Какого цвета мамины глаза...

Днём у Калякина было свидание с самым близким для него человеком. А ночью он долго не мог уснуть. Ему вдруг припомнилось родное село с переливами девичьих песен, сосновый бор с его густым  медовым настоем, тихая река, в которой не раз купался и ловил рыбу, девушка Вера, озарившая его судьбу светлой и чистой улыбкой...
     Всё это казалось Калякину далёким, что порой возникала мысль: а было ли это?
     Вот перед его глазами встаёт мать. У неё заплаканные, опухшие глаза, в реденьких косах - седина... Он как бы слышит её дрожащий от волнения голос: - Сынок, иди обедать...
      Мать качает головой и, удаляясь от постели сына, шепчет: эх, горе мне с тобой, сынок, горе. А ты ведь  у меня один, вся моя надежда и опора.
     Калякин перевернулся на другой бок, сдёрнув с себя  одеяло .Стало жарко и душно... Никогда ему не было так тяжело и страшно как в эту минуту.
     И с чего бы это? – подумал он. Ну и что из того, что мать принесла  передачу! На то она и мать! Не забывать же своего родного сына!
     А почему она должна думать и заботиться о тебе? – слышится другой голос, внутренний голос,  идущий откуда-то издалека. – Почему она должна кормить тебя, когда ты сам мог бы честно работать и помогать ей. Вспомни, хорошенько вспомни: ты что- нибудь хоть один раз подарил матери в день рождения или на праздник?.. Молчишь?.. А она ведь всегда  дарила что – нибудь. А как радовалась, когда ты однажды помогал ей по – хозяйству - сажал картошку на участке. Глаза её сияли счастьем, лицо
озаряла тихая и добрая улыбка... Она была в ту минуту самой счастливой на свете. Ты помнишь?  А не забыл, как она сама не сьела и принесла тебе небольшой  пучок ягод с поля, когда косила траву? Забыл?
    - Так это было давно,- торопливо подсказал другой голос.
  - Ну и что, что  было давно. Но это было! Было всё! Она вставала ночью не один  раз и одевала тебя, чтобы ты не простудился. Тихонько, спящему,   гладила твои волосы на голове, а ты крепко спал и не слышал этого. Она охраняла твой покой своим волнением и заботой о тебе. А если кто – нибудь появлялся в дверях вашей маленькой комнаты, она быстро подносила палец к своим губам и тихо шептала: - Тише, сынок спит...
    -Мама! Мама, я не забыл этого! Не забыл!..
    -Что с тобой, Григорий?- спросил сосед по койке.
    Гриша и сам не понимал , что с ним. Он открывал глаза, но веки слипались снова.
      -Ты так крикнул,- продолжал сосед, - что...
- Отстань! Тебе показалось.
    Григорий отвернулся в другую сторону и его взгляд упал на окно. Там, за окном, на светло - голубом небе ярко горела звезда. Она казалась ему такой близкой и дорогой, что будь у него крылья, взмахнул бы раз – другой и... Никогда в своей жизни Григорий не видел такой звезды. Она, то мигала, как бы манила его  к себе, то порой
казалась ему, что она вот-вот  зазвенит, как колокольчик, зазвенит, зазвенит... и Григорий вспомнил весёлые деревенские свадьбы.
   Бывало, соберутся мальчишки и девчонки гурьбой и бегают за звонкой тройкой, на которой едут жених и невеста. Кричат вдогонку: Тили - тили тесто, жених и невеста...
    Калякин вспотел. Голова, словно свинцовая, тяжёлая. Ломило в висках и стучало, шумело... Его раздражали храп и сопенье спящих, которые ворочались и что-то бормотали во сне, скрипели зубами. Ему стало не по себе... Захотелось встать и куда-то идти, идти... Бежать из этого ада. Бежать?
Эта мысль забила фонтаном в душе Калякина. А как? Колючий забор... Охрана...
   Комната наполнялась шумом и говором. Это просыпались осуждённые. Одни рассказывали  увиденные сны, другие анекдоты. Только Калякин одевался молча и ни на кого не смотрел.
   -  Григорий, ты что?  Молчишь?  И лицо у тебя кокое - то желтое... Ночью, кажется, кричал что-то, - спросил его закадычный друг Червонец. – Ничего, поправишься теперь. Мать пожрать – то  принесла? А на работу опять не пойдём? А? Гришуха?.. Ты что молчишь?
       Но Григорий не отвечал. Он вспоминал вчерашнюю встречу с матерью, приехавшей из-под Беково, деревенской глухомани, откуда тяжело добираться... Вот она, больная, старенькая идёт с большой сумкой на станцию, до которой двадцать с лишним километром.. А как она глядела на него вчера? Сердце Калякина сжалось, Как она на меня глядела, как будто видит меня в последний раз. Мамины глаза... Мамины глаза...    Сколько печали было в них! Кстати, какого цвета мамины глаза. Серые? Нет, какие - то мутные. Кажется голубые. Нет, зелёные... Какого же цвета? Почему я не посмотрел ей в глаза вчера? Раньше?.. Почему!!
   Вчера она так смотрела на меня, так смотрела .В глазах были только слёзы. В них не было  и лучика света, той тёплой и светлой улыбки, которую я видел в детстве. А лицо у неё потемнело, вытянулось. Но она не жаловалась на здоровье. По всему видно было и так, что она больна и видимо, прощалась со мной. Ей теперь нужна помощь! Она ждала помощи!
    Григорий почувствовал, как колючий ком подкатил к горлу. Он глубоко вздохнул – раз – другой...
Окинул жилую секцию презрительным взглядом, посмотрел на своих друзей. Они показались ему сейчас жалкими и ничтожными людьми. Калякин посмотрел на друга – Червонца, который лежал на кровати  в валенках и бушлате и насвистывал гопака. Он ему показался смешным и противным.
  -  Вставай – ка, свистун! Пора кончать эту малину. Отныне будем работать!
     - Ты что, с ума сошёл?- Червонец вскочил словно наскипидаренный. -Надудела?!.
   - Пойдём! - резко сказал Калякин, - наотдыхались,