Не знал я примет и гаданий...

Не знал я примет и гаданий – по звездам, по дыму,
По пеплу, по воску, по снам, по бараньей лопатке…
И зренье, и слух наугад не вверял серафиму,
Постылым, бескрылым рассудком рискуя в остатке.

Обидно мне стало – была моя жизнь молчаливой,
Как будто стеклом от меня заслонялось пространство.
Скользил по верхам я – бесцельно и нетерпеливо –
И даже любил эту спешку и непостоянство.

На чудной земле, где тюремщиком каждому каждый,
В объятьях, как в клетке немой безразличной природы,
В раю, как в аду, суждено мне томиться от жажды,
Когда под ногами текут животворные воды.

И вот для меня пребывают немыми доныне
И недра, и горы, и кроткие души растений.
Как знаки, лишенные смысла, бегут по равнине
То пыльные вихри, то птиц треугольные тени.

А мог бы я слышать, как рыбы поют, словно трубы,
Губастых, морщинистых ртов разевая воронки,
А мог бы я знать, что бормочут грибы-тенелюбы,
Угрюмые камни, заложницы смерти-подёнки.

Но самое грустное – словно в немой киноленте,
Отснятой Бог знает когда и зачем в Голливуде,
Такие речистые, шумные в каждом фрагменте,
Меня окружают глухие счастливые люди.

О чем говорим мы друг с другом, не слыша ни слова,
Куда мы все время толкаем и тянем друг друга?..
Неужто в нас кто-нибудь верит и снова, и снова
Спасти уповает, свести с обреченного круга?

2002 г.