Игорь Григорьев-Книга- Крутая дорога

Игорь Григорьев               


                КРУТАЯ  ДОРОГА
                Стихи о судьбе и Родине

       Псков «Отчина» 1994

(Книга составлена из лучших лирических стихотворений русского поэта Игоря Григорьева)

           Внуку Василию и сыну Григорию
    с любовью дед и отец Игорь Григорьев


                Родину нельзя найти, можно только потерять!




~     ~     ~



На неостывших ворохах золы
Глазастятся хоромы в хлябь дороги.
И обгоняют клёкот свой «орлы»,
И облетают месяц круторогий.

Прямущие бетонные столбы
И дедовский извилистый просёлок.
И бражная распахнутость гульбы
В сорвавшихся с цепи гулящих сёлах.

Ржут битюги стальные — трактора,
Прут рысаки в дымах — автомашины.
И — с «Маршем космонавтов» детвора,
И стародавний тенор петушиный.

Селенья, будто вздох судьбы славян:
Туготино, Красуха, Локоть, Уза…
На зябких землях — гостья тёплых стран,
Затея недоумка — кукуруза.

И на кресте путей часовни сруб
Сутулится, обросший смутным мохом.
И с ним бок о бок автоагитклуб,
Соцрай сулящий сельским выпивохам.

И пламень звёзд, сгорающих дотла,
И «звёзды» с невесомым человеком.
И наша жизнь, уж тем одним светла,
Что носит в чреве встречу с новым Веком.



~     ~     ~



Покров гостюет в захолустье,
Знобит раздетые кусты.
Не запоясаться от грусти,
От журавлинной маяты.

Хоть рассквозись, хоть разжалей  —
От сирых нив не уберечься
И на распятье не отречься
От засыпающих полей.

Простор обнимет и обманет,
Заставит вжаться в города.
Так что же, что несёт и манит
Тебя сюда, тебя сюда?

Какою неизбывной верой
Заогневеет вдруг душа,
Когда в дали, пустой и серой,
Всплеснётся трепет камыша.

Проглянет небо и прольётся
Пречисто на свинец речной.
И ветер —  не цепной — ручной,
Листвой играючи, завьётся.

И всхлипнет хмарь: «Печаль отринь:
Ты дома, ты уже безгрешный,
Как в рани — кроткий, свойский, — здешний,
И на сердце — не стынь, а синь!»



ДИАЛОГ



— Чему ты, бедой закапканенный, рад?
— Ко мне приласкалась утрата утрат!

— С чего ты взыграл, плясовою маня?
— Моя нелюбовь разлюбила меня!

— Почто ты в ударе, настрое благом?
— Мой хитрый дружок распахнулся врагом!

— В чём дело: захмурен, лучишься во мрак?
— Мне руку подал стародавний мой враг!

— Что делать намерен: запить-одуреть?
— Надумал — злу назло — ещё подобреть.

— Не слишком ли поздно схватился за ум?
— Лишь думай — нет рана и поздна для дум.

— Не глупо ль — быть нищему в наши деньки?
— Мне бедная песня дороже деньги!

— Хохочешь? Заплакал бы: плохи дела.
— Смеюсь-заливаюсь, была не была.

— Ведь стужа и темень. Откуда твой зной?
— Надежда и вера сегодня со мной!

     К тому же я правде по правде служу!
— Так, значит, не тужишь?
— Пока погожу.


~     ~     ~



Я рад посмеяться,
Да плачу невольно —
Уж больно мне больно.

Мне вас разлюбить бы,
Да жизнь верховодит —
Любовь не проходит.

Пора бы озлиться,
Врагов побивахом,
Да злость моя — прахом.

Мне дни коротать бы
В скиту одиноком
Да отдан дорогам.

И я прозябаю,
Шатаясь в потёмках, —
В сомненьях, в постромках.

Стучу потихонку
Зубами от стужи —
Внутри и снаружи.

От рифм изнываю,
Не льстясь на удачу...
Что значу? Что значу?





~     ~     ~



Когда мы жизнью вдоволь наиграемся,
Натешимся, намаемся до дна,
Тогда мы снова жить засобираемся,
Как будто нам вторая жизнь дана.








~     ~     ~



У дня и ночи граней нет:
Рассвет — закат, закат — рассвет.

Гроза и вьюга, зной и стынь —
Пресветлый мир, живая синь.

В осенней горечи разлук
Веснеет вновь пожатье рук.

Дорога, будь хоть без конца,
Соединяет два крыльца.

Печаль и радость — две сестры,
Людские жаркие костры.

Высокий гимн, частушку ль взять,
Коль в них душа, всё песней звать.

И сказка с былью — близнецы,
Завет, в грядущее гонцы.

На всех одна земная ось…
Лишь родина с чужбиной — врозь.

***
Василию Григорьеву, внуку моему

Решись, распутье – не распятье
И не проклятье.

Душе захмаренной – раздолье
В широкополье.

Даль русская не навожденье –
Освобожденье.

Дерзни: бездомье, страх, усталость –
Такая малость.

Добро и зло – за вехой строгой:
Руками трогай!

9 апреля 1994, Санкт-Петербург

***
Дорогие лесные пустыни,
Серой ольхи плакучий разбой.
Здравствуй, робкая былка полыни!
Мне нисколько не робко с тобой.

Неказиста трава, неприглядна,
Худосочна – и что там еще?
Мне надежно с тобой и отрадно
Опереться на дружье плечо.

Ни обиды на сердце, ни боли.
Тихий свет – от земли до небес…
Как давно мы не виделись, Поле,
Не аукались, Песельник-Лес!

Ты дубы на полянах огромнишь,
Рвешься к зорям, орел крутокрыл.
Ты меня поневоле не помнишь,
Я по воле тебя не забыл.

Будет всякое, всякое будет
В наших судьбах, таких горевых
Нас прогонят, обманут, осудят,
Нас отвергнут от зорь заревых;

Нас еще позабудут, забросят,
Опалят беспощадным огнем
И железной секирою скосят…
Только мы все равно не умрем.

Хоть чего натвори-понаделай,
Присудив доконать на корню, -
Наши корни в земле порыжелой
Не унять топору и огню.

Так давно мы не виделись, Поле,
Не аукались, Песельник-Лес!
Ни обиды на сердце, ни боли,
Тихий свет – от земли до небес.

ДУША

Разлука-даль стихи слагает:
Уйди в зарю из шалаша!
И в том пути изнемогает
Моя бездомная душа.

Уже и утро пролетело:
Передохнуть бы у ручья,
Но хоть бы что душе до тела,
Она торопит даль ничья!

Уже и версты ночь итожит,
И телу бренному невмочь,
А вот душа изныть не может,
Ей никогда не изнемочь.

Она, как небеса, нетленна,
Ее, как совесть, не унять,
Твердят: «Душа у тела плена»,
Кто у кого в плену – как знать?

***

Простодушно удружила,
Все сомненья - трын-трава.
Размахнулась, закружила -
Только кругом голова!

Замелькала пёстрой птицей,
Синекрылою звездой,
Стала кровом и криницей,
Позабытой бороздой.

Храмом, дальним и нежданным,
Льющим в душу тихий свет,
Беззаветным, безобманным...
Это здесь-то Бога нет?

ВЕЧЕРНЕЕ

Я иду. Один. Рядом с вечером.
Вечер – сам по себе, я – не сам.
На пригашенном, на рассвеченом
На лугу – широко глазам.

И пронзительность, и улыбчивость,
И тревога прижилась в них.
И поеживается отзывчивость,
Утекая из сердца в стих.

Росы в ноги со всхлипом ластятся –
Слезы ночи во сладость дня.
Дивы давние гулко бластятся,
Привораживая меня.

И подстегивая, и пугаючи,
И веля: иди! – и держа.
И гульбит, грустя припеваючи,
Забурьяненная межа.

Воля, каторга ль – все тут кровное,
Крест нещаден и свят – ты сын…
И – с самим собой – в поле ровное
Выхожу: один на один!

***

Льют лиловые потёмки
Луговой настой.
От заката - полкаёмки
В тишине густой.

Буйнотравье будто вьюга,
Спящая в ночи.
Не докличутся друг друга
В пойме дергачи.

Не шелОхнется спросонка
Спеющая рожь...
Что, родимая сторонка,
Что ты стережёшь?

НОЧЛЕГ

Так ласково день догоревший,
Так мирно отходит ко сну,
И ветер, как хмель присмиревший,
Прилег до утра под сосну.

И мнится: в доверчивом мире
Ни крова, ни ярости нет.
Но утро взорвется в четыре,
И дело зажжется чуть свет.

Свинцом раскаленным подует,
Смиренный тротил хлобыстнет,
Разверстая кровь забедует,
И кто-то судьбу проклянет.

Кого-то надежда обманет,
Кого-то Звезда озарит,
И кто-то вовеки не встанет,
И кто-то в огне не сгорит.

Но это потом. А покуда –
На целых четыре часа –
Покоя предоброе чудо,
Как веки, смежает леса.

Мы тоже ведь чада природы,
Нам тоже не грех прикорнуть.
Еще окаянные годы
Пошлют нас в пылающий путь.

Давайте с тревогой простимся,
Не будем гадать о судьбе,
Под тихой сосной приютимся –
Не время тужить о себе.

В дремоте бугры и ложбины,
Не знают ни зла, ни вины…
Полтыщи шагов до чужбины,
Четыре часа до войны!

УДЕЛ

В семнадцатый июнь – в моём запеве лета –
С ума сошла жарынь, рехнулась белоночь.
Я плакал, правя меч, кляня удел поэта,
Но небо и земля горели: «Слёзы прочь!».

А я, как мой Пророк, мечту лелеял тоже:
И ворога любить, и милость к падшим звать,
Но… меч в моей руке! Помилуй, Правый Боже:
Любовью надо жить и, значит, убивать?

Звенел калёный зной, как в цель попавший выстрел,
Дымилась, чуя смерть, бессокая трава;
До дна клонило в сон. Да ночь короче искры,
И жаждали испить душа и дерева…

А может, грех роптать? Мой стон не без ответа,
И в пролитой крови у жизни спросу нет, –
Сбылось: пришли дожди, когда сгорело лето,
И стала длинной ночь, когда покой отпет.

НАБАТ

Обозы, обозы, обозы,
Такое – как в дни старины.
Искромсаны в щепки березы
Нещадной сектрой войны.

И стынут в чаду буйноцвета
Мужи…Бобыли…Сыновья…
Не спето. Не спето. Не спето.
А в чащу веселое лето
Вселило для них соловья.

И кажется – тучные нивы
Рыдают над каждым: «Проснись!..»
А в селах – глухие разрывы
Да толом пропахшая высь.

Проклюнулась жердь у омета –
Разжилась наивной листвой,
А в поле частят пулеметы,
Свинец высевая густой.

И полдни черны и косматы,
И горького горше – дымы.
Отчизна, твои ль это хаты?
И, может, не русские мы?

Твоя ль это радость лесная?
Кладбищ вековечная грусть?
Вот этот, как рана сквозная,
Большак в заповедную Русь?

И эти понурые люди?..
Бедует набатная весть:
Никто, кроме нас, не рассудить –
Что будет? Что было? Что есть?

С ДОНЕСЕНЬЕМ
(Дорогой в Машутино, на связь)

Окаянная доля –
Одному за двоих.
Бойся леса и поля –
И чужих, и своих.

Грозовая обитель,
Заколдованный круг.
И наган-утешитель –
Твой единственный друг.

Но я в скорбной юдоли,
И в плену дышит май:
Непокорства и воли,
И любви через край.

Дольний мир жарколистый
Заклинает стеня:
И не выстынь, и выстой,
Не споткнись у огня!

Не утеха – неволя,
Полусон, полустон.
Глянь: у леса и поля
Беспечалье – резон.

Дерева не сдалися –
И листвы дождались.
Дотерпи. Помолися
В солнцезвездную высь.

Не прогневай наганом
Грозовитую тишь!
Под косматым туманом
Проскользнешь. Не сгоришь.


ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Григорию Савельеву
Загороженный ворогом путь,
Вдоль шоссейки – звериный чапыжник.
Стонет хрипло дорожный булыжник,
Пряча мины в разверстую грудь.

Тяжко дышим мы, глухо и зло,
Ковыряя корягой каменья.
Окаянная служба отмщенья:
Диверсант – подрывник – ремесло.

Время темное – полночь близка.
Завтра день мой: лишь птицы аукнут –
Стукнет двадцать мне, если не стукнут.
Защити нас, туманец леска!

Где-то матери наши сейчас?
Я-то знаю им нету покоя.
Пусть помолятся, дело такое, -
За себя, за Россию, за нас.

Дай им Бог! А на Плюсском шоссе –
Три часа – пригасают стожары,
Будят утро немецкие фары,
Дым и пламя, и грохот в росе!

Гоша лыбится: - Огненный пир:
Догорают ошметки машины,
Догулялись четыре вражины.
С днем рожденья тебя, командир!

ПАМЯТЬ
Льву Николаевичу Григорьеву, брату моему

Поле перейти не страшно ничуть,
Если перешел аль убит;
Но зато какую кромешную жуть
Русичу подбитому утро сулит.
Если ни патрона в нагане нет
И нога с ногой не в ладу, -
До чего ж он скор и черен, рассвет,
И светает прямо в беду!
Лев Григорьев

У тихого леса
Святое проклятое прошлое:
Горюнится лобное место,
Невинной полынью заросшее.

Роняет ракита,
Как гильзы, латунь сентябриную…
Забыто, забыто, забыто.
Зарыто. Заровнено глиною.

Ни рва, ни кровинки –
Все годами списано, сглажено.
Осинами стали осинки,
Лепечут: «Все мирно, все слажено.

Прихожий, прохожий,
Не стой, выстывая под тучами:
Не надо, не надо тревожить
Могилы глазами горючими.

Им выситься долго,
Их горького долга твое не касается…»
Но давнее – взяло! Отволгло!
Как ливень слепой разгорается.

Поляна за кромкой,
Как сердце седое – урочище,
Морозище, красный и громкий,
И шмайссера око хохочущее.

И эти осинки –
Прямые рядочком, одиннадцать,
И заступ в дымящем суглинке,
И ров. И нельзя отодвинуться.

И унтер хрипящий,
Как будто не он – нас, а мы его!
И рядом, ах, рядом до чащи,
И выход стенящий: - Мы з Кыева-а!..

И все. Темнотюга.
Ни боли, ни жара, ни холода…
Очнулся я: плакала вьюга
Разгневанно, истово, голодно.

И хлюпало глухо
В груди, рушником запеленутой.
И все повторяла старуха:
--Сказненный, а смертью не тронутый!

Скорбящее глядела,
Крестила усохшими пальцами:
--Пожуй – подходяще для тела.
В картошку б – солицы да сальца бы!..

И ладно ли, худо –
Творила она милосердие.
И тот, кто не верует в чудо,
Уверуй: дышу после смерти я.

И память – живая,
Бессонная, жгучая, длинная,
Стучится, взывая:
Поляна! Поляна полынная!



АВГУСТ

Озаренье. Смиренье. Прощенье.
Сожаленье о мае легко.
Далеконько-далеко цветение,
И снега далеко-далеко.

Кроме бед, что судьба наморочила,
Кроме ран незажившей войны –
Доброты и добра средоточие
Ни суда никому, ни вины.

Расстоялась погода, разведрилась –
День по чистому снегу хорош:
Даже самая малая ветреность
Не качнет отягченную рожь.

Даже белая тучка отчалила
С окоема в иную страну,
Даже зряшная горесть-печалина
Не нарушит в душе тишину.

Не нарушит: сомненье порушено –
Как вода над зеркальным прудом.
И под небом земля – не отдушина:
От хором до хоромины – дом.

Хоромина – домовина, гроб (псковск.)

ТВОЙ  ДОМ

Светлынью росной,
Полночью беззвездной
Под свист бурана –
Домой вернуться никогда не поздно,
Всегда не рано.

Он верен свято –
В зной и в стынь заката,
Он терпеливый.
Да и тебе твой дом – не с краю хата,
Ты – им счастливый.

Не в срок вернешься,
От сует очнешься,
В себя заглянешь,
К родному сердцу сердцем прикоснешься –
Кого обманешь?

Не кайся слезно:
«В жизни многоверстно…» -
Нет оправданья.
Домой вернуться никому не поздно
Без опозданья.

***
Дине Григорьевой

Улеглись дневные страсти,
Кроток буйный лог.
Месяц, будто чье-то счастье,
Ясен и высок.

Сыплет, щедро и лилово,
В воду пятачки.
Рядом сердца дорогого
Гулкие толчки.

От поздна до новой рани
Милосердный час –
Врачевать дневные раны
И не прятать глаз.

Полусонно, первозданно
Ждать зари земле.
Петь зорянке неустанно
В робкой полумгле.

Не туманясь о разлуке,
Месяцу гореть.
И твои лебяжьи руки
Мне дыханьем греть.



***
Юрию Паркаеву

Под зарей, росой белесой,
Целиком,
Я иду, простоволосый,
Прямиком

Да любовь АО всеуслышанье
Зову,
Рассыпает бусы вишанье.
--Ау!

У дороги – деды-вязы,
Вьюн да хмель,
В Красну б Книгу! – долговязый
Журавель –

Врачеватель, богомолец,
Ключ невест;
На полста немых околиц –
Словно перст.

Журки с кладезем не будет
(Я ль спасу!) –
На Руси души убудет –
На слезу…

Пью. И в путь, зане имею
Мало дней.
В полдень гряну к Еремею,
Ночкой – к Ней.

С «досвиданья!» до свиданья –
По полям.
Цвесть с печатью увяданья
Пополам.

***
В сини месяц спелый
Свесился над логом.
Голосок несмелый
Светит по дорогам.

На сто раздорожий
Он, как перст, единый,
До того хороший!
Так необходимый!

Не тебя ли ищет?
Не меня ль жалеет?
Встречу ветер свищет:
«Светит, да не греет».


БЕЛАРУСЬ
         ВАСИЛИЮ ЗАХАРОВУ
Говорят про тебя, что ты – Белая Русь.
Так ли, нет ли – судить не берусь.
Но тобой причастился , голУба,
И зажгла ты Руси однолюба,
Одарив неразменной казною –
Жаркой «Бульбой», утехой лесною,
Пригожуньей моею жадобной,
Простотою твоей бесподобной;
Приоткрыла лицо вековое:
Ни покоя, ни слёз – роковое.


ОЗАРЕНИЕ ОСЕНИ
Антонине Вильгельмининой

Было шорохливо и, как в песне, складно,
Зябко и тревожно, вольно и отрадно.

Даль – не за горами, и идти далеко,
И совсем безлюдно, и не одиноко.

Было увяданье, только не разлука –
До весны прощанье, в верности порука.

Надо же: такое на душу намчится!
И душа-должница тихо залучится;

И душа земная призрачным поверьям
Робко отзовется лаской и доверьем;

И совсем забудет, кто ее обидел,
И – светла – вернется в грешную обитель,

Где печали вдоволь и веселья вдосталь,
Нет и расставанья: впереди – лишь росстань.

***
Поклон, поклон, ржаное поле,
Прозрачный брод, косой стожок!
Мне жар земли безверье сжег –
Ни зла, ни зависти, ни боли.

Здорово, ласковые звери –
Ежи, сороки и ерши!
Ей-Богу, с вами хоть пляши:
Душа в добро открыла двери.

Привет вам, грозовые тучи
И дымчатая голубень!
Спасибо, беспечальный день,
За все, что завтра неминуче.

***

На неостывших ворохах золы
Глазастятся хоромы в хлябь дороги.
И обгоняют клекот свой «орлы»,
И облетают месяц круторогий.

Прямущие бетонные столбы
И дедовский извилистый проселок.
И бражная распахнутость гульбы
В сорвавшихся с цепи гулящих селах.

Ржут битюги стальные – трактора,
Прут рысаки в дымах – автомашины.
И – с «Маршем космонавтов» детвора,
И стародавний тенор петушиный.

Селенья, будто вздох судьбы славян:
Туготино, Красуха, Локоть, Уза…
На зябких землях – гостья теплых стран,
Затея недоумка – кукруза.

И на кресте путей часовни сруб
Сутулится, обросший смутным мохом.
И с ним бок о бок автоагитклуб,
Соцрай сулящий сельским выпивохам.

И пламень звезд, сгорающих дотла,
И «звезды» с невесомым человеком.
И наша жизнь, уж тем одним светла,
Что носит в чреве встречу с новым Веком.


***

Двадцатый век с десятым веком
Живут бок о бок, не тужа:
Моторный смех над Чудским брегом,
Глуши косматая душа.

Что ни распутье, то распятье,
Что ни распятье, то прогресс.
Благословенье и проклятье,
Как близнецы, похожи здесь.

Холмы, низины, буераки,
Дорога – черт ее завил,
Столбы – извечные бродяги,
Антенны ввысь, как зубья вил.

Их музыка слышнее хлеба,
Их копий стари не унять.
Грозят Земле? Свергают Небо?
Кому же знать! Кому же знать…

ВОСПОМИНАНИЕ

Ошалев от листьев красных,
В заревой уйти туман!
Празднуй, око, сердце, празднуй:
Осень – правда, не обман.

«Осень, ветрена зазноба,
Золотая трын-трава,
Мы с тобой гуляем оба
На поминках Покрова.

Ты горюн-тоску остудишь
И спалишь красы изъян,
Не обманешь, не остудишь,
Дашь обнять цыганский стан!..»

Сочиняю, сочиняю,
Хмелен песенным вином, -
Сердце рифме подчиняю,
Осень пляшет за окном!

С печки бабушка Васютка
Слазит: - тоже мне поэт:
Лезть к цыганке! – вздумать жутко
Одурел в пятнадцать лет?

Ну, твой батька – гибло дело:
За стихи ему б – дрючка!
А куды ж досюль глядела
Манька-мать, моя дочка?

Ну их, виршы, - дымку с дымой,
Не транжирь карандаши!..
Невдомек карге любимой:
Песни – дар ее души.



Погост Жаборы

Жаборы, как жабры без воды, -
Жаборы, где Русь меня крестила!
Ямы, рвы - нашествия следы.
Мать -земля. чего ты нам простила?

В речке Узе - сладости полей -
От сухмень-печали недороды:
Ни прозрачных струй, ни головлей.
В чьи моря сбежали наши воды?

Скручен стрежень. с донышка песок
Нагишом: тростиночки не светит.
Источил плотину чей брусок?
Резвы рыбы в чьи попали сети?

Памяти усопшие места.
Детям бедовым не до погоста.
Нищая церковка без креста.
Неужель на свете всё так просто?

Здесь мой дед и бабка - кровь-родня,
А не здесь, так там, твои и наши,
Скорбно дожидаются меня.
Иль кого сия минует чаша?..

Не людская - тустороння тишь.
И не знамо, хорошо ли, худо,
Что грехи нам прощены...покуда.
Ну, а завтра? Вдруг да не простишь?

ЛИСТОБОЙ

Бывает так: июлем знойным
Береза сронит желтый лист -
И сразу станешь беспокойным,
И ясный день не так лучист;

Весомей дымка, небо строже,
Задумчивей шептун-камыш.
И ощутишь на жаркой коже,
Как выстывает в чаще тишь.

Услышишь: кроткая осина
Бросает в дрожь приют рябой;
Крадется следом образина -
угрюмый ветер-листобой.

Увидишь: табунится птица,
вода стеклянней - глубь видна.
И сожаленье угнездится
В душе, распахнутой до дна.

И хлынет жар от сердца к горлу:
"Хоть лист, хоть царь - один вокзал..."
И в полдень врежешься, как в гору,
И спросит Совесть "Не узнал?".



Горькие яблоки

Виктору Малинину

На доброй пашне, в широкополье,
Олешник вымахал да лоза.
В саду крушиновое раздолье
Глумится в горестные глаза.

Тропа лосиная, сыроежки,
Разлопушился вовсю репей.
Как непогашенные головешки,
Швыряет гуща тетеревей.

В тени цикута – пышнее, глуше,
На взлобке лысом – солнечный гнет.
И вдруг тебе, как смутную душу,
Чащоба яблоню распахнет.

Узнал? Припомнил босое детство?
Сад в белом смехе, в обнимке нив –
Совсем не чье-то, твое наследство,
Тебе завещанный белый налив.

Усладу-радость, льнущую к дому,
Бери, бывало, хоть из окна.
Тебе, тебе – никому другому,
Она тебе была вручена.

Ручей зачахший. Замшелый мостик.
Крыльцо – два камня по старине.
«Я рада, здравствуй! Надолго в гости?
Ну, как жилося на стороне?

Чего ж срываешь ты шишки с ели?
Я зла не помню: добра не жаль.
Ведь нынче август – плоды поспели:
Иди ко мне – снимай урожай!..»

Пылает полдень, а мне морозно:
Как в суд с поличными привели.
Не надо, сердце! Еще не поздно
Просить прощения у земли.



***

От деревенщины моей,
От сельской простоты
Осталась только горечь пней
Да ломкие кусты.

Давно повален темный бор,
Дремучий, вековой.
Причастен к ней и мой топор,
К той рубке гулевой.

Ни горожанин, ни мужик,
Своей родне ничей,
Я раскаленным ртом приник,
Но глух сухо ручей.

По лысым валунам скольжу:
Ни струйки – с той весны,
Тревожно память ворошу:
Как мало там казны.

Остались горстка чабреца
(Бывало, пили чай)
Да незабвенного лица
Прощальная печаль.

Прошли немалые года,
Затих кровавый гором,
Чего я только не видал
На свете горевом!

Я разучился просто жить
И боросил просто петь.
Теперь уж поздно дорожить –
Копить копеек медь.

И Русь не та, и сам не тот –
Иные времена.
Но в ворохе золы живет,
Горит моя вина.



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ!



АИСТ

Подымаюсь, картечь пересиля,
Сбитый аист, сведённый с ума.
У меня за спиною - Россия,
У меня перед грудью - сума.

Я лечу, замирая и падая,
Переломанных крыл не щадя,
Мне не вспыхнет рука зябковатая
За слепою стеною дождя.

Крыльям бить, перья об ветер комкая,
Десять тысяч - сквозь мачеху - верст.
Мне пока не до клёкота громкого,
Не до выспевших к полночи звёзд.

Мне октябрь, крепколап и бездумен,
Оголтело хохочет в глаза.
И на вербе, у замерших гумен,
С хрустом хворост жуёт с колеса.

Что ж, хватай побуревшее крошево,
Загораживай горестный путь,
Налетай, гогочи, разворошивай -
Веселись. Да про март не забудь!