Землетрясение

Откуда я  беру  свои  стихи?
Их  мне  несут  ветра  моих  скитаний.
С  души  срывающие  пласт  пустых  признаний,
Слетающий потоком  шелухи.
Вновь  под  ногами  гул  толчков  глухих.
Вновь  слышу  треск  качающихся  зданий.
Землетрясение…  Экран  из  белой ткани
В  клочки  разорван  натиском   стихий.
Жизнь  разнесло  на  мелкие  штрихи
Из  впечатлений  и  воспоминаний.
Но  как  же  крепко  держит  память  детства
Все,  что  составит  лет  моих  наследство.
Пока  я  жив  -  мне  это  не  забыть,
Поэтому  Поэме  моей  быть.
Я  вижу  здесь  надежный  показатель.
И  это  ты,  любимый  мой  читатель.
Ты  одарил  меня  своим   вниманьем –
С  тобой  делюсь  своим   воспоминаньем.
Мечтаю  я  о  том,  чтоб  мое  слово
Легло  мазком  на  полотно  Брюллова.
Его  шедевр   «Последний  день  Помпеи»
К   той   ночи   отношение   имеет.
Ту  ночь  в  Коканде  вспоминаю  снова…
Ферганской  долиной  шагает  весна,
Коканд  как  крылом  накрывает  она.
И  город  затих,  погрузившийся  в  сон,
В  маршрутах  веков  разбирается  он.
Что  снится  ему  в эту  темную  ночь?
Мне  Клио  и  здесь  захотела  помочь.
- Ты  знаешь,  по-моему,  нынче  в  обед
Он  вправе  отметить…  две  тысячи  лет. 
Да-да,  ты  не  смейся,  ведь  я  не  шучу.
Давай  на  верблюде  тебя прокачу.
Возьми  мою  руку,  садись  за  спиной.
Мы  шелк  из  Китая  везем  под  Луной.
Днем знойное солнце сожжет караван,               
Поэтому днем разбиваем мы стан
И дремлем под сенью походных шатров.
Ты ночью брести по барханам готов?
Гордись,  ты открыл для Европы - Восток.
Да,  шелковый путь и велик,  и далек.
Опасностей цифра на нем велика,
Но жаждет Европа одеться в шелка!
В  Коканде  привал.  Из Европы  купцы,
Спеша,  разбирают  себе образцы.
Шелк  оптом  берут.  За  ценой  не  стоят.
В Европе их  прибыль  взлетит  во  сто  крат.
Сказав  про  Великий,  про  Шелковый  путь,
Смотри,  про  Коканд  помянуть  не  забудь.
Прекраснее места он выбрать не мог –
В Ферганской долине сошлись сто дорог.
И  Клио,  увлекшись,  рассказ  повела
О  том,  как  в  Коканде  сложились  дела.
Родился Коканд  у начала  веков
Из  кучки  саманных  простых  кишлаков
В  низовьях  речушки  с  названием  Сох.
Сады  и  поля  здесь  спланировал  Бог.
По-русски  он  Бог,  а  по-тюркски  Аллах.
Себя  он  не  сдерживал  в  добрых  делах,
Но  с  тряской  земной  он  прокол  допустил.
Я  эту  ошибку  ему  не  простил.
Всю  жизнь  я  живу,  за  людей  беспокоясь,
Узнав,  что  под  ними – сейсмический  пояс.
Ташкент…  Ашхабад…  Бухара… Андижан…
Коканд…  ведь  под  ними   в  земле  ураган.
Я  помню,  хоть  дожил  до  белых  волос,
Тот  ужас,  что  в детстве познать довелось.
Но  экскурс  в  историю  я  продолжаю.
Я  Клио,  по  правде  сказать,   уважаю…
Вот  от  Бухары  отошла  Фергана.
Столицей  Коканд  объявила  она.
«Приятный»…  «прелестный»… такие слова
Про  древний  Коканд  разносила  молва.
Как  Феникс  из  пламени  он  восставал.
Чингиз  и  Тимур…  после  них  лишь  развал…
И  местные  ханы,  дорвавшись  до  власти,
Вели  себя  хуже  подземной  напасти.
Но  лишь  при  Норбуте  (был хан и  такой)
Коканд  наконец  обретает  покой.
Норбута  соседей  пресек  хулиганство,
Расширив  границы  Кокандского  ханства.
Дворец-цитадель - по узбекски  урда –
Здесь  хан  Худояр  возводил  навсегда.
Конечно,  не  сам,   а  руками  умельцев.
Но  их  мы  не  помним  -   мы помним  владельцев.
Читатель,  ведь  мне  довелось  осмотреть
И  этот  прекрасный  дворец, и  мечеть,
В  которой  по  пятницам  магометане
Приносят молитву - как  все  мусульмане.
Бродил  по  Коканду  я,  мир  познавая,
Красоты  Востока  душой  принимая.
А  вечером,  в  койке,  не  чувствуя  ног,
Я  мамин,  в  ладошке,  сжимал  локоток.
Мой  милый  Коканд,  я люблю  тебя  с  детства.
Богатство  и  бедность -  простое  соседство.
Саманные  сакли,  дувалы,  арыки… 
Базара  восточного  звонкие  крики…
Пурга   ароматов,  самум  впечатлений
От  дынь,  шашлыков,  винограда,  солений…
Урюка,  джюды,  ишаков  и  верблюдов…
От  пчел  и  от  мух,  что  летают  повсюду…
Цветистых  халатов, чалмы  аксакалов…
Фигур  в  парандже,  здесь  которых  немало…
Проворных,  в  грязи  и  лохмотьях,  мальчишек…
Их  после  войны  здесь  был  явный  излишек.
Я  помню  отца  опечаленный  взгляд,
Когда  он  глядел  на  голодных   ребят…
Не  знал  я  тогда,  а  узнал  лишь  потом,
Что  этих  сирот  уже  ждал  детский  дом.
Мне  жаль  было  брошенных  этих  детей.
Я  маме  с  отцом  предложил  без  затей:
-  Родители…  надо  бы  с  духом  собраться…
Из  этих  грязнуль  подберите  мне  братца…
Или сестренку... Отмоем, подкормим…
Я  буду делиться… 
                И  будет  все  в норме…
Тут  предки  мои  друг  на  друга  взглянули.
И  мигом  с  базара  домой  повернули.
А  дома  был  трудный  потом  разговор.
Да,  трудный.  Я  помню его  до  сих  пор.
Отец  говорил.  Да  и  мать  не молчала.
Сейчас  понимаю… душа  их  кричала.
Итог  разговора  был  необходим
Как  мне,  так  и  им:
                - Мы сестренку  родим!
Не знаю,  случайно  ли  выпала  карта:
Сестренку  8-го  родили  мне  Марта.
До этого,  правда,   два  года  прошло,
Когда наступило восьмое число.
Читатель, признаюсь тебе без кокетства:
Сестра мне порядком испортила детство.
Повсюду за мной словно хвостик моталась.
Порой и подраться мне не удавалось.
Она с кулачонками шла на "врагов",
Пугая ребят из других округов...
Короче, родители слово сдержали,
Когда мое детство сестрой "нагружали".
Нам волосы с ней забелил суховей.
Поднять довелось ей троих сыновей.
Мы "землетрясения" с ней пережили,
Когда мы родителей с ней хоронили.
Я с радостью в Томск тороплюсь к ней всегда,
Нет...не разлучили нас с нею года.
Ведь это за ней мы Коканд покидали
Все тем же Турксибом,  каким приезжали.
Вновь поезд нас вез по степям Казахстана,
Бескрайним, безлюдным в глазах мальчугана.
И только однажды мой взор оживился,
Где танков погост мне когда-то открылся.
Вороны стадами  все так же летали.
Все так же друг дружку нещадно ругали.
От кладбища танков осталась лишь тайна.
Наверно металл их пошел на комбайны.
Про март не случайно я здесь вспоминаю.
Ведь в марте Коканд затрясло… намекаю.
Да,  первые дни,  март приносит тепло.
Хоть снега и не было, все потекло.
Зимой раза два здесь снежок выпадал.
И южный Коканд от восторга рыдал.
В ту ночь очень долго не мог я уснуть…
Хотелось мне воздуха глубже вдохнуть…
Вновь  гипертонический приступ у мамы -
Паук ей свалился на голову прямо…
А военкому на службе погон
На гимнастерке  пробил скорпион…
Отец незаметно от мамы кряхтел,
Что раны болят – говорить не хотел…
За стенкой никак не стихал ребятенок,
То вскрикнет, то пискнет, 
                как будто цыпленок…
Лошадки на конном дворе взбунтовались…
Коровы доиться и пить отказались…
Сороки и голуби громко галдели -
Как будто сказать нам о чем-то хотели…
Крысы и змеи струились рекой -
Шоссе перекрыли преградой такой…
И вдруг все затихло, как перед грозой.
Мне глаз и сейчас прошибает слезой.
Два года спустя, то есть в 48-ом,
Застыл Ашхабад в окруженьи таком.
Но были в  горкоме  же два аксакала.
Не десять, не двадцать…
                А два – это мало?!
Их принял, как водится, сам секретарь.
Он встретил их…
                словно как подданных царь.
- Слушаю вас… - важно проговорил.
Ответ аксакалов его удивил.
- Начальник, скажи, а ты можешь народу 
Сказать, что бедой угрожает природа?
Аллах посылает нам предупрежденье,
Чтоб люди  готовились к землетрясенью…
По радио должен ты всем объявить,
Что надо на улицы им выходить…
Кому от стихии захочется сгинуть?!
Поэтому лучше бы город покинуть…
Беда приключится, мы думаем, ночью…
Народ тебе  верит, и мы, между прочим…
Давай, уважаемый, пошевелись 
И срочно за важное дело берись…
- Откуда узнали вы все, старички?
- А норы покинули все паучки.
И все скорпионы.  И все червячки.
И змеи,  и ящерки.  Даже сверчки.
И даже кроты выползают из нор.
Да,  вот еще… шелест доносится с гор.
В народе давно хорошо это знают -
Горы нам, людям,  беду предвещают…
Так ты уж, родной наш, быстрей шевелись.
Нет дела важнее...Ты поторопись!
- Спасибо, учту ваши все наблюденья.
Народу  скажу  я  про землетрясенье…
- Рахмат, - поклонились ему старики.
Они торопились в свои кишлаки,
Не зная, что их судьбоносный визит
Начальником благополучно забыт.
Да, тупость властей через годы сквозит.
Она нам не раз еще душу пронзит.
В жертву ей был Ашхабад принесен,
Лишь третий из троицы каждой спасен.
Взрослые не успевали проснуться.
Дети от сна не успели очнуться.
Первым толчком  был удар в 9 балов -
Зеленого города как не бывало.
Шли чередой за толчками толчки.
Кто был умней? Секретарь? Старички!
Груды развалин рядами… рядами…
Солдатики их разбирали руками…
Машины, конечно,  потом подошли…
Но поздно… в живых никого не нашли…
Город накрыла плитой тишина.
О смерти его не узнала страна.
Лишь годы спустя разошелся туман.
Вышел Карелина классный роман.
«Классный» в том смысле,
                что кровью написан.
Изданы сборники горестных писем.
И для меня это  -  горький сюжет.
Города смерть  превратили в секрет.
Кому было нужно? Не людям – я знаю!
Секретность такую и я отметаю.
Я знаю - в народе растет настроение
Устроить чиновникам землетрясение.
Пусть воля народа им будет слышна.
Нуждается в правде родная страна.
Секреты нужны тем, кто людям не верит.
Ну Бог им за все полным весом отмерит.
Я предкам своим отбиваю поклоны.
Сибирские гены на правде мешоны.
Жил в правде до смертного часа  мой дед.
Помог он мне выйти на праведный след…
Коканд засыпал,  чтобы ночью проснуться.
Ему предстояло в реальность вернуться.
Да, хватит гулять по столетьям… Пора
И проснуться… Быстрей со двора!
Подальше от стен, на открытое место.
Стихия сильна, но и ты не из теста.
Я с первым толчком открываю глазенки.
Родители,  где вы? Сплошные потемки…
Отец матюгнулся впервые при мне…
Стекло от толчков вылетает в окне…
- Славка, на улицу! Анна, за мной!
Простынки для всех захвати по одной…
Все будет нормально… быстрее, быстрей!
Мы вырвались пулей на двор из дверей…
И вот мы в толпе полуголых соседей…
В ночи все похожи на сонных медведей...
Все в шоке, но нет ни психоза,  ни крика…
- Наряд к арсеналу! Фонарь захвати-ка…
Вспомнил отец фронтовую привычку:
Между толчками провел перекличку.
Солдатиков быстро развел по постам.
Женщин с детьми рассадил по местам.
Все офицеры ему подчинялись.
Приказы безропотно все выполнялись.
Все успокоились и подтянулись.
Как будто военные будни вернулись.
Военкомат стал похожим на крепость.
А эти толчки… это просто нелепость.
Людей перестала страшить темнота.
Они  не боялись теперь  ни черта.
Все были уверены: живы мы будем.
Отец между делом внушил это людям.
Маме на ушко о чем-то шепнул
И в темноту незаметно шагнул.
Вот  этот отцовский нежданный побег
Ахмет разъяснил мне... наш  дворник-узбек.
- Ты знаешь,  у нас был домишко приличный.
Из глины с соломой, ну анти-сейсмичный!
Мы собственноручно с бабаем Саидом
Его обвязали канатом солидным.
Канат не канат, но уж кабель-то точно.
Сплетен был из жил металлических прочных.
Мы им наш домишко под крышей скрепили.
И там, где фундамент, связать не забыли.
Отец твой нам в этом тогда помогал.
Он кабель для нас этот приберегал.
И в том, что  живыми остались в ту ночь,
Отец твой всем нам постарался помочь.
Домишко наш выдержал первый толчок.
Лишь плоская крыша  прогнулась чуток.
Мы в жаркие ночи всем детским кагалом
На ней кувыркались и спали навалом.
Но ночью той в марте сопели в домишке
В четырнадцать носиков наши мальчишки…
Как только наш дом от толчков зашатался,
Их дедушка всех разбудить постарался…
Без паники выйти во двор приказал.
- Аллах не оставит нас, - тихо сказал.
И бабушка молча прижалась к нему,
Смотря боязливо в дрожащую тьму.
-  Ну, как тут без нас  вы живете, узбеки?!
Трясет? И нас тоже…  Мы все человеки…
Я в военкомате порядок навел
И к вам молодых офицеров привел.
Возьмите одежду. Еды прихватите.
Воды не забудьте. И к нам приходите.
Идите спокойно и знайте – вас ждут.
А вот оставаться опасно вам тут…
Отец мой  отправил всех в военкомат,
А сам свой район был обследовать рад.
Таких глинобитных домов здесь десятки.
Домов уже нет… громоздились остатки…
Люди на улице жались понуро.
Военных с расспросами встретили хмуро.
Кирпичной же кладки дома сохранились.
Потрескались стены,  но не покосились.
Аллах сохранил цитадель, медресе.
А вот минареты рассыпались все.
Не выпало из-за толчков хулиганских
Им побывать в роли башен пизанских.
- Ты знаешь, - сказал мне, подумав, Ахмет. –
Папаша твой  всем сохранил белый свет.
Когда ребятня утром к дому пришла,
Не дом, а развалины дома нашла.
Но власть и военные нам помогли.
С их помощью вновь мы жилье возвели.
И дед мой был горд возрожденным жильем.
И я им горжусь - ведь родился я в нем...
Я верил узбека Ахмета словам,
Как верил своим и ушам, и глазам.
Я видел и слышал: в Коканде нигде
Никто одинок не остался в беде.
Да, быстро отстроился город-оазис.
Заводов и фабрик расширился базис.
А в кинотеатрах и парках Коканда
При мне еще дули в трубу музыканты.
Отстроен Коканд. Возродился Ташкент,
Ужасных толчков переживший момент.
Спитак помогала спасать вся страна.
Себя вот спасти не сумела она.
В народе давно сформировано  мненье:
А нужно ли было нам "землетрясенье",
Что с бодуна беловежская "тройка"
Устроила так безмятежно и бойко?!
Прости,  мой читатель...
                Пора нам прощаться.
Земные толчки еще будут случаться,
Ведь я  говорил про ошибку Аллаха.
Но люди сумеют встречать их без страха -
Вот так,  как в  Коканде.
                И так, как в Ташкенте...
Вот я и прощаюсь на этом моменте!