В тенистом дворе у Никитских

Мы росли как и все, и в тенистом дворе у "Никитских"
Мы гуляли с тобой, опьянённые ранней весной.
И не знал я тогда, что в тебя  сумею влюбиться.
Навсегда будет жить в моей памяти облик родной.

Так-же жил в том дворе ненавистый и грубый Серёжка,
Он был старше нас всех, мелюзгою в глаза называл.
И свела меня с ним, как-то раз, роковая дорожка,
Когда в тёмном подъезде, он пьяный к тебе престовал.

Было всё как в тумане, не помня себя от обиды,
Я ударил его, он поднялся и выхватил нож.
А ты так кричала, решила что был я убит там,
Но я выжил. Меня видно, просто так, не возьмёшь.

А потом месяца в белоснежной, больничной палате,
А твой папа тебя запирал и ко мне не пускал.
Ну а дальше скамья подсудимых, откуда мог знать я.
Что, Серёжкин папаша какой-то большой генерал.

Ну а дальше, как говорится, этапом не в мягком вагоне.
И лечили на зоне меня, только, мне на беду.
Я познал весь "уют" подрастковых колоний,
На четвёртом году,...на четвёртом году.

Когда рана болела и сердце зловеще стучало,
А когда из отряда меня понесли в лазарет.
Фельдшер тихо сказал, что лечить нужно было с начало,
А теперь, шансов выжить, совсем уже нет.


Вот и всё рассказал, словно душу пред смертью очистил.
Да я чувствую, чувствую, чувствую скоро уйду,
Некогда не увидеть мне больше опавшие листья.
На четвёртом году,...на четвёртом году.




Он прожил ещё день, а потом, на погоду не глядя,
В городок отдалённый приехала старая мать.
И весь лагерь увидел её посидевшие пряди,
И весь лагерь узнал, что ему некогда не узнать.

Может это и лучше, что ты не узнаешь, ей богу.
Ведь унёс ты в могилу любовь, той любимой своей.
Никогда не узнаешь, что осенью этой, женился Серёга,
На любимой твоей, на зазнобе твоей.