Чужая тетрадь

Я вошла в полупустой вагон электрички и села у окна. Этим февральским днём я ехала в Сергиев Посад к своей знакомой художнице Наде, которая хотела показать мне свои рисунки. Я мечтала поместить её рисунки в свою будущую книгу. Тем самым я убила бы двух зайцев – и книжка была бы с иллюстрациями, и её рисунки хоть кто-нибудь да увидел бы. Она была согласна, и вот я ехала к ней, чтобы всё это решить окончательно.
Напротив, на сидении, лежала оставленная кем-то серая общая тетрадь, потрёпанная, с задранными вверх уголками. Сначала я подумала, что какой-нибудь «курилка» вышел в тамбур и таким образом занял место. Но когда прошло время, за которое можно было выкурить и не одну, а две и три сигареты и никто не пришёл, я взяла тетрадь и приоткрыла. Её явно забыли, да и зачем занимать место в полупустом вагоне: садись куда хочешь.

Приоткрыв тетрадь, я увидела, что это был дневник или рассказ, почерк был явно женский, пожалуй, торопливый и небрежный. Видно было, что автора не заботило, разберёт кто-то эти каракули или нет, писалось так, как пишут для себя, не заботясь об аккуратности, пустив строчки на свободу. Название завлекло меня: «2,5 года».
В верхнем правом углу мелким почерком две буковки: «Б.Л.». Кто это, неизвестно. Видимо, имя и фамилия писавшей. И я зачиталась. Я не боялась проехать остановку, так как моя была конечной.

«Вот уже два с половиной года мама болеет. Она угасает на глазах. Два с половиной года   это было время, проведённое будто в сумасшедшем доме. Когда врач мне рассказал все последствия, всё, что меня ждёт, я расплакалась. Муж никак не мог понять, почему я так реву. Пока старший сын в сердцах не сказал ему: «Ты что не понимаешь, какая ситуация?» Я была  ему благодарна за то, что хоть он в такой ситуации меня понимает.
Наверное, целый год, пока врач не прописал успокоительные лекарства, которые надо было пить строго по схеме, стремительно развивалось старческое слабоумие с приходящими явлениями психоза. Здесь было всё: несусветный лепет, который поначалу просто пугал меня, и битьё головой о стену, когда я боялась, что мама разобьёт себе голову, и её раздевание догола. Я всё время должна была быть начеку, так как у меня два сына. Муж принимал участие, как тягловая сила. Да и в чём он мог мне помочь ещё? Когда мама падала, и я одна не могла её поднять, потому что она - крупная женщина: высокая и дородная,- он, естественно, мне помогал. Я сама старалась всех домочадцев оградить от общения с ней, думала, что для детей – это страшно, потому что непонятно, как вдруг умная, добрая бабуля превратилась в кошмар, который городит такое, что не приведи господь. Внуков она не узнавала и говорила мне: «Что это за мужики тут всё время ходят?». Вообще, я просто боялась, что общение с ней отразится негативно на их здоровье, на их психике. Мне самой-то было очень страшно. После того, как врачи установили точный диагноз и выписали все необходимые лекарства, мама стала потише.
Мы жили в малогабаритной трёхкомнатной квартире впятером, да ещё собака – тибетский терьер. В самой маленькой смежной комнате жил старший сын, в проходной большой   мы с мужем, в изолированной – младший сын с бабушкой. Но когда она заболела, пришлось младшего переместить к брату. Неудобно очень было. Разница-то в десять лет. Один невестится, слушает до полуночи музыку, всякие компьютерные дела, а второму   давно пора спать.

Продолжение   следует...