О миссии журналиста

     Когда я только начинал публиковаться, а такое крещение, как правило, бывает в газетах, я воспринимал их как нечто мало значительное, быстро теряющее актуальность. Был распространен штамп, характеризующий снобистское отношение, - мол, газет не читаю и телевизор не смотрю. Это означало, что у человека основательные интересы - серьезные книги, искусство, философия.    
     Теперь, по прошествии многих лет, я думаю иначе. Всё зависит от умения остро видеть, глубоко чувствовать, нестандартно размышлять и выражать четким, понятным и в то же время художественным языком как самое обыденное, так и очень отвлеченное. Если относиться к газете именно так и подтверждать это на деле соответствующими публикациями в ней, то преимущество газеты окажется бесспорным. Она будет доступна массовому читателю и всегда оставаться интересной - сколько б лет ни прошло с момента публикации. В этом смысле газету можно считать важнейшим рычагом общественного и государственного преобразования.      
     Любая газета - от столичной до мало известной провинциальной - это аналог трибуны на виду огромного скопления народа. Взойти на эту трибуну и завладеть тысячами и миллионами сердец сможет не каждый. Надо понимать миссионерский характер такого выступления и оставаться на высоте. Не снисходить до среднего уровня, не упрощать изложение до штампа и рутины, но возвышать чувства и мысли читателей вдохновенным словом, о чем бы ни шла речь. Искусство публицистики в том и заключается, чтобы, говоря о самом простом и повседневном - фактах, событиях, людях, - затрагивать, обозначать и поднимать вечные отвлеченные темы, причем ярким и точным, ёмким и понятным языком.      
     Приведу простой пример, иллюстрирующий мое отношение к публичным выступлениям, которые можно сравнить с работой журналиста в газете. Однажды, когда мои дети еще учились в школе, директриса попросила меня выступить на общей линейке 1 сентября перед всеми учениками школы и собравшимися родителями. На речь мне было отведено не более двух минут.      
     Скажу без преувеличения, что я лишился покоя на две недели, в течение которых готовил в уме свою речь. Я помнил о выдающихся образцах пламенного ораторского искусства - Тиртея (греческий поэт VII в. до н. э.), ободрявшего словом воинов перед битвами, Ломоносова М. В. (1711-1765) с его речью перед студентами по случаю открытия Московского университета, Куницына А. П. (1783-1840), выступившего с речью на открытии Царскосельского Лицея и поразившего всех своим выступлением, и о многих других, оставшихся в истории и не утративших своей яркости и гражданственной силы. За две минуты мне хотелось сказать такие слова, чтобы они потрясли и родителей, и учеников, и запомнились каждым на всю жизнь. Эту речь я как-нибудь опубликую, а здесь повторю еще раз, что публицистика сродни ораторскому искусству. В этом я убежден, и такое осознание пришло с годами творческой жизни.      
     Кому я пишу? - Всем, кто умеет читать, чувствовать и думать. Куда я адресую это мое послание? - Редакциям газет и журналов как мое предложение сотрудничества. Для этого совсем необязательно быть штатным сотрудником редакции. Меня вполне устроит сотрудничество на договорных началах. Назову несколько запомнившихся газет и журналов, в которых мне довелось публиковаться. Это "Царскосельская газета", "Вечерняя Одесса", "Невское время", "Пушкинский край", "Молодежь Эстонии", а также интервью со мной в газетах на датском, финском, немецком, молдавском языках. Среди журналов - "Art&Times", "Куда пойти в Петербурге", "Артгород", "Петербургские чтения", "Нева", "На Невском", "Сибирские Афины", "Декоративно-прикладное искусство", "Третьяковская галерея", "Консул".      
     Почему я пишу? - Потому что не могу молчать, видя происходящее, будь то в своей стране или за ее пределами. Не могу примириться с диверсией государственного масштаба - перекрашиванием всех поездов страны в серый с красным цвета вместо милых сердцу зеленого и желтого. Мол, серая действительность жизни, серые и никчемные люди, - пусть у них и поезда будут серыми, чтоб окончательно унизить и превратить в безропотных рабов. Поистине дьявольский расчет с целью оболванивания всей страны! Об украденных средствах, выделенных на эти подлые малярные работы, и говорить не приходится.      
     Не могу видеть находящихся у власти и заполонивших все ниши вылезших из подворотен и ставших докторами наук бездарей. Не терплю не выдерживающий никакой критики уровень докторских диссертаций. Не переношу треск за ушами и чавканье в столовой Государственной Думы России, потные натруженные щеки "избранников народа". Ненавижу издевательские и унижающие человеческое достоинство ничтожные зарплаты. Не согласен с существующим катастрофическим положением дел в стране и в мире. Задыхаюсь от паразитизма, продажничества и несправедливости многих чиновников, позорящих это высокое звание государственного служащего, а также от тотального очковтирательства в системе образования, от академического лизоблюдства. Обо всем этом я хочу и буду писать, ибо сегодня для меня это важно так же, как и дышать.
     Зачем я пишу? - Чтобы ощутить себя живым нервом истории, связующим звеном в цепи поколений. Затем, что вижу в этом мой долг и мою ответственность перед жизнью. Затем, чтоб увидеть результат публично объявленной мной Великой футуристической реформации в связи с 300-летием М. В. Ломоносова и 2400-летием Академии Платона, о чем мной было заявлено на одном из Президиумов Российской Академии художеств. Затем, наконец, чтобы подготовить почву для последней крайней меры, о которой я пока умолчу, но по истечении трех лет непременно обнародую ее. Резюмируя подчеркну, что ни научное, ни художественное творчество не рассматриваю в настоящий момент столь важным делом, как граничащую с подвигом публицистику.