Маменькина дочка

Папа погиб в начале войны, но самое страшное – у неё на глазах маму разорвала бомба на клочья…
Детский дом. За тысячи километров от родного дома, в Узбекистане, её окружил чужой мир. Особенно угнетала общая спальня на сорок детей. Юля каждую ночь плакала, вспоминая маму, свою роскошную просторную спальню, где в углу стоял дорогой австрийский рояль. В той квартире остались любимые куклы... Она не осознавала, как можно в одной комнате жить сорока девочкам? Ведь она до войны была полновластной хозяйкой целой комнаты, размерами чуть поменьше этой… А какая перина принадлежала ей!
Ходить строем для неё явилось величайшей дикостью, и сидеть за общим столом, и хлебать со всеми вместе невкусную похлёбку… Канули в забытье ежедневные 2-часовые занятия на рояле с педагогом, правила хорошего тона исчезли в миг. Здесь строгие воспитатели покрикивали на неё: «Юля, не зевай! Быстрей заправляй кровать!». Когда за обедом другие девочки громко чавкали, её чуть ли не выворачивало наизнанку. Никогда при родителях  не слышала вульгарных слов, а тут всюду  ругань.
Не раз она пыталась со сверстницей подружиться, но ей было до такой степени не интересно с ними, что она ещё более углублялась в состояние духовного одиночества. Окружающий мир оказался гораздо жёстче и коварнее... А Юлия с детства привыкла к долгим душевным беседам с мамой, или с папой, быть всеобщей любимицей, центром внимания… Её не покидало ощущение, что тот разрушенный мир вновь прорвётся к ней сквозь голод, разруху, всеобщую беду; ожидание возврата прошлого перерастало в болезненные тайные слёзы по ночам…
Когда по детскому дому разнеслась весть, что Юлечка повесилась, никто из детей не заострил особо внимание. Только двое воспитателей  поняли суть трагедии Юли, маменькиной дочки…

                Из рубрики «Дети войны»,
                Вера Константиновна Ким