Чернота

   Вчера вечером выходим из Поэтограда. Был славный и довольно людный
вечер. С поэтами и бардами. И слайдшоу по картинам Наташи Коньшиной.
Собственно ей посвящённый вечер. Картины, картины... По Платонову,
Маркесу, И.Б. Зингеру... Если допустимо даму мужским именем, то -
воронежский Шагал. В общем, вечер по-умному весёлый.
   Выходим мы на улицу, через площадь - к остановке. Город ухожен,
подсвечен. Снег почти растаял, тротуары и дороги сухи. И лицо
охватывает весенний подмерзающий воздух. Хорошо, весело. Мой
город напоминает молодящегося предпенсионера: прилично одет, грамотно
выбрит, умыт хорошим мылом. Озорно поглядывает на дам. Да и каким-то
таким парфюмом веет...
   Хорошо-то хорошо, да... Одно-единственное слово попадает в мочку
уха, и на фоне действительно ухоженного города проступают шины,
горящие на Крещатике.
   Крещатик со своим монументальным изяществом и этот табор? Крещатик
и водомёты? Крещатик и шумовые гранаты?
   Крещатик и снайперы? Сколько лет с войны-то прошло?

   Не знаю, кто виноват. Вернее, знаю. Виновата толпа. И властная,
и безвластная. И голливудская, и та, что стоит на площади Пхеньяна,
выстроенная в коробки. Толпа - зверь, дикий, но безумный.

И свет поник, и свят животный ник,
Везде развалы мусора и жара.
И - тишина, где - ни смычка, ни книг,
Где свет экрана, как из поддувала.

Идёт дитя, и шину катит вдаль.
Ему -  игра, но что-то в ней нелепо,
А клёкот человечьих душных стай
Водоворотом тащит души в пекло.

Почти весна, но что-то в ней не то...
Как будто, в Ледовитом океане
Мороз сжимается, к безумию готов,
И трогает рукой стальные грани.

Заходит ночь, и ладен город мой,
Сияет окнами, сверкает светофором,

Но где-то там, за горизонтом - вой,
И кто-то вздыбился над чёрным диким хором.