Он

И наши взгляды встретились случайно.
Мой – тусклый, серый… и его.
Его я видел руки, крылья… крылья?..
Но более не видел ничего.
Молчал он долго, тягостно: он ждал.
Но я молчал, молчал, сжав губы.
Ведь знал я, что хотел он от меня.
И наконец, он процедил сквозь зубы:
«Зачем ты звал меня и умолял явиться?
Ты ни во что не верил никогда.
…Но даже у таких, как ты, есть шансы,
И у тебя была одна молитва. Лишь одна».
Я правда никогда не верил.
Ни людям, ни себе, ни Богу, никому.
И сам я не пойму, чего же ждал все годы.
…Я ждал того, кому смогу поверить. Одному.
«Ты звал, ты умолял, ты плакал.
Кому ты вдруг поверил в тот момент?»
«Тебе и твоему Отцу поверил.
Ведь у меня пути-то больше нет…»
Он лишь вздохнул и лишь махнул рукою.
Конечно же, полно таких, как я…
«Как это вышло?» - он кивнул на рану.
«Попала искра ярости огня.
Граната пролетела в паре метров
И взорвалась. И все вокруг – в куски».
Мой собеседник взгляд отвел куда-то.
Не видел никогда в глазах такой тоски…
«Когда ты звал тогда, при взрыве?»
«Я маму звал. Она ждала меня…
Все письма промочили мы слезами,
И вот теперь она одна. Совсем одна».
Он хмурился и взгляд все отводил.
Я видел, он жалел меня… напрасно.
«Я не могу так. Вы же оба ждали…»
Проникся жалостью к еретику? Прекрасно.
«Я создан был, чтоб помогать таким –
Неверящим, но праведным и добрым.
Я должен души провожать на небеса…
Прощай. Запомни ты меня незлобным…»

Худая женщина склонилась над парнишкой.
Она седа, ее глаза пусты.
Лицо в морщинах освещает солнца лучик,
На тумбе, под ее рукой, завядшие цветы.
Она уж днями ждет того, что не свершится –
Что вдруг очнется сын ее родной.
И тут – тяжелых век едва заметное движенье
И тихий голос: «Мама, я живой…»