фауст

Полдень в Ляйпциге. Липнет к спине рубаха.
Воздух крут, будто перед грозою… Ба!
Не спуститься ль мне в погреб Ауэрбаха,
освежить свои мысли спиртным: судьба
раз уж так подгадала. В огромном штофе ль
обрести объективность?
                Спускаюсь.
                Глядь -
двое в погребе: Гринвальд и Мефистофель.
Лучше было бы снять за валюту ****ь
и укрыться в отеле!  Я в страхе замер.
Вот поэту в «ерша» подлил эликсир
Мефистофель. А Гринвальд – творил гекзаметр:
вдохновенно, на пике душевных сил.
Я умильно и даже – благоговейно,
боком влёк себя к стойке, едва дыша…
Мне хотелось бессмертья; потом – портвейна.
И в сомненьях терзалась моя душа.

Вот – отрочество, юность, дурдом «Ромашка»…
свет и Гринвальд, боязнь головой в купель,
снова Гринвальд…
                С бессмертьем – того… промашка.
Но зато есть возможность взболтать коктейль.
Выпиваю немедленно. Пойло – «экстра».
Как чеченец – соратнику ингушу,
дьявол лауреату шепнул: «Маэстро,
нынче я тебя – истинно! – искушу».
Сделав добрый глоток, я взалкал о новом.
Юным натуралистом в виду горилл,
Гринвальд тут же вскочил, возбуждён, взволнован;
заходил взад-вперёд. И курил, курил…
Пламенела душа, синеглазя в пунше;
сердце дёргалось где-то уже в паху.
Всё смешалось: «эсэсовцы», шлюхи, бурши;
сатана им на «бис» исполнял «Блоху».
Я томился: «Когда же вы все уйдёте?»
Я почти охренел, осовел, оглох…
«Дихлофос» - посильнее, чем «Фауст» Гёте, -
потому в оном тост от клопов и блох.


Гринвальд в жуткой тревоге жевал картофель,
торжество знаменуя небесных сил.
Посрамлённый, «откинулся» Мефистофель:
искушал, но, как видно, не искусил.

Я скорбел и всё пил, и урчал в утробе.
Прозревая, пил снова;  опять блевал.
И чем более было во мне той скорби,
тем быстрей я и более прозревал.
Я, боявшийся змей, тишины, обритых,
ныне возопию: «Отчего, Господь,
при таких незначительных габаритах
я вместил в себя всю мировую скорбь?!»
Не отсюда ль разлад между словом, делом,
местом, временем; страх заглянуть «туда»?..
Вот и я - сам себе  пустомеля, демон,
тунеядец, дурак и Герой труда.

Посвятив тост последний родным и близким,
рассыпаюсь наличными. «Данке шон»
напоследок шепчу белокурой Лизхен,
удаляюсь. Нетрезв и неискушён.

                02.07.07.