1. Сестрица Весна

ЧАСТЬ IV. ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ!

1. СЕСТРИЦА ВЕСНА

1.
Вороны облепили тополя.
Оттает скоро мёрзлая земля,
и выставят рассаду в магазине.
Чернея, снег скукожится в низине,
и верба распушится. А ещё
мне потому на сердце горячо,
что назвала «хороший мой медведик».
Я для тебя из города пакетик
привёз клубники, да, и пирожки,
и ты сказала: — Видно, без башки
мой муженёк, а всё ж таки приятно!..
С утра скользили солнечные пятна
на кухне по накрытому столу,
и, как Ростова ярко на балу,
ты раскраснелась дома возле печки.
Достали спирт энзэшный из аптечки
и хлопнули по несколько глотков —
за всех: и за друзей, и за врагов,
и за любовь — она чиста, как небо,
вернее пули злой, нужнее хлеба
и легче тающих
апрельских
облаков.

2.
Ах, листок один проклюнется, и сразу
засвистит кругом, защёлкает лесная
филармония: — Простишь меня, заразу?
— О, возлюбленная! Ножка костяная!

У дороги штабеля бесхозных брёвен,
склон холма усеян густо валунами,
и один, замшелый, страшен и огромен,
неприкаянный здесь брошен ледниками.

Не за нами ли охоту, ах, родная,
он устроил — дожидается мгновенья,
чтобы ринуться навстречу, подминая
зазевавшиеся, сонные растенья.

Серый снег лежит под соснами тугими,
ручейки в лапту весеннюю играют,
и вершины свой монашеский прокимен
без конца глухому небу повторяют.

3.
А каждая букашка нас прощает —
едва на пир природа позовёт,
чу, под листвой увядшей оживает,
перебирает лапками, и вот
весна! Всё зацвело! Уже кислица
белеет под берёзами. Ко мне
жуков и муравьёв простые лица
обращены, когда я на огне,
на прутик насадив, сырую рыбку
туда-сюда верчу. Но разглядят
и на моём лице они улыбку:
— Поешь и ты, строитель и солдат!

Вот я сижу. Невиданные звери
по небу проплывают — осьминог,
единорог, дракон — так в атмосфере,
не покладая рук, дерзает Бог.
Слышнее птиц внимательное пенье,
и жизнь, как пароходик на плаву,
летит вперёд, вся в музыке и пене.
Не спрашивай, куда!
— Живёшь?..
— Живу!..

4.
Точно мрачная нежить на шабаш,
пыль взвилась, и посёлок дремучий
затаился, как чёрная жаба.
Ты сказала: — Люблю эти тучи!
И пошло по дороге изрытой
грязь охаживать ливня плетями.
Даже ельник — хорунжий небритый —
размахался седыми ветвями.

Как бы лопнула вдруг, полыхнувши,
отслужившая электролампа,
небо рухнуло в головы, в души,
в позвоночник. Мы, два арестанта,
о прекрасном и яростном мире
любит — поняли — злых, непокорных.
Ну, воды этот май понатырил!
Ах, как ветер трубил на валторнах!

Что за дивное действо — над нами
тучи тёмные, грозные стрелы.
О, любовь моя, счастье с глазами
непогодой испуганной серны.
Встрепенулась: — Смотри, а как лихо!
Жжётся горькая жизнь — перебои,
вспышки, каверзы, взлёты!.. — Затихло!
Прояснилось!.. — О, свет-голубое!

5.
На заре — ах! —
лесной, неказистый конёк
неумолчно поёт, и гуляют мальки
возле самых моих замерзающих ног,
и озёрная рябь шевелит поплавки.
Так проходят века. Человек одинок.
Что же, лисонька бедная, ты говоришь:
«Всё — живое. И я никогда не умру»?
Дорогая, не надо! Останутся лишь
корабельные сосны шуметь на ветру,
да стихи, может быть, уцелеют. Ну да,
мы уйдём, но, конечно, звезде голубой
так и будет моргать золотая звезда
над половой травой, над бедовой водой.
Мы не очень пока одиноки — пока
у меня — это ты, у тебя — это я.
И проходят века, и летят облака,
и бессонные зори над миром стоят.