Господь с усердием следит... Размышления

1.
Господь с усердием следит,
«Чтобы деревья не врастали в небо»,
Чтоб предначертанных границ
Не мог осилить человек.
И чтобы гений кроной мысли
Не потревожил горней дали,
Ему на помощь Бог приходит,
На землю возвращает вмиг.
И человек, в века светило,
Эпитет носит, скажем, злой…
                2.
А если ты, художник века,
Богат и знатен неприлично,
Семейной ты лишен отрады.
В зазнобах дамы полусвета,
Или почище что – кухарка!
Коль господин ночует дома,
Ему котлеты и жаркое.
А если нет – держись, дружище,
Капустой жареной закормит,
До той поры… Ну сам, ты, знаешь.




                3.
Писатель ты – страны надежда,
В твоих устах мы слово ловим.
Ты женщин любишь непременно,
И за себя их замуж водишь,
Как только утро чуть забрезжит.
(С тебя пример мы брать не будем.)
Живешь в почете ты и славе,
Плеяда дел на загляденье,
Тома сияют черным глянцем.
Теперь в пыли, читают редко,
Но ты про это не узнаешь.
Тот книжный бум был в прошлом веке,
Сейчас совсем не те молитвы.
Стопой, в тиши микрорайона,
У урны с прахом с цифрой «восемь»
Стоят творения людские,
Писатель, слышишь, книги – в мусор!
Хотя с позиций позитива,
В огне б сгорели безвозвратно,
А так, вдруг кто-то и нагнется…
Детей твоих, их, знай, забудут.
Кому же нынче интересно,
Что ты писательское чадо.
Да видно, Богу так угодно,
И в нас пусть вечно он пребудет!



                4.
Крестьянин ты – земли творенье.
И так случилось утром вешним,
Что лишний клин себе нарезал
Без одобренья сельской рады.
Про то не думал от усердья,
Земля в пару отяжелела,
И сил затрачено немало,
Покуда клин ты тот засеял.
Да разве дело здесь в усердье –
Детишек полные полати.
Но лишь в околицу с лошадкой
Ступил ты поступью тяжелой,
А в окнах -  зависть.  «Ишь, умелец,
Ведь, чай, обчественны наделы!» -
Кричат ледащие на сходке.
«Побойтесь Бога, мил-соседи, -
Устало молвит им работник –
Тот клин, коль речь идет об этом,
Еще мой дед в бурьяне помнит,
Земля в безделии тоскует…»
Глуха та общность к пониманью:
Нарезан клин на огороды.
И вновь жжет глаз трава-крапива,
Пронзая корнем мрак землицы.
Кто преступил порог закона?
Нарушил кто границ черту?
Лишь Бог один про это знает.

                5.
Ты обшивала дам в округе,
Ну, дам, не дам, а деньги платят.
Машинка «Зингер» в такт стрекочет,
Бьет матерьял без остановки.
Детей десяток, не голодных,
Лелеешь на двоих с супругом.
Ах, дети: младший – годовалый,
А старшей, замуж год подходит,
Наверно, в осень, парень – дока,
У мужа в смене кочегаром,
Сквозь пыль угля глаза сверкают,
Дочь, как увидела – влюбилась…
Супруг – не лодырь, ради Бога,
Он машинист, составы водит.
И черный дым стеною вьется,
Коль семафор горит зеленым;
Спешит в Ростов тот мирный поезд,
И все в границах мирозданья.
                6.
Нарушен быт идеей красной.
Она бредово замаячит
Бедою пестрой на пригорке.
Гудит набат с вершины храма
В сопротивленье дрянь-режиму.
Распни его – звучит команда,
И вверх летят осколки века,
А вниз – останки звонаря.
Фундамент красным не под силу:
В нем единение народа,
В нем совесть – сделано на славу!
Слюною брызжет голодранец,
Хрустит, подлец, кожанкой новой,
Убил вчера он – Человека!!!
Чужая, стало быть, обновка…

Детей загнали в пионеры…
Вы б посмотрели это чудо,
Их обезьяньи развлеченья:
Речевки, дроби барабана,
И песнь, скандиром, под ушат.
Ох, перепортили народа,
Под этот «грохот канонады»,
Три поколения пустили
Под нож, под пулю, под откос…
                7.
Швея-модистка лишней стала.
Пылится «Зингер» сиротливо,
Дам всех повывели в округе.
Другие девки нынче в моде.
Портрет подружки комиссара:
В зубах дымится папироска,
Коса -  долой, лихая стрижка,
Одежда – строгой моде дань,
Она – плоды экспроприаций.
Мужья берут натуроплату,
Зело трудна у них работа:
Людей пытают по ночам!
 Модистки муж, семьи опора,
Он перешел в разряд рабсилы.
В году десятом был бойчее,
Первостатейным машинистом.
Сейчас где гордость? Где осанка?
На фото «до» все это было.
Одет в кургузый пиджачишко,
А был сюртук, сапог из хрома.
В глазах вопрос, недоуменье,
Печать печали на устах:
О, мой Господь, что с нами было?
О, Боже мой, что с нами будет?
                8.
Все для природы скоротечно,
Ей наша жизнь – одно мгновенье.
И треугольник цвета крови
Был враз объявлен вне закона.
Осталось – красное – в романе,
В белье гламурном у кокотки,
Да кровь всегда такого цвета,
Хотя у многих голубеет.
Но граждан гложет ностальгия,
Ну как же, клятва ведь навеки!
А тот, который вождь, куда же?
Им юность нашу отравили,
Его пристанище – могила!



Качнулось древко. Красный прапор
Вниз полетел без проволочек.
И власть на время пошатнулась.
В народе ропот возмущенья:
Эксперименты нам доколе?
Но с приближеньем новой эры
Вода вернулась в свое русло.
Весною вновь пойдет путина,
Закинут невод стар и малый,
Им снится рыбка золотая.
Да жаль, она уж за кордоном,
В бассейне плавает, с охраной.
Хозяин у нее ревнивый,
Он сквозь туман вам шлет поклоны.
                9.
В поту холодном я проснулся,
Был страшный сон в ночь на Купалу:
Вдруг крысы стали средним классом.
Их шерсть от важности лоснится.
Хвост, чтоб был чистый и здоровый,
К спине подвязан цепью златой.
Еще на нем есть алый перстень,
Каменья блещут в семь каратов.
И могут, серые, гордиться
Ну, очень модным макинтошем.
Дворцы имеют на Алтыне.
(Прошу не путать здесь с Алтаем.)
Автомобиль ценой в три дома,
Довольно средние доходы…
А слоган их? Он, словно якорь,
К стране намертво принайтован:
В единстве крыс – опора власти.
Огромный синий телевизор
С утра до ночи шепчет в ухо:
Без крыс и важности нет в деле,
Без них рассвет не настает.
Не слышно голоса народа…

Уф, распочудится ж такое!
Ведь, слава Богу, жизнь другая.
И каждый может президенту
В момент вопрос  раз в год отправить.
Да что вопрос, ответ в эфире,
Он лично даст, без промедленья…
Есть в демократии начало,
Не видно только в ней конца.
                10.
«Как смерть взяла вождя всех наций,
Мой папа плакал, убивался », -
Грустит о прошлом литератор.
Больная печень, что-ли, злится:
Он вновь зовет народ на плаху,
Зловещей тени бьет поклоны.
Ну что же, многие готовы
Сдавать повыгодней соседа,
Ведь золотая лихорадка
С червивой корыстью внутри.

Скончался вождь, палач народов,
И солнце ярче засияло,
И слышен смех, порой сквозь слезы,
То слезы радости и счастья,
В семье моей такое было.
Я очень рад, отца другого,
Мне дал Господь, Отец Всевышний.
Но грустно знать, что власть – от Бога.
Скажи, когда мы провинились!??

                Сентябрь 2007г.