***

Весна входит под кожу где-то на Патриарших,-
Я стрельну сигарету у вечно спешащей барышни.
Я останусь списком в тебе пропавших,
Жидким кофе, что ты никогда не сваришь мне.
Без потерь не выходит - сильнейший души перелом,-
Твой взгляд всех слов, пожалуй, красноречивей.
От прошедшей зимы вдруг повеет живым теплом,
И весны миллиграмм - и, считай, не напрасно лечила.
Ты найдёшь себе место в истинах прописных,
Город почует свободу и станет моложе;
И оставит на память мой миллиграмм весны,
Что царапнет слегка и войдёт не спеша под кожу.
Горизонт растает. Мы никому не принадлежим,
Город сам с собой говорит на неведомом языке.
Я старик, которому 22, я твой верный Джим,
Мы расстанемся с тяжестью в сердце, но налегке.
Мне вовек не понять твоих мыслей и черт твоих тактовых,
В залах актовых
Будущее поколение наизусть читает Ес Сою.
А я знаю, чего я стою,
Но ты мне больше нисколько, ни цента.
У усталой барышни такси до центра,
Я ей больше не позавидую,
Хоть и видеть её приятно чертовски.
По щекам льётся боль и выходит обидою.
У таксиста в салоне тепло и говор московский.
В магнитофоне Вертинский, звук приглушён -
"Я не знаю, зачем и кому это нужно".
Моё сердце укроется радостью у неё под плащом,
Опускаясь легко на асфальт, растворяясь в лужах.
Ты уйдёшь, не узнав, утешение - чьё?
Я сотру твои сообщения к чёртовой матери.
Она смотрит в окно, улыбаясь, через плечо,-
Размышляет - надолго ли хватит-то.