
и в ней мелькали яркие огни,
то исчезали,
в закате погружался день,
то опускались и на глазах росли.
Огни кругами спускались ниже,
как будто смотрят на меня,
и становилось будто тише,
пролился свет пурпурного огня.
Кругом крутились завихренья,
и очертание машины из огня
без звука понеслось как приведенье,
стремглав исчезло, напугав меня.
И отходя ко сну, моргнув глазами,
преодолевая тяжесть век,
стояла женщина, не спавшая ночами,
она страдала, любимый человек.
В преображении лица
менялись странные черты,
не двигаясь, повелевала мною,
молчала и кто – то с высоты
невнятно звал над головою.
Губы неподвижны были,
но взор столь выразительно сиял,
глаза возможно о чём – то говорили,
обескуражен был и я молчал.
Желать хотел прикосновенья,
поближе одеянье  разглядеть,
зачем явилась без стесненья,
чтоб с нею жить иль умереть.
Мгновение прошло, туманно стало,
без связи, понимания и смысла,
в комнате его растрескалось стекло,
потухла люстра, во мгле повисла.
Пройдя к окну,
и, глядя на закат горящий свода,
мелькнула вдалеке машина из огня,
вернулась личная свобода,
но чувствовал одиноким я себя.
Замолк поэт,
но женщина в пурпурном платье,
напротив пристально смотрела,
к поэту молча подошла,
вся засветилась, заблестела.
Он поэтессу в ней признал
и без вопроса, без ответа,
под руку с женщиной шагал,
светила за окном комета.
Невзрачная машина,
поэт и женщина исчезли,
позванивали стёкла
в отблесках пурпура,
обои на террасе по швам облезли,
у скрипки дребезжала фурнитура.
Волна оцепенения прошла,
и публика как после сна, заулыбалась,
какою силою мелодия была -
в руках маэстро скрипка
звучала и сломалась.
Журфикс в разгаре на террасе,
ушёл бочком не задевая стен,
бобром я ехал в тарантасе,
не чуя дрожь колен.
Тем временем гости веселились,
молодые люди
средь вольнодумных дам
пить начали, слегка кутили,
сошли в цветах жасмина
к благоухающим кустам.
Цветы жасмина в белых лепестках,
манили ароматом и цветеньем,
не передать все чувства на словах
безмерного любовного горенья.
Очерёдным был познания урок,
которого возможно долго ждали,
прикосновенья губ и щёк
всесильно возбуждали.
Несмело гости выходили,
по парам, разбредались по кустам,
и аромат любви в жасмине пили,
возвращались на террасу
к своим местам.
С террасой рядом
лес в безмолвии молчал,
ко свету полетели мотыльки,
с террасы даме кавалер
стихи свои читал,
мелькали по небу летящие огни.
Застолье - час
и сладкий аромат жасмина,
цветенье веток в волосах у дам,
неповторимая в преображении картина,
медовым ароматом поплыла по устам.
Огни всё ниже к террасе опускались,
узорным разноцветьем
ложились на щеках у дам,
любвеобильные в застолье оставались,
неспешно разойдутся по утрам.
Журфикс огнями разбежался в небесах,
жмурясь на террасе абажур погас,
светились поцелуи пурпуром на щеках,
дремал перед террасою Пегас.
Цветы жасмина в огнях светились,
умылись свежестью травы,
берега любви соединились,
с ночной фиалкой погружаясь в сны.
Повисли отсветы луны
взыгрался шумом листьев лес,
соединили берега мосты
уснувших женихов и будущих невест.
Спустилась ночь,
а я в своей квартире раскрыл окно,
нависла надо мною тень,
в ней яркие огни сверкали,
но закрывать окно мне стало лень.
Средь дрёму в тишине
мне скрипка мнилась,
пурпурный свет лучами засверкал,
со мною в красном
женщина простилась,
скрипач сутулый Винявского играл.

*  журфикс – во времена XIXв. – начала
XXв. определённый день недели в
каком – либо доме для регулярного
приёма гостей, творческих вечеров,
гости приезжают без приглашения.

** Винявский Генрих (Генрик) Иосифович
(1835-1880 гг.) знаменитый польский
композитор и скрипач – виртуоз,
профессор Петербургской консерватории
(с 1962 по 1865 гг.)

Март 2014
==========================