Марта

Счастливый человек Давид Ронин шагал по улице и улыбался.
  Хорошо быть счастливым человеком, жить, учиться, дружить. Вот шагает человек – взрослый, целых тринадцать лет прожил на свете Додька, и повидал в этой жизни немало. Идет Додька и вспоминает.

Сначала была жизнь первая, счастливая, с мамой и папой, только давно, когда Додьке было около шести лет, ночью пришли люди, перевернули весь дом и увезли родителей навсегда. Додьку определили в детдом, откуда малыш решительно сбежал и пошел искать маму. Найти, конечно, не нашел, поболтался с беспризорниками, проголодался, и через пару месяцев снова оказался в детдоме, где и жил долго-долго, пока его не разыскала мамина сестра и не увезла в маленький городок далеко от Москвы, почти у самой границы.
В детдоме Додька – бледный, грустный мальчик маленького роста по кличке Роня, всегда старался быть незаметным, друзей не имел, и был страшно одинок. Иногда казалось, что он почти подружился с Валькой Тарасовым, таким же маленьким, курносым парнишкой, но что-то мешало – может, серая тоска сиротства, с которой Додик так и не смирился. Появление незнакомой тетушки он воспринял спокойно – сразу согласился уехать – в любом случае это перемена, избавление от детдомовского сиротского житья.
С теткой Додик подружился. Жила она одна, держала небольшое хозяйство – козу, да десяток кур, работала недалеко от дома, зарплаты, хотя и небольшой, на хлеб хватало. А главное – с ней было легко и весело.
В новой школе Додька освоился удивительно быстро. Столичное прошлое невысокого новичка придавало ему ореол героической романтики, и, неожиданно для себя, Додька быстро превратился в заводилу веселой возни и лучшего запевалу – «Интернационал» в исполнении ученика шестого класса Давида Ронина недавно передавали даже по радио…
И вот идет веселый человек Додька по улице и песню сочиняет. Думаете, про интернационал? Нет, конечно. Додик, конечно, патриот и пионер, но песня про Марту… Даже первая строчка сложилась –
"Марта. Марта, розовый цветок…"
А вот дальше никак. Не получается.
С Мартой Реймер, белокурой и голубоглазой подружкой и соседкой, они уже пять месяцев они были неразлучны. Родители Марты, обрусевшая немецкая семья, к дружбе дочки с соседским мальчиком относились с пониманием, часто приглашали мальчика домой, расспрашивали про Москву и угощали домашними колбасками - (тетка ругалась, что племянник ел «трефное», но Додик был далек от «религиозных предрассудков». Да и привык он в детдоме есть все, что дают.) Жили соседи небедно, у Марты был даже велосипед, правда, девочка выросла, и кататься ей было неудобно, зато Додьке велосипед был еще годен, и иногда он гордо прокатывался на нем по улице. А вчера Марта сказала Додьке полушутя – полусерьезно: «Вот вырасту, замуж только за тебя выйду!»
Вот и идет счастливый человек по улице, и песню сочиняет.
А по небу самолеты летят. Много, никогда столько не видел, разве что давно и далеко в Москве, во время Первомая.
… Самолеты, гудящие над головами жителей городка, никого не испугали, как и свастики, хорошо различимые на крыльях.
- Смотрите, у нас с Германией совместные учения – протянули всезнающие старики, и разошлись по своим неотложным делам… . А небо наполнялось все новым гулом, и слышались взрывы. На учения уже совсем не походило. К вечеру в городок вошли немцы…
Когда увели тетку, Давид не знал. Маленький и неприметный, он шнырял по улицам, ведь в 13 лет любопытство становится сильнее страха. За короткое время оккупации он увидел так много, что детдомовское прошлое стало казаться непостижимо прекрасным. Додик никогда не задумывался, как легко можно расстаться с жизнью полному сил человеку – а теперь он видел это каждый день. Евреев увозили из города в закрытых машинах, куда – неизвестно. Увозили всех – и взрослых, и детей. Иногда стреляли и убивали, прямо тут, для забавы.
Вернувшись однажды домой, Додик не нашел тетушки, она исчезла. Не оставив даже записку. Не зажигая огня, Додик просидел всю ночь, вздрагивая от каждого шороха. В соседнем доме, у Реймеров, были гости, звучала немецкая речь.
-А ведь для них эти свои – с грустью думал Додик, вспоминая вечера в доме подружки, ее веселого отца и заботливую маму.
-А неужели они теперь фашисты – и Марта тоже? – от этих мыслей становилось не только страшно, но еще и больно, и хотелось плакать, кричать, или, еще лучше, проснуться. Проснуться, и понять, что все это страшный сон…
Утро пришло серое и дождливое, нужно было что-то предпринимать, куда-то идти. И Додька решил пойти на рынок, послушать, о чем говорят люди.
Война – войной, а рынок полон народа, кто-то продает, кто-то покупает, кто-то, как Додька, пришел узнать новости. Чужие мальчика не замечали, а знакомые старательно не узнавали. И Додька осмелел, потерял бдительность, засмотрелся.
-Юде Палестина - раздалось сзади, и чья-то сильная рука схватила мальчика за шиворот!
- Юде! - рослый немецкий солдат выволок Додьку из толпы, смеясь, будто предвкушая удовольствие. Сам от себя не ожидая такой смелости, Додька впился зубами в руку мучителя, и воспользовавшись секундой свободы, кинулся наутек. Толпа заслонила мальчика, он быстро выбрался с рынка. Куда бежать? Ноги несли его домой.
Вбежав во двор, Додька остановился, чувствуя себя затравленным зайчишкой.
Что, что делать?
- Додик! - неожиданно раздался громкий шепот. Мальчик испуганно оглянулся. Марта, недавняя подружка стояла в воротах, и повторяла, глядя испуганными, огромными глазами:
– Додик, Додик! –
Давид не видел Марту с того самого дня, когда немецкие войска вошли в город. Наверное, родители не выпускали ее на улицу, а Додька, по понятной причине, не решался придти к соседям. Встреча с девочкой будто лишила его последних сил, Додька опустился на землю и расплакался.
-Додик, пойдем со мной, пожалуйста, - плача, Марта потянула Додьку за собой, торопливо втащила в сарай.
-Додик, ты живой, живой, - обнимала девочка друга, оплакивая их прекрасное детство, дружбу, и несбывшиеся мечты.
Наконец, собравшись с мыслями, Марта решительно встала, шепнув
–Подожди, я вернусь.-
Замирая от страха, Давид остался в сарае. Бежать было некуда, да и незачем. Отчаяние лишало сил, не было уже ничего, во что верить, на что надеяться, только пустота, и странное равнодушие, заменившее собой даже страх. ..
Вернулась Марта с едой, ведром воды и какими-то свертками. Настроена она была решительно.
- Я ничего не буду говорить родителям , – шептала она, - не знаю, как они теперь… Сначала мы тебя сделаем другим. –

Мать Марты, работавшая парикмахером, нередко принимала соседей на дому. Чего только не было в ее арсенале – и дочка, наблюдая ее работу, кое-что запоминала. Вот сейчас ей эти знания и пригодились. Решительно обрив Давида наголо, она выбелила ему брови. Давид не сопротивлялся, послушно закрывал глаза, вертел головой, и от серьезности и решительности подруги в его душе начала появляться надежда.
Закончив, Марта протянула Давиду сверток.
-Здесь хлеб, а для воды возьмешь папину фляжку, Уже темно. Садись на мой велосипед, и уезжай! Говорят, наши недалеко, там, за речкой. Уезжай, Додик, и, пожалуйста, останься живым!!! -
В последний раз обняв подругу, Додька сел на велосипед и помчался по знакомым улицам. Фонари не горели, прохожих почти не встречалось. Сегодня кончилось, завтра – было так неизвестно, что не хотелось даже думать о нем …
Чудес, как известно, не бывает. Но маленький велосипед все-таки вынес Додика из ада.
Через месяц Додик появился на пороге детского дома, того самого, где прошло его сиротливое детство. Его старый «почти друг» Валька Тарасов радостно кинулся к нему:
–Роня! Где ты был?!!_
- На войне,- коротко ответил Давид.
…
После войны Додька приезжал в тот маленький городок, где остались навсегда его детство. Немногие выжившие жители рассказывали о страшной участи евреев городка, о оккупации. А вот о семье Марты никто ничего не знал – почти сразу после Додькиного побега они уехали, ничего никому не сказав.
Однако, хоть чудес и не бывает, встреча состоялась.
Лет через тридцать после войны Давид Моисеевич в составе советской туристической группы приехал в ГДР и, в Берлине, на одной из экскурсий его окликнул голос – тот, незабываемый голос:
- Додик! Додик, ты живой! -
Давид и Марта, как тогда, плача, обнимали друг-друга, пытаясь рассказать и спросить обо всем сразу – о прошлом и настоящем, о семье, о работе, о планах на будущее, радовались встрече, чтобы завтра опять расстаться – навсегда.
…Летит в самолете хороший человек Давид Ронин. Летит и песню сочиняет – уже и первая строчка есть, та, давняя –
Марта, Марта, розовый цветок…
Только вот дальше все - равно не получается.