Глава 5. Учителей немеркнущие лики

        Но позволю опять обратиться к своему первому поэтическому сборнику,
где я с любовью говорю о своих жизненных наставниках, в том числе, об учительнице истории Валентине Васильевне Ильинской, по следам которой я пошла, получив впоследствии диплом учителя истории и обществоведения.            
                Портрет Ермоловой. В нём Вы,
                С осанкой гордой королевы.
                С душой такой, что даже львы
                Сердца склонили б благоверно!
    
                Все уроки Валентины Васильевны по истории и обществоведению походили на «театр одной актрисы». Монументальная фигура, величественная осанка, царственная  посадка головы, искрящиеся небеса светло-синих глаз… Как можно описать подобную природу, когда человек сам являет собой вершину её творения? И добродетели её и сердечность были тоже престольными,  возвышающими до таких эпитафий:
                Я верую, что все слова,               
                Которые с души упали,
                На небе зимнем в этот час
                Незримым оттиском блистали.
                Ведь пожеланья – как цветы,
                Объятья душ и поцелуи –
                Дарили мир, в котором ты
                Еще жива… в лазури!
               
           Из преподавателей, которые мне были особенно интересны в  пединституте можно назвать доцента, лектора по истории пореформенной России Всеволода Ивановича Крутикова, по новой истории – Лидию Наумовну Сиводедову, по истории Древнего Мира - Александру Георгиевну Кузьмину, отметить мудрого и корректного педагога-философа Абрама Викторовича Залмановича. Особым русским обаянием и огоньком в голубых глазах, согревающим всех студенток,  отличался бывший танкист, профессор партийной истории, а в мою бытность декан нашего историко-филологического факультета Николай Тимофеевич Марков. Кстати, этот человек и был мужем несравненной Ильинской. Они вместе вырастили троих честных, достойных детей. Как-то парируя его особенное внимание, я сказала: «Валентина Васильевна у меня самая любимая». Он серьёзно ответил  «У меня тоже».  Николай Тимофеевич умер на заре перестройки, придя из института и прилегши на часок  передохнуть на диване.

           Хочется  по доброму вспомнить преподавателя истории дореформенной (1961 года) эпохи, а ныне заслуженного деятеля науки РФ, известного московского профессора, доктора исторических наук Анатолия Акимовича Королёва, блестящего специалиста и великолепного человека, к которому я не раз обращалась за помощью. Под его  руководством я писала для города историю тульских самоварщиков, получив «первое крещение» архивного работника. По его ходатайству как научного руководителя своих курсовых работ, я сумела заключить с институтом специальный хоздоговор, согласно которому была назначена на должность лаборанта и почти год без отрыва от учёбы работала, занимаясь архивной работой.

            Я всё время училась и иностранным языкам. Невозможно забыть преподавателя английского языка Галину Дмитриевну Орлову, которую я отношу к разряду  оставшейся в одиночестве, но не окончательно вымершей русской интеллигенции, так не похожей на современную разбитную породу. Именно ей я обязана закладкой в свою уже далеко не детскую голову первых настоящих основ языка. В двадцать лет я впервые его услышала! Всё чему «учили» в школе не шло ни в какое сравнение с «высшим» классом. Несмотря на то, что я была не слишком способной ученицей, к сдаче институтского экзамена  на «отлично» она меня подготовила.

           И всё же главное в истории нашей дружбы –первое настоящее знакомство с жизнью и творчеством поэтессы Марины Цветаевой. Я поверила тогда её безукоризненной сердечной чуткости и искренности в определении духа великой поэтессы. Я написала об этом в своей книге стихов «Меж тканями материи нетленной».
                Учительница русским языком
                Мне тихо о Марине рассказала.
                Едва дыша полуоткрытым ртом,
                Я речи как сомнамбула внимала…
                О существе, о медиуме вех,
                Что о себе и обо всем все знала:
                Черед времён и свой последний бег
                Она на перепутьях предсказала.         
 Сейчас невозможно переоценить такое начало. Она меня «толкнула» навстречу Цветаевой!
          
           Евгения Владимировна Дагаева…Строки на её смерть из первого сборника:
                Ты черноты, но правды сплав,
                Казалась мне твердее стали.
                И я внимала не поняв,
                Что в той груди комочек алый
                Давал последние часы
                Уроков Франции и шарма.

           Она, учившая меня в тридцать восемь лет азам французского, да так, что я через полгода почти свободно могла читать сказку о Нильсе, была невероятной женщиной. Её отец, осетин В. В. Дагаев, был одним из самых знаменитых хирургов Тульского края. Мать происходила из дворянского сословия с тем добавлением, что отец оной женился по страстной любви на цыганке. Отсюда и пошла её необычная материнская родословная. Сама она, окончив институт восточных языков в Москве, работала в начале в дипломатических сферах, а после войны вернулась в Тулу и возглавила в пединституте факультет иностранных языков. Была организатором студенческого театра.
 
           Евгению Владимировну учила гувернантка и она успешно применяла усвоенную когда-то методику, цель которой было не запутывать человека, а двигаясь от простого к сложному, учить понимать этот чудный язык – язык любви. 
Что же было в этой резкой, категоричной женщине необходимого для меня? Основательность? У меня её хватало. Непримиримость? Она этим не страдала и мне не советовала, считая, что чрезмерное «чистоплюйство» наказуемо.  Прозорливость и мудрость? О, да! Все её оценки были выверены огромным жизненным опытом и интуицией.  Она рассказывала, что как-то Н. Т. Марков, как секретарь партийной организации начал отчитывать одного из «разбираемых»: «Как это Вы не знали, где находилась Ваша жена? Я лично всегда знаю, где находится моя!» Зал молчит. Без возражений.  И вдруг властный голос декана факультета Дагаевой: «Товарищ парторг, не могли бы Вы нам ответить также на один вопрос: где сейчас именно находится Ваша жена?» Зал замер. «Так вот и не надо говорить, что Вы это точно знаете. Мы порой не можем знать, что случится с нами через  секунду». После такой отрезвляющей отповеди, как и во многих других случаях, всё становилось на свои места.
 
            Дагаеву побаивались и любили одновременно, так как она ненавидела несправедливость. Скажу большее,  когда я намерилась взять для «усыновления» сироту, именно она стала для меня той самой «пиковой» дамой.  Лишь она откуда-то знала истинное положение вещей, а не внешне видимые обстоятельства. Вскоре она умерла. Той же ночью мне привиделось, что по её приглашению я пришла к ней в квартиру и она распахнула передо мной дверь как самому желанному гостю. Когда я её хоронила, то наклонившись со словами прощания ощутила на своём лице идущее от неё тепло.
                Я наклонилась над тобой. Немой вопрос...
                «Wie» - подтвердила ответом скорбным,
                Но тепло пошло в меня от плоти хилой,
                Уставшей сердцем и умом.
                То страсть француженки уснула.
                Я отдала тебе в альков
                Цветы – Мон-Мартра поцелуи.
               
             Профессор Владимир Николаевич Молчанов.  Он  был первым в эпоху гласности почти единогласно избран коллективом кафедры её заведующим. За плечами годы войны, работы в обкоме партии, наконец, ректорства. Один из земляков-однополчан  не раз вспоминал его раненным молодым бойцом, который находясь в госпитале, рвался в бой. Говоря о его смелости, с улыбкой подчёркивал: был хулиганом.
             В 1975 году, будучи ректором пединститута, этот человек  подписывал мне диплом. Пресекая кафедральную вражду, вызванную непримиримостью коммунистов-отцов и коммунистов-детей в период большой перестроечной смуты, он сумел поддержать молодое поколение кафедры. В сущности, во второй половине  80-х годов он дал дорогу всем: одних отправил на желательный отдых, вторых – в аспирантуру или докторантуру, третьих – в доценты.  Вынужден  был и уволить многих в связи с массовым сокращением идеологических кадров. Вся эта «перестроечная чехарда» отражена мной в комедии «Прощай, советикус!»
              Владимир Николаевич, оставаясь сыном своего времени, показал себя человеком не просто сильным, но по-настоящему широким и добрым. Через несколько лет после своего, увы, временного назначения, где-то в возрасте семидесяти лет он умер. Два желания его остались не выполненными: в молодости по состоянию здоровья он не стал лётчиком, а в конце жизни так и не успел написать мемуары. В память об этом большом человеке  я написала стихотворение «Львиное сердце».
 
            Но, пожалуй, самый большой жизненный и профессиональный урок я получила в аспирантуре Московского университета у заслуженного деятеля  науки РСФСР, профессора Полины Ивановны Соболевой. Родившись также на Тульской земле, она прошла затем огромный жизненный путь, поднявшись из учительства к вершинам науки. 26 декабря 2010 года ей исполняется 95 лет.  Наша первая за последние пятнадцать лет встреча произошла 28 апреля этого же года в её квартире в Олимпийской деревне  в Москве. По возвращению в Тулу, я написала к её предстоящему юбилею стихи:
                Вглядевшись в образ века
                Без лести я скажу:
                Какого человека
                Я въяве нахожу!

         Я её называю ЧЕЛОВЕКОМ, раздавшим хлеб. Почему? Ни о какой работе в вузе без защиты диссертации не могло идти и речи, по крайней мере для меня. В течении многих лет, возглавляя кафедру истории по факультету естественных наук в Московском университете, профессор Соболева дала дорогу сотням учащимся, отдавая им не только знания, но помогая многим добрыми советами и делами, а нередко и  материально. Более полсотни только её аспирантов успешно защитили кандидатские диссертации, а сегодня, многие из них – доктора наук. Она была моим научным руководителем и я этим горжусь.
 
          Я помню свою первую встречу с Полиной Ивановной. Я увидела перед собой человеческое лицо, освящённое изнутри. В карих глазах её было нечто «чудное» и  глубинно-сокровенное. В стихотворении «Сердечное» я напишу:
                Магнит живой души
                Столь пламенной и сильной,
                Что Ваших глаз огни
                Объяли всех повинно.
                Первопричина в том,
                Что щедрая Природа
                Крестила Вас умом
                И сердцем Дон Кихота.
 
Она была той личностью, на которой держалась вся работа кафедры. Ни одно решение не принималось без её непосредственного участия.
                Опорой были Вы,
                Твердыней и защитой
                Десяткам школяров…
                И девочки забытой!

         Однажды, она не смогла даже заснуть оттого, что испугалась: а вдруг, мне приехавшей сдавать первый кандидатский экзамен, не предоставят общежитие и я останусь на улице.  При её непосредственном ходатайстве, я тогда и позднее благополучно устраивалась на время сдачи экзаменов в Ясенево, а через полтора года уже была зачислена  аспиранткой очного отделения. А сколько раз кафедра её рукой выписывала материальную помощь, в том числе и мне! И когда я думаю о значении слова «коммунист», то живым примером праведности на нашей грешной земле для меня всегда будет являться этот честный и надёжный человек. И слова, обращённые к ней в связи с 95-летием вполне справедливы:
                Она сердца читала –
                Не только письмена;
                У верного причала
                Жила её страна.
                В ней вся России книга:
                Печаль больших полей…
                И жажда счастья мига –
                Любви простых людей!
               
         Моя  человеческая совесть не позволит мне не назвать имена двух деятелей науки и культуры, докторов философских наук, выдающихся летописцев Великой Отечественной войны, супругов Анны Петровны Серцовой и Григория Дмитриевича Карпова. Их мемуары, составленные из собранных документов,  личных писем с войны, обогащенных живыми чувствами глубоко любящих друг друга людей –  я считаю бесценными! Когда-то, будучи их невесткой, я жила в этой семье.
А через двадцать пять лет связавшись с их сыном Александром Карповым, я поняла, что звоню на «пепелище». В 2010 году, дожив почти до 90 лет, умерли не только они, но и их старший  сын, кандидат геологических наук Олег Карпов. Все они покоятся ныне на Хованском кладбище Москвы. И этих людей,  которым я обязана второй жизнью, я не забуду никогда. С родственной болью, вспомнив с бывшим мужем, всё то хорошее, что было, я написала на годовщину их смерти стихотворение. В нём есть такие строки:
Жена  и муж архивы собирали,
Что в книги воплотились о войне;
Делили вместе горести, печали
И радости в полночной тишине.
Не выходя из сей «библиотеки»,
Они могли бы смело написать –
Без всякой допотопной картотеки –
Ещё по книге … Только время взять
Уж негде, не у кого… только Бога.
Но он рассыплет плоть, оставив Дух
У Вечного и должного порога,
А нам подаст… пока ещё вздохнуть! 
               
            Я написала здесь о людях, с которыми была связана целые годы, а их опыт так или иначе становился впоследствии и моей жизненной позицией.  И я с гордостью называю таких людей своими учителями. Но были и десятки других имен, о которых я также помню и сужу по их делам.



_________________________________

Фото из личного архива: с семьёй Карповых-Серцовых в Туле у вечного огня. 1982 г.


_    _    _

Далее: глава 6. Ручательство Марины.  http://www.stihi.ru/2014/03/23/602