Землетрясение

Откуда я беру свои стихи?
Их мне несут ветра моих скитаний.
С души срывают пласт пустых признаний,
Слетающий потоком шелухи.
Вновь под ногами гул толчков глухих.
Вновь слышу треск качающихся зданий.
Землетрясение… Экран из белой ткани
В клочки разорван натиском стихий.
Жизнь разнесло на мелкие штрихи
Из впечатлений и воспоминаний.
Но как же крепко держит память детства
Все, что составит лет моих наследство.
Пока я жив - мне это не забыть,
Поэтому поэме моей быть.
Я вижу здесь надежный показатель.
И это ты, любимый мой читатель.
Ты одарил меня своим вниманьем –
С тобой делюсь своим воспоминаньем.
Мечтаю я о том, чтоб мое слово
Легло мазком на полотно Брюллова.
Его шедевр «Последний день Помпеи»
К той ночи отношение имеет.
Ту ночь в Коканде вспоминаю снова…
Ферганской долиной шагает весна,
Коканд как крылом накрывает она.
И город затих, погрузившийся в сон,
В маршрутах веков пробирается он.
Что снится ему в эту темную ночь?
Мне Клио и здесь захотела помочь.
- Ты знаешь, по-моему, нынче в обед
Он вправе отметить… две тысячи лет.
Да-да, ты не смейся, ведь я не шучу.
Давай на верблюде тебя прокачу.
Возьми мою руку, садись за спиной.
Мы шелк из Китая везем под луной.
Днем знойное солнце сожжет караван,
Поэтому днем разбиваем мы стан
И дремлем под сенью походных шатров.
Ты ночью брести по барханам готов?
Гордись, ты открыл для Европы - Восток.
Да, шелковый путь и велик, и далек.
Опасностей цифра на нем велика,
Но жаждет Европа одеться в шелка!
В Коканде привал. Из Европы купцы,
Спеша, разбирают себе образцы.
Шелк оптом берут. За ценой не стоят.
В Европе их прибыль взлетит во сто крат.
Сказав про Великий, про Шелковый путь,
Смотри, про Коканд помянуть не забудь.
Прекраснее места он выбрать не мог –
В Ферганской долине сошлись сто дорог.
И Клио, увлекшись, рассказ повела
О том, как в Коканде сложились дела.
Родился Коканд на восходе веков
Из кучки саманных простых кишлаков
В низовьях речушки с названием Сох.
Сады и поля здесь спланировал Бог.
По-русски он Бог, а по-тюркски Аллах.
Себя он не сдерживал в добрых делах,
Но с тряской земной он прокол допустил.
Я эту ошибку ему не простил.
Всю жизнь я живу, за людей беспокоясь,
Узнав, что под ними – сейсмический пояс.
Ташкент… Ашхабад… Бухара… Андижан…
Коканд… ведь под ними в земле ураган.
Я помню, хоть дожил до белых волос,
Тот ужас, что в детстве познать довелось.
Но экскурс в историю я продолжаю.
Я Клио, по правде сказать, уважаю…
Вот от Бухары отошла Фергана.
Столицей Коканд объявила она.
«Приятный»,«прелестный» - такие слова
Про древний Коканд разносила молва.
Как Феникс из пламени он восставал.
Чингиз и Тимур… после них лишь развал…
И местные ханы, дорвавшись до власти,
Вели себя хуже подземной напасти.
Но лишь при Норбуте (был хан и такой)
Коканд наконец обретает покой.
Норбута соседей пресек хулиганство,
Расширив границы Кокандского ханства.
Дворец-цитадель - по узбекски урда –
Здесь хан Худояр возводил навсегда.
Конечно, не сам, а руками умельцев.
Но их мы не помним –  мы помним владельцев.
Читатель, ведь мне довелось осмотреть
И этот прекрасный дворец, и мечеть,
В которой по пятницам магометане
Приносят молитву - как все мусульмане.
Бродил по Коканду я, мир познавая,
Красоты Востока душой принимая.
А вечером, в койке, не чувствуя ног,
Я мамин, в ладошке, сжимал локоток.
Мой милый Коканд...  Я влюблен в него с детства.
Богатство и бедность - простое соседство.
Саманные сакли,  дувалы,  арыки.
Базара восточного звонкие крики.
Пурга ароматов.  Самум впечатлений
От дынь, шашлыков, винограда, солений,
Урюка, джюды, ишаков и верблюдов.
От пчел и от мух, что летают повсюду,
Цветистых халатов, чалмы аксакалов,
Фигур в парандже, здесь которых немало,
Проворных, в грязи и лохмотьях, мальчишек.
Их после войны здесь был явный излишек.
Я помню отца опечаленный взгляд,
Когда он глядел на голодных ребят.
Не знал я тогда, а узнал лишь потом,
Что этих сирот уже ждал детский дом.
Мне жаль было брошенных этих детей.
Я маме с отцом предложил без затей:
- Родители, как бы нам с духом собраться…
Из этих грязнуль подберите мне братца
Или сестренку... отмоем... откормим...
Я стану делиться… и будет все в норме…
Тут предки мои друг на друга взглянули
И мигом с базара домой повернули.
А дома был трудный потом разговор.
Да, трудный. Я помню его до сих пор.
Отец говорил. Да и мать не молчала.
Сейчас понимаю… душа их кричала.
Итог разговора был необходим
Как мне, так и им:  "Мы сестренку родим!"
Не знаю, случайно ли выпала карта:
Сестренку 8-го родили мне Марта.
Но, правда,  всего лишь два года прошло,
Прежде  чем  стукнуло  это  число.
Читатель, признаюсь тебе без кокетства:
Сестра мне порядком испортила детство.
Повсюду за мной,  словно хвостик,  моталась.
Порой и подраться мне не удавалось.
Она с кулачонками шла на "врагов",
Пугая ребят из других округов.
Короче, родители слово сдержали,
Когда мое детство сестрой "нагружали".
Нам волосы с ней побелил суховей.
Поднять довелось ей троих сыновей.
На встречу с ней  в Томск тороплюсь я всегда.
С сестрой меня не разлучили года.
Два "землетрясения" мы пережили,
Когда мы родителей с ней хоронили.
Ведь ради нее мы Коканд покидали
Все тем же Турксибом, каким приезжали.
И как-то так вышло,  но землетрясенье
Мы  не вспоминали... ну ни на мгновенье.
Вновь поезд нас вез по степям Казахстана,
Бескрайним, безлюдным в глазах мальчугана.
И только однажды мой взор оживился,
Где танков погост мне когда-то открылся.
Там стаи вороньи все так же метались.
Все так же вороны друг с дружкой ругались.
От кладбища танков осталась лишь тайна.
Наверно, металл их пошел на комбайны.
Про март не случайно я здесь вспоминаю.
Ведь в марте Коканд затрясло… намекаю.
Весна началась. Март приносит тепло.
Хоть снега и не было, все потекло.
Зимой раза два здесь снежок выпадал.
И южный Коканд от восторга рыдал...
В ту ночь очень долго не мог я уснуть.
Хотелось мне воздуха глубже вдохнуть.
Вновь гипертонический приступ у мамы.
Паук ей свалился на голову прямо.
А военкому на службе погон
На гиманастерке  проткнул скорпион.
Отец незаметно от мамы кряхтел,
Что раны болят – говорить не хотел.
За стенкой никак не стихал ребятенок.
То вскрикнет, то пискнет,  как будто цыпленок.
Лошадки на конном дворе взбунтовались.
Коровы доиться и пить отказались.
Сороки и голуби громко галдели –
Как будто сказать нам о чем-то хотели.
А крысы и змеи бурлящей рекой
Шоссе перекрыли преградой такой.
И вдруг все затихло, как перед грозой.
Мне глаз и сейчас прошибает слезой.
Два года спустя, то есть в 48-ом,
Застыл Ашхабад в ожиданьи таком.
И в эти часы два седых аксакала
Возникли в горкоме... не много, не мало.
Их принял, как водится, сам секретарь.
Он встретил их так...  словно подданных  царь.
- Я слушаю вас… - важно проговорил.
Ответ аксакалов его удивил.
- Прости нас, начальник, что мы отрываем
От дел тебя важных... Мы все понимаем...
Но мы к тебе с делом сверх-важного рода...
Народу бедой угрожает природа...
Аллах посылает нам предупрежденье, 
Чтоб люди готовились к землетрясенью...
По радио нужно бы всем объявить,
Что надо на улицы им выходить...
Кому от стихии захочется сгинуть...
Поэтому лучше бы город покинуть...
Беда приключится, мы думаем, ночью...
Народ тебе верит. И мы, между прочим...
Аллах видит все... аксакалам поверь...
Открой же к спасению города дверь...
А мы возвратимся к себе в кишлаки.
Без дела сидеть нам сейчас не с руки.
 - Откуда вы знаете все, старики?
- А норы покинули все пауки.
И все скорпионы. И все червяки.
И змеи, и ящерки. Даже сверчки.
И даже кроты выползают из нор.
Да, вот еще… шелест доносится с гор.
Туркмены давно хорошо это знают –
Так горы нам, людям, беду предвещают…
- Спасибо, учту ваши все наблюденья.
Мы городу скажем про землетрясенье…
Но дверь за гостями еще не закрылась,
А все, что сказали они, позабылось.
Напрасным  был их судьбоносный  визит.
Тупость властей через годы сквозит.
В жертву ей был Ашхабад принесен.
Лишь третий из троицы каждой спасен.
Взрослые не успевали проснуться.
Детишки от сна не успели очнуться.
Первым толчком был удар в 9 баллов...
Зеленого города как не бывало.
Пошли чередой за толчками толчки.
И кто был умней? Секретарь? Старички!
Груды развалин рядами… рядами…
Солдатики их разбирали руками.
Машины,  конечно,  потом подошли.
Но поздно... в живых никого не нашли.
Город накрыла плитой тишина.
О смерти его не узнала страна.
Лишь годы спустя разошелся туман.
Прочел я Карелина классный роман.
«Классный» в том смысле,  что кровью написан.
Изданы  сборники  горестных писем.
И для меня это - горький сюжет.
Города смерть превратили в секрет.
Кому было нужно? Не людям – я знаю!
Секретность такую и я отметаю.
Но знаю - в народе растет настроение
Устроить чиновникам землетрясение.
Пусть воля народа им будет слышна.
Нуждается в правде родная страна.
Секреты нужны тем, кто людям не верит.
Ну Бог им за все полным весом отмерит.
Я предкам своим отбиваю поклоны.
Сибирские гены на правде мешоны.
Жил правдой до смертного часа мой дед.
Помог он мне выйти на праведный след…
Коканд тоже спал, чтобы ночью проснуться.
Ему предстояло в реальность вернуться.
Да, хватит гулять по столетьям… Пора
И встряхнуться… Быстрей со двора!
Подальше от стен, на открытое место.
Стихия сильна, но и ты не из теста...
Я с первым толчком открываю глазенки.
Родители, где вы? Сплошные потемки.
Отец матюгнулся впервые при мне.
Стекло от толчков вылетает в окне…
- Славка, на улицу! Анна, за мной!
Простыни всем захвати по одной.
Все будет нормально… быстрее, быстрей!
Мы вырвались пулей на двор из дверей…
И вот мы в толпе полуголых соседей…
В ночи все похожи на сонных медведей...
Все в шоке, но нет ни психоза, ни крика...
- Наряд к арсеналу! Фонарь захвати-ка.
Вспомнил отец фронтовую привычку.
Между толчками провел перекличку.
Солдатиков быстро развел по постам.
Женщин с детьми рассадил по местам.
Все офицеры ему подчинялись.
Приказы безропотно все выполнялись.
Все успокоились и подтянулись,
Как будто военные будни вернулись.
Военкомат стал похожим на крепость.
А эти толчки… они просто нелепость.
Людей перестала страшить темнота.
Уже не боялись они ни черта.
Все были уверены: живы мы будем.
Отец между делом внушил это людям.
Маме на ушко о чем-то шепнул
И в темноту незаметно шагнул.
Вот этот отцовский нежданный побег
На днях объяснил  мне  наш дворник-узбек.
- Ты знаешь, у нас был домишко приличный.
Из глины с соломой, но антисейсмичный!
Отец твой совместно с бабаем Саидом
Его обвязали канатом солидным.
Канат не канат, но уж кабель-то точно
Сплетенный из жил металлических прочных.
Они им домишко под крышей скрепили
И там, где фундамент, связать не забыли.
Отец твой нам в этом тогда помогал.
Он кабель для нас этот приберегал.
И в том, что мы живы остались в ту ночь,
Отец твой всем нам постарался помочь.
Домишко наш выдержал первый толчок.
Лишь плоская крыша прогнулась чуток.
Мы в жаркие ночи всем детским кагалом
На ней кувыркались и спали навалом.
А ночью той в марте сопели в домишке
В четырнадцать носиков наши мальчишки.
Как только наш дом от толчков зашатался,
Их дедушка всех разбудить постарался.
Без паники выйти во двор приказал.
- Аллах не оставит нас, - тихо сказал.
И бабушка молча прижалась к нему,
Смотря боязливо в дрожащую тьму.
- Ну, как тут без нас вы живете, узбеки?!
Трясет? И нас тоже… Мы все человеки…
Я в военкомате порядок навел
И к вам молодых офицеров привел.
Возьмите одежду. Еды прихватите.
Воды не забудьте. И к нам приходите.
Идите спокойно и знайте – вас ждут.
А вот оставаться опасно вам тут…
Отец мой отправил всех в военкомат,
А сам свой район был обследовать рад.
Таких глинобитных домов здесь десятки.
Домов-то уж нет… громоздились остатки…
Люди на улице жались понуро…
Военных с расспросами встретили хмуро…
Кирпичной же кладки дома сохранились.
Потрескались стены, но не покосились.
Аллах сохранил цитадель, медресе.
А вот минареты рассыпались все.
Вот так из-за тряски такой хулиганской
Они не сыграли роль башни пизанской...
- Ты знаешь, - сказал мне, подумав, Ахмет. –
Папаша твой всем подарил белый свет.
Когда ребятня утром к дому пришла,
Не дом, а развалины дома нашла.
Но власть и военные нам помогли.
С их помощью вновь мы жилье возвели.
И дед мой был горд возрожденным жильем.
И я им горжусь - ведь родился я в нем...
Я слушал и верил Ахмета словам,
Как верил своим и ушам, и глазам.
Я видел и слышал: в Коканде нигде
Никто одинок не остался в беде.
Да, быстро отстроился город-оазис.
Заводов и фабрик расширился базис.
А в кинотеатрах и парках Коканда
При мне уже дули в трубу музыканты.
Отстроен Коканд. Возродился Ташкент,
Ужасных толчков переживший момент.
Спитак помогала спасать вся страна.
Себя же спасти не  сумела  она.
В народе давно уже вызрело мненье:
А было ли  нужно  нам  «землетрясенье»,
Которым по пьяни бездумно и бойко
Союз разнесла  беловежская «тройка»…
Прости, мой  читатель. Пора нам расстаться.
Земные  толчки  еще  будут  случаться,
Ведь  я  говорил   про  ошибку  Аллаха.
Но люди сумеют встречать их без страха.
Как было в Коканде. Как  было в Ташкенте.
Вот я и прощаюсь на этом моменте!